– Ничего. Девка, слова не скажу, пригожая, но пакости я ей никакой не делал и ничего похабного не предлагал. Не тому меня отец с матерью учили, – ушёл Матвей в глухой отказ. – Ты чего пришёл-то, батюшка? – сменил он тему.
– Да вот потому и пришёл, – со скрежетом почёсывая подбородок, проворчал поп. – Слух про вас прошёл, я и решил узнать, чего тут и как.
– А никак, сам видишь. Из меня теперь полюбовник, как из той колоды. Эх, не вовремя всё случилось, – вздохнул Матвей, осторожно шевеля плечами.
– А чего тебе время? – тут насторожился поп.
– А того, что за зиму можно многое к следующей ярмарке приготовить.
– Так Григорий вроде и сам управляется, – поп небрежно отмахнулся, продолжая зыркать взглядом по углам, словно чего-то выискивая.
– Тяжко ему уже одному в кузне работать. Да и вещи есть, которые одному не сладить. Вторые руки потребны, – наставительно пояснил Матвей.
– Это ты про булат? – быстро уточнил поп, заметно оживившись.
– И про него тоже, – коротко кивнул парень.
– А в чём там секрет? – нейтральным тоном поинтересовался поп, делая вид, что ищет что-то по карманам.
– Там много всего. Так просто не расскажешь. Это только другой мастер понять сразу сможет.
– Это почему ещё?
– Да потому, что только другой кузнец поймёт, до какой степени металл калить надо и как долго с ним после работать можно. А простой ратай таких вещей и знать не знает, – в голосе парня прозвучало неприкрытое ехидство.
– Выходит, вы ночами железом гремите, потому что секреты свои прячете? – вдруг разозлился поп.
– Нет. Потому что, начав ковать булат, останавливаться нельзя, – ещё ехиднее ответил Матвей. – Пока клинок недоделан, его остужать нельзя.
Эту часть секрета стали он раскрыть не боялся. Всё равно вся станица знала, что клинки они ковали сутками, не останавливаясь. Скрыть это было просто невозможно. Ведь грохот молотов из кузни разносился по ночной степи, даже несмотря на закрытые двери.
– А вот скажи-ка мне, вьюнош, секрет этот ты нашёл или отец твой? – вдруг спросил поп, вонзив в парня жёсткий, мрачный взгляд.
– Батя его полжизни искал, – пожал парень плечами, дерзко усмехнувшись. – Так что пугать меня, чтобы секрет тот добыть, даже не пытайся. Не тот ты человек, чтобы я испугался.
– Опять дерзишь? – зашипел поп рассерженной гадюкой. – Доиграешься, прокляну. Анафеме придам.
– Попробуй. Я тебя тогда на твоей же колокольне повешу. Удавлю, как того щенка. Забыл, кто меня учил да натаскивал? Приду ночью, и вся твоя семейка кровью умоется, – зашипел в ответ Матвей, вперив в противника не менее злой взгляд. – И никто никогда не поймёт, кто это сделал. Следы от степных коней оставлю, все скажут, что ногайцы всех порешили.
– Да ты совсем бешеный, – вздрогнув от взгляда его сверкнувших глаз, поёжился поп.
Их содержательную беседу прервал стремительно вошедший кузнец. Едва увидев попа, Григорий мрачно хмыкнул и, не здороваясь, с ходу спросил:
– Ты чего тут?
– Да вот, проведать болезного пришёл, – пробормотал тот, отводя взгляд.
– Не лги, не бери греха на душу, – фыркнул Григорий. – Тебе до болезней наших и дела нет. Сколь раз было, тебе молебен за здравие заказывают, а ты всё своё гнёшь. Креста на тебе нет, долгогривый.
– Ты это, не очень, – ещё сильнее стушевавшись, забубнил поп, поднимаясь.
– Ступай отсель, – зло выдохнул кузнец. – Нужен будешь, кликнем. А пока и дорогу в мой дом забудь.
– Да я всю вашу семейку от церкви отлучу, – не выдержав, взревел поп.
– В соседнюю станицу съездим, – равнодушно отозвался Матвей. – В церковь ходят не попу кланяться, а иконам святым и кресту православному. А поп так, довесок к молитве искренней.
– Ты чего несёшь? – развернулся к нему поп всем телом.
– Правду. Первохристиане в пещерах да пустыне молились. И ничего. Слышал их Господь. И без попов всяких обходились, потому как от души молитву возносили, – не остался парень в долгу.
– Да вы тут еретики все, как я погляжу, – обретя дар речи, прохрипел возмущённый до предела поп и, подхватив свой посох, выскочил из дома.
– Ты чего на него взъелся? – спросил Григорий, проводив его взглядом.
– А ты чего? – изобразил из себя раввина Матвей.
– Ну, у нас-то, тех, кто постарше, к этому дураку вопросов много имеется. А вот ты с чего вдруг его задирать начал? – пространно пояснил кузнец, вопросительно глядя на парня.
– А надоел. Всё ходит, слухи глупые распускает да во все углы заглядывает, словно прячут тут от него крамолу какую, – фыркнул парень, устало вздыхая.
– Опять, значит, за старое взялся, – мрачно протянул Григорий, понимающе кивнув. – Он ведь в тот раз не просто так сюда бегал. Помнит, пёс, что молонья это Перунов жезл. Потому и высматривал на тебе знаки его.
– А чего их высматривать? Вон, на морде всё, – хмыкнул Матвей, пожимая плечами.
– Ну да хрен с ним, – неожиданно сменил Григорий тему. – Ты сам-то как?
– Бывало и лучше, – криво усмехнулся парень.
– Болит? – участливо поинтересовался кузнец.
– Болит, зараза. И дышать трудно, – нехотя признался Матвей. – Пока лежу, ещё ничего, а как двигаться начинаю, так аж в глазах темно.
– Оно и понятно. Пулю словить, это тебе не баран чихнул, – вздохнул кузнец, ероша седеющий чуб. – Святослав гуторил, что тебе ещё не меньше месяца лежать потребно, чтобы и рёбра, и хребет зажили.
Придя в себя, Матвей первым делом выяснил, что провёл без сознания без малого три дня. И дело тут было не столько в ранении, сколько в том, что казаки, перевезя его на хутор, оставили на лечение старому пасечнику. А дед Святослав специально поил его отварами, в которых имелась и сон-трава. В общем, если переводить на привычный Матвею язык, его ввели в состояние, близкое к искусственной коме. А ещё проще, просто держали в состоянии сна, чтобы сам себе не навредил, начав шевелиться раньше времени.
Вернувшийся из поездки на следующий после стрельбы день Григорий, узнав о происшествии, помчался на хутор, но был встречен Святославом и быстро приведён в чувство. Авторитет старик имел среди казаков серьёзный и спорить с ним не рисковал даже самый бедовый боец. В общем, всё обошлось долгим, обстоятельным разговором, после которого кузнец вернулся домой почти спокойным. Уже позже сюда же привезли и самого Матвея. Что и как делать, Святослав подробно объяснил Настасье, специально приехав для этого в станицу.
Женщина коротко поведала Матвею обо всех проделываемых процедурах, после чего парень старался выполнять все предписания точно. Матвей и сам прекрасно понимал, что шутки с позвоночником весьма опасны, и потому старался быть очень аккуратным в движениях. Что ни говори, а пуля, пусть и на излёте, ударила всего в нескольких сантиметрах от столь жизненно важного органа, а значит, предстоит долгое и нудное лечение.
– Ноги-то чуешь? – осторожно поинтересовался Григорий.
– Ага. И пальцами шевелю спокойно, – кивнул Матвей. – Нет, так-то всё нормально. Вот только спина… – он скривился, всем своим видом выражая своё отношение к подобному положению.
– Не гневи бога, Матвейка, – вздохнул казак, присаживаясь на край лежанки. – Жив, голова цела, руки, ноги на месте. А раны… Заживут, сын. У нас они завсегда заживают, коль сразу не убило.
– Понятно, что заживут. Да только не хотелось бы всю жизнь, как, к примеру, тот же Семён. Ни пашню вспахать, ни дело сладить, – осторожно вздохнул Матвей, невольно поморщившись от боли в спине.
– Обойдётся, – заявил Григорий с неожиданной уверенностью. – К слову сказать, Семён в своей беде сам виноват. Ему Святослав велел лежать и спину беречь. А попервости вообще от коней в стороне держаться и даже есть почти лёжа. А он, как малость в себя пришёл, всё и забыл. Тут же принялся и верхом садиться и на надел побежал. А ведь говорили ему. Предлагали всем миром надел вспахать да засеять. Нет. Всё сам норовил. Вот и допрыгался. Упрямый, что тот ишак, – усмехнулся кузнец, махнув рукой.
– Он, похоже, и по сию пору такой, – хмыкнул Матвей. – Тут ещё вот чего, бать. Долгогривый этот где-то слух взял, что я Катерине коня за блуд тайный подарил. Ты б поспрошал соседей, кто чего слышал.
– Вона как, – разом помрачнев, протянул казак. – Не слыхал я такого. А в станице мне завсегда все слухи известны. Добре, спрошу. Благо есть у кого, – с мрачной иронией добавил казак.
– Я так мыслю, поп всё это сам придумал, чтобы меня запугать. Но спросить, думаю, не лишне будет. Не хочу девке славы дурной. Нет её вины в том, – быстро ответил парень.
– Это ты верно, сын, сказал. Не нужна ей слава такая, – решительно кивнул Григорий. – Не журись. Управимся, – пообещал он, лихо подмигнув сыну.
Вошедшая в хату Настасья, увидев мужа, тепло улыбнулась ему и, поставив на стол корзину с овощами, повернулась к Матвею.
– Принесть чего, сынок?
– Тебя где носит, мать? – с напускной суровостью поинтересовался Григорий. – Сыну шевелиться лишний раз нельзя, а она бог знает где носится.
– Ой, не ворчи, Гриша, – отмахнулась казачка. – Сам же видишь, с огорода я. Вы сейчас волками взвоете, что есть хотите, а у меня ещё и не готово ничего. Вот и бегаю, как кошка ошпаренная.
– От, дожил. Уж и поворчать для порядку в своём дому нельзя, – вздохнул Григорий, удручённо разводя руками.
– Да ворчи, кто ж тебе мешает, – рассмеялась Настасья, подходя к лежанке и попутно ласково ероша ему чуб.
* * *
Спустя месяц после своего очередного пришествия в этот мир Матвей медленно и осторожно шкандыбал по двору, пытаясь делать хоть что-то. Но каждый раз, стоило только ему попытаться поднять что-то тяжелее ложки, как в спине тут же начиналась нудная, тянущая боль, перехватывавшая дыхание. Мысленно проклиная всё на свете, парень старательно разрабатывал руки, чтобы не терять времени впустую.
Чтобы не напрягать спину, он просто ложился на лавку и выжимал от груди разные тяжести. Потом, перевернувшись на живот, делал то же самое, подтягивая груз, только сгибая руки в локтях. В общем, получалась некая пародия на качалку, но это было хоть что-то. Григорий, глядя на его попытки, только вздыхал и головой качал, даже не пытаясь вмешаться. Только иногда Настасья, увидев его кривящуюся от боли физиономию, не выдержав, принималась причитать, уговаривая сына повременить и перестать издеваться над самим собой.
В очередной раз услышав её причитания, Матвей, вздохнув, опустил на пол глиняные кувшины, наполненные водой, и, медленно сев, тихо ответил:
– Мам, ну не могу я без дела просто так на печи сидеть. От такого я ещё сильнее заболеть могу.
– Ты чего несёшь-то, сынок?! – всплеснула женщина руками. – Это когда ж было, чтобы человек на пустом месте заболел, ничего не делая?
– Эта болезнь, мама, ленью называется, – усмехнулся парень. – Я и так ленивый, а тут, ежели совсем разленюсь, так после и вовсе работать не заставишь.
– Это ты-то ленивый? – растерялась Настасья.
– Уймись, мать, – не удержавшись, рассмеялся Григорий. – Шутит он, а ты поверила. А что до лени, так то правда. Тело ежели не двигается, очень быстро напрягаться отвыкает. Вспомни, как я после ранения ещё два месяца по двору еле ползал.
– Нашёл чего вспоминать, – фыркнула Настасья. – Тебя тогда вообще едва живого привезли. Думала, схороню.
Чуть слышно всхлипнув от нахлынувших воспоминаний, женщина подошла к мужу и, погладив его по щеке, тихо добавила:
– Из тебя тогда пять пуль вынули, а его одной зацепило. Нашёл, что сравнить, дурень, – и вопреки своему же заявлению, поцеловала в щёку. – Ладно, казаки, делайте, как сами знаете, – вздохнула она и, махнув рукой, отправилась на кухню.
Проводив её взглядом, кузнец тепло улыбнулся и, повернувшись к сыну, проворчал:
– Ты б и вправду полегче пока. Не ровён час, потянешь чего в спине, греха не оберёшься.
– Надо бы к деду Святославу съездить, – подумав, высказался Матвей. – Пусть спину мне глянет. Может, можно уже хоть что-то делать?
– Тоже верно. Добре. Завтра с утра поедем, – подумав, решительно кивнул Григорий.
Утром, накидав в дроги побольше соломы, он застелил её буркой и, уложив Матвея на этот импровизированный матрац, вывел дроги на улицу. Парень, помня, что в степи найти приключения на ровном месте проще, чем иной раз воды попить, сунул револьвер в кобуру, а патроны россыпью ссыпал в кожаный подсумок. Брать с собой карабин и ножи смысла не было. Стрелять из такого оружия ему ещё было недоступно, как и бросать ножи с достаточной силой.
Крепкий каурый жеребец легко разогнал дроги и, выбравшись на тракт, пошёл спокойной, ровной рысью. Лёжа в дрогах, Матвей с интересом оглядывал степь, вспоминая, как буйно цвела она весной. До хутора казаки добрались быстро. Дед Святослав вышел встречать гостей к воротам и, едва рассмотрев, кого это принесло, без единого слова распахнул створки. Дождавшись, когда кузнец спрыгнет на землю, старик крепко пожал ему руку и, обойдя дроги, с лукавой улыбкой спросил, разглядывая парня:
– Что, не терпится тебе, казачок? Небось думаешь, как бы побыстрее от боли избавиться?
– Невелика загадка, – усмехнулся Матвей в ответ. – Небось по молодости и сам таким был.
– Да уж, по молодости всякое бывало, – рассмеявшись, согласился старик, крепко хлопнув его по плечу. – В дом ступайте. Я пока самовар спроворю.
– Я управлюсь, дядька, – поспешил заверить Григорий, направляясь к поленнице.
– Добре. Самовар в доме стоит. Ну, да ты и сам знаешь. А ты, Матвей, в дом ступай. Раздевайся да на лавку лицом вниз ложись. Там как раз овчинка постелена.
Кивнув, парень не торопясь поднялся на крыльцо и, войдя в хату, невольно остановился, едва переступив порог. Как так получалось, он не понимал, но внутри дом всегда казался больше, чем снаружи. Это он заметил ещё в первый раз, попав сюда. Широко, светло, тепло и уютно. Именно так он мог бы описать этот дом словами. Автоматически бросив взгляд в красный угол, Матвей увидел вместо икон крошечный огонёк лампадки.
Но лампадка эта ничем не напоминала церковную. Скорее, это было что-то вроде крошечного светильника, вылепленного из глины и обожжённого в огне. Висела эта занятная штука на трёх тоненьких цепочках, блестевших так, словно они были сделаны из серебра. Впрочем, зная, кем именно является старик и кому он поклоняется, Матвей бы не удивился, окажись это так.
Сняв папаху, Матвей медленно, скрипя зубами от боли, поклонился и, повесив кубанку на гвоздик у двери, прошёл к указанной лавке. Сняв пояс с оружием, черкеску и рубашку, он всё так же медленно улёгся на лавку и, вздохнув, перевёл взгляд на входную дверь. В проёме, чуть склонив голову набок, стоял старик, внимательно отслеживая каждое его движение.
– Славно, – улыбнулся Святослав, заметив его взгляд. – И почтение проявил, с болью не посчитавшись, и сделал всё, как велено, не торопясь особо. Так и дальше пока держись. Понимаю, что не терпится, а всё одно, надо. Со спиной шутки плохи. Дай-ка, я ещё руками гляну, – закончил старик, быстро подходя к лавке.
Крепкие, мозолистые пальцы старика ловко пробежались вдоль хребта, словно перебирая каждый позвонок в отдельности. От поясницы к плечам. Почему именно так, Матвей понял не сразу. Старик, добравшись до ушибленного места, остановился и принялся нажимать на позвонки с разных сторон. Прислушиваясь к своим ощущениям, Матвей вдруг почувствовал, как от пальцев Святослава ощутимо тянет теплом.
Как будто тонкие нити касались позвонков под кожей изнутри. Удивлённо хмыкнув про себя, парень постарался расслабить мышцы спины, чтобы помочь старику получше понять своё состояние. Что-то едва слышно проворчав, Святослав пробежался пальцами выше, до самого затылка, и, встряхнув руками, скомандовал:
– Полежи ещё. Я притирку принесу.
«Притирку? – про себя переспросил Матвей. – Блин, притирание. Это он так, похоже, мази называет», – сообразил он.
Так и вышло. Минут через пять старик вернулся, неся в руках горшочек, размером примерно с мужской кулак. Сняв с него крышку, Святослав окунул в горшочек кусок овечьей коротко остриженной шкуры и принялся ловко втирать мазь ему в спину.
«Похоже, что-то на травах», – принюхавшись, определил для себя Матвей.
– И травы тут, и молочко пчелиное, и ещё кое-что от них, – в ответ на его мысли пояснил дед. – Для таких ран, да костей сломанных, самое годное средство.
Втерев мазь, он накрыл парня ещё одной овчиной, коротко велев пока лежать. В очередной раз вздохнув, парень устроил руки поудобнее и, прикрыв глаза, попытался сосредоточиться на своих ощущениях. От места ранения по всей грудной клетке и постепенно дальше медленно растекалось какое-то живительное тепло. Отчего хотелось вскочить и широко, от души потянуться. Усилием воли подавив это желание, Матвей невольно пошевелил плечами и вдруг понял, что спина перестала болеть.
Слушая, как старик на кухне гремит какой-то посудой, он пытался понять, как такое вообще может быть и какой точно вред нанесла ему полученная пуля. В том, что пара рёбер были сломаны, он не сомневался. А вот в том, что сместились позвонки, возникало серьёзное сомнение. По всему выходило, что хребет остался невредим. Спасли перевязь из толстой кожи и крепкий мышечный каркас. Ведь прикрывая собой мать, он согнул спину, нависая над ней. А значит, вектор удара пули пришёлся под углом.
Но почему тогда место попадания так болит? Понятно, что сломанные рёбра тоже долго заживают и постоянно ноют, но не до такой же степени. Тем более что про переломы рёбер Матвей знал не понаслышке. Занимаясь всерьёз единоборствами, избежать подобных травм практически невозможно. Это касается и бокса, и рукопашного боя, и многих других видов спорта. Так что ему было с чем сравнивать.
Задумавшись, парень не заметил, как пролетело время. Святослав, накрыв стол к чаепитию, подошёл к лавке и, сунув руку под овчину, ловко ощупал позвоночник парня.
– Добре. Вставай потихоньку да одевайся, – скомандовал старик, выпрямляясь. – Значит, слухай меня внимательно, сынок. С этого дня двигаться можешь спокойно, но тяжёлого пока не поднимай. Не гони коней. Ещё малость поберегись, чтобы потом локти не кусать. Уж поверь, знаю, что гуторю. Ходить можешь спокойно. Но помни, резко повернёшься, опять болью скрутит. Рёбра тебе шибко помяло. И мясо на них тоже. А вот хребет уцелел. Свезло. Я с вами притирку дам, пусть мать тебе каждый день с утра спину ей мажет, как я мазал. Да не рукой голой, а овчинки кусочек возьмёт. Так оно надёжнее будет.
