Или это от кондиционера?
– Кстати, по сценарию и творческие коллективы приглашены. Сегодня и вовсе доставят креативщиков. Вертолётом! – второй помощник тоже палец к потолку поднял. – Настоятельно рекомендовано прислушиваться…
– Прислушаемся, – согласилась Нахимова. – Всенепременно прислушаемся… кто там занимается возведением сцен?
– Вельковские, – первый помощник глянул в бумаги. – А за лоточную торговлю отвечать…
Совещание пошло в обычном режиме, и даже беспокойство, которое испытывала Нахимова, будто бы отступило. И вправду… бывает… всякое бывает…
Даже государственные деньги, которые нуждаются в срочном освоении.
Мысль пошли о Вельковских и о том, что ещё с прошлого подряда те изрядно Нахимовой задолжали, но не побоялись, сволочи такие, сунуться. Никак через Петьку, который вон, в бумажках копошится. Все знают, что он с племянницей Вельковского роман крутит. Но одно дело шуры-муры, а другое – подряды выгодные раздавать да через начальственную голову.
Надо будет намекнуть и ему, и Вельковскому, что так дела не делаются.
С торговцами уже Лёнька сам разберется, этот, даром что неказистый, но хваткий и сообразительный. Да и на Петьку поглядывает ревниво, сам желает из второго помощника в первые выбраться. Он бы и Нахимову потеснил, честолюбивый засранец, но кто ж ему даст.
Люди…
Людишки… только надо будет Тополеву позвонить, сообщить… конечно, недоволен будет, потому как договор был о том, что не стоит внимание излишнее привлекать, а где фестиваль, там, чай, и пресса, и всякое иное… но тут уж понять должен, что Нахимова не виновата.
– А из выставки разнорядку устроим, с окрестных хозяйств. У нас тут пять фермерских числятся, дотации получают, пусть коров и привозят, – продолжал тем временем Пётр, уже совсем расслабившись. – Фермы молочные опять же… Свириденко стенд поставит?
– Поставит, поставит, – заверила Нахимова. И лежавший рядом телефон тренькнул.
Тот особый телефон, который она всегда с собой носила, но он большею частью пребывал в дрёме. А тут вот взял и тренькнул.
И душа мигом ушла в пятки.
– Вы тут… – сообщение Нахимова прочла до того, как оно исчезло, стёршись из электронной памяти. – Дальше решайте… а мне выйти надо.
– Так с местом определиться надо! В городе мало… эти, креативщики, поле хотят! Чтоб за городом и побольше…
– Вот и с полем решайте!
– Тогда надо будет транспорт организовывать…
– И с транспортом! – страх сменялся раздражением и снова страхом. – Что вы в самом деле как дети малые…
Она поднялась, пожалуй, слишком даже поспешно, но господин не терпел промедлений. И уже в коридоре, прикрыв за собой дверь, Нахимова перешла на бег. Бежать в узкой юбке и на каблуках было крайне неудобно, но страх заставлял мириться с неудобствами.
Её уже ждали.
– Господин? – она остановилась в дверях своего особого кабинета, расположившегося в отдельном закутке. Да и кабинетом это назвать сложно.
Так, комнатушка.
Защищённая.
Особо защищённая и лично господином. Но сейчас в ней был не он.
– Госпожа, – промурлыкала Офелия. – Думаю, так будет правильнее… вы проходите, Марьяна Васильевна, присаживайтесь…
Два кресла.
Стол.
И холодильник в углу, где хранились стеклянные бутылки с минеральной водой и маленькие чёрные флаконы, один из которых Офелия и держала. Она перекатывала его в тонких пальчиках, будто играя.
– Доброго дня, госпожа, – Нахимова послушно опустилась в кресло.
И руки на коленях сложила.
– Ваш отец…
– Немного приболел. Вы же знаете, что здоровье – вещь на диво хрупкая… сегодня оно есть, а потом раз и нет…
Пальчики разжались, и сердце Нахимовой оборвалось. Но Офелия поймала флакон, не позволив ему коснуться пола. Да и вряд ли бы он, упав, разбился. Их ведь делали весьма прочными, ибо нельзя было рисковать тем, что находилось внутри из-за такого пустяка, как трещина в стекле.
– Сочувствую…
– Я передам папеньке, – пообещала Офелия, глядя прямо и спокойно. – Но ему хотелось бы знать, что тут происходит.
И вопрос был задан холодным тоном, таким, что Нахимова против воли вытянулась. А ведь прежде ей казалось, что Офелия – просто наглая не слишком умная особа, которая только и умеет, что папенькины деньги проживать.
– Фестиваль… всероссийский… народной песни, – слегка запинаясь, произнесла она. – Пришёл приказ сверху провести. И поскорее… там у них какая-то путаница… деньги выделили и не освоили, а теперь вот надо и в срочном порядке.
– Понимаю. Везде бардак, везде беспорядок… – Офелия кивнула и поставила флакон на столик. – Что ж, как ни странно, оно даже на руку… фестиваль… это ведь гости?
– Не уверена. Обычно ведь заранее рекламу дают, чтоб люди узнали, спланировали и добраться успели. А тут… – Нахимова успокаивалась. В конце концов, какая разница, с кем работать? Она своё дело знает, выполняет и местную администрацию держит на коротком поводке. Так что бояться нечего. Ей совершенно точно нечего бояться. – Артистов пришлют, и те… какие-то силачи или семинаристы. Кто их поедет слушать-то? Или вот звонари. Что тут звонарям делать? Похоже собрали всех, до кого дотянуться сумели, чтоб дыру закрыть и отчётность привести в порядок. Нет, мы-то подвоз организуем. Дадим разнорядку на предприятия и конторы, пригласительные…
– Ничего, – улыбка Офелии стала ещё шире. – Нам и звонари с семинаристами сгодятся…
– Сегодня ещё креативщики приедут, оценивать там… написали, что им поле нужно, рядом с городом. Они там хотят историческую реконструкцию провести ярмарки, чтоб с хороводами и боями…
– Поле? Рядом с городом? – Офелия просто засияла от непонятной радости. – Будет им поле рядом с городом! Есть тут у меня на примете одно найчудеснейшее поле.
А потом добавила:
– И реконструкцию проведём… всенепременнейше. Очень даже историческую.
Полковник Романенко прошёлся вдоль шеренги. И обратно. Наконец, остановившись, он хмуро глянул на бойцов.
– Итак, – в горле чуть запершило, и он откашлялся и повторил. – Итак… Работа предстоит сложная. Условия… Нестандартные. Прикрытие… В общем, необходимо поделиться на три группы. Сами выбирайте, кого и куда… Варианты имеются следующие.
Верный адъютант подал папку, раскрыв которую полковник всё-таки закашлялся. Потом снова обвел шеренги бойцов помрачневшим взглядом.
– Отменяется, – проворчал он. – Подерётесь ещё. Березинский, твои в полном составе идут в богатыри. Будете у нас народный творческий коллектив «Богатыри-затейники».
– А что затевать станем? – донеслось от шеренги.
– А вот, что командование прикажет, то и затеете! – полковник нахмурил брови. И кивнул, когда раздалось:
– Рады стараться…
– Вот-вот… правильное настроение. Степанюк… а твои пойдут за мальчиков-семинаристов.
Степанюк обернулся, пытаясь понять, серьёзно ли оно.
– Эти? – уточнил он, потому как случалось в жизни всякое, но вот чтобы начальство с верными людьми так обходилось.
– Эти, эти… особенно вон тот, – от намётанного глазу полковника Романенко ничто не могло укрыться. – С неуставною стрижкой…
– Пятименко!
– Я!
– Он, – Романенко папочку адьютанту вернул. – Точно он. Ты только погляди, Степанюк, какая у него рожа… одухотворённая!
– Это с похмелья, господин полковник! – гаркнул Пятименко.
– Бывает. Главное, сейчас в казармы возвернёшься, в зеркало глянешь и запомнишь… и вот завтра, Степанюк, чтоб у всех такие рожи были.
Строй загудел и даже оживился, но людским надеждам не суждено было исполниться.
– Только без похмелья!
– Как без похмелья? – удивился даже Степанюк.
– А вот как-нибудь так! Откройте в себе там… не знаю… души прекрасные порывы! И да, не забудьте с Левицкого стрясти, что положено. А то духовность духовностью, но чувствую, огневая поддержка тоже лишнею будет… без огневой поддержки, если так-то, духовность очень нестойкою выходит. Да…
Он развернулся, явно намереваясь уйти, но был остановлен протяжным и преисполненным печали голосом Вязина:
– А мы куда?
– Вы? – Романенко обернулся. – Ах да… вы… вы у нас будете «Весёлыми колокольчиками»
– Колокольщиками, – поправил адъютант, но заработал мрачный взгляд. Полковник же, разомкнув губы, соизволил выразить общее мнение:
– Один хер… что стали? По местам… богатыри-семинаристы…
– Они уехали, – произнесла Маруся поражённо, словно не до конца готовая поверить, что все эти важные люди, которых в конечном итоге даже удалось собрать по лесу – Бер очень надеялся, что всех – взяли и просто уехали.
Кроме репортёрши.
Та вот что-то доснимала на краю конопляного поля, правда, не настолько близко, чтобы конопля её ухватила. Жаль… появилась даже мыслишка слегка поспособствовать более близкому знакомству, но Бер её отбросил.
Коноплю жалко.
Кто знает, чего эта самая репортерша там, у себя, ела-то. Может, она вообще теперь ядовитая.
Оператор прыгал то тут, то там.
И даже Яшку, который не выдержал, из конопли высунулся, чтоб поглядеть на странных людей, гонять не стал, но угостил горбушкой хлеба.
Неплохой, наверное, человек.
А что всякую хрень снимает, так работа же ж…
– Слушай, – спохватился Бер и отвлёк Его императорское Величества от мыслей, то ли тягостный, то ли ещё каких. – Это ж по телику покажут…
– Ну… может быть.
– Она и тебя снимала.
– Ага.
– И не боишься?
– Чего?
– Что тебя по телику покажут. Это ж Р-ТВ полстраны смотрит.
– Больше, – уверенно ответил Александр. – Ты бы видел, какие у них рейтинги…
И вздохнул, явно о них и печалясь.
– Так и тебя тогда полстраны увидит. В нынешнем обличье и… узнает кто-то всенепременно. Странно, что эти не узнали.
– Не, это как раз нормально, – Александр, приложив руку к глазам, щурился и смотрел вдаль, вслед уехавшим машинам. – И если покажут, тоже никто не узнает… ну, кроме маменьки. А она привычная уже.
– Почему?
– Так… ты открой официальный портрет.
– Связи нет, – буркнул Бер.
– А… тогда я, – Александр зашёл на сайт дворца и раскрыл страницу имени себя. – Во… полгода тому снимали. Похож?
Портрет был солиден.
И император тоже.
Он стоял в пол-оборота и смотрел на подданных будто бы свысока. И читалась во взгляде мудрая мудрость и некоторое даже снисхождение к неразумным детям, коими ему случилось править. Сиял золотом парадный мундир. Сиял каменьями эфес шпаги.
