Анджей Сапковский ""

– Но это все равно не имеет значения, – она подошла к нему, совсем близко. – Поскольку либо ты разборчиво, сознательно и расчетливо даешь мне понять, чего желаешь… Или же ты скрываешь это желание, а выдает его твое подсознание. В обоих случаях я должна тебя поблагодарить. За цветок. И за то, что он говорит. Благодарю тебя. И хочу ответить, тоже кое-что подарить тебе. Вот эту тесемочку. Потяни за нее. Смело.

«Что я делаю», – подумал он и потянул. Плетеная тесемочка гладко выскользнула из обшитых отверстий. До самого конца. И тогда шелково-шифоновое платье стекло с Литты словно вода, мягко сложившись вокруг щиколоток. На секунду он даже зажмурился, ее нагота поразила его, как внезапная вспышка света. «Что я делаю», – подумал он, обнимая ее за шею. «Что я делаю», – подумал, ощущая на губах вкус коралловой помады. «Это же совершенно бессмысленно, то, что я делаю», – думал он, осторожно направляя ее к небольшому комоду близ веранды и усаживая на малахитовую крышку.

Она пахла фрезией и абрикосом. И чем-то еще. Может быть, мандарином. Может быть, ветивером.

Это продолжалось какое-то время, а под конец комод уже довольно сильно трясся. Коралл, хотя и обнимала его крепко, ни на миг не выпустила из пальцев фрезию. Запах цветка не перебивал ее запах.

– Твой энтузиазм льстит мне, – она оторвала губы от его губ и только теперь открыла глаза. – И очень повышает самооценку. Но ты знаешь, у меня есть кровать.

* * *

Действительно, кровать у нее была. Огромная. Просторная, точно палуба фрегата. Она вела его туда, а он шел за ней, не в силах насмотреться. Она не оглядывалась. Не сомневалась, что идет за ней. Что без колебания пойдет туда, куда она его поведет. Не отрывая взгляд.

Кровать была огромной, с балдахином, постель была из шелка, а покрывало атласным.

Они использовали эту кровать, без малейшего преувеличения, в каждом ее дюйме. В каждой пяди постели. И каждой складке покрывала.

* * *

– Литта…

– Ты можешь звать меня Коралл. Но пока молчи.

Nil admirari. Запах фрезии и абрикоса. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке.

* * *

– Литта…

– Можешь звать меня Коралл. И можешь сделать это мне еще раз.

* * *

Бедро Литты украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу, благодаря огромным плавникам имеющую треугольную форму. Рыб таких, именуемых скаляриями, богачи и кичливые нувориши обычно держали в аквариумах и бассейнах. Так что рыбы эти всегда ассоциировались у Геральта – и не у него одного – со снобизмом и претенциозными замашками. И потому его удивило, что Коралл выбрала себе именно такую татуировку, а не любую иную. Удивление продолжалось буквально миг, ответ пришел быстро. Литта Нейд казалась и выглядела вполне молодой женщиной. Но татуировка происходила из времен ее настоящей молодости. Из тех времен, когда привозимые из-за морей рыбы-скалярии были действительно уникальной редкостью; богачей было немного, нувориши только начинали свой взлет, и мало кто мог позволить себе аквариумы. «Получается, что ее татуировка заменяет свидетельство о рождении», – подумал Геральт, лаская скалярию кончиками пальцев; удивительно, что Литта до сих пор носит ее, вместо того, чтобы удалить магическим способом. «Что же, – подумал он, перенося ласки в более удаленные от рыбы регионы, – любому приятно вспомнить годы молодости. Не так просто отказаться от такой памятки. Даже когда она уже совсем устарела и, хуже того, стала банальной».

Он приподнялся на локте и внимательно присмотрелся в поисках на ее теле иных, столь же ностальгических памяток. Не нашел. Но и не рассчитывал, что найдет; хотел просто посмотреть. Коралл вздохнула. Видимо, ей надоели абстрактные и совсем не конкретные блуждания его ладони, так что она схватила последнюю и решительно направила в место конкретное и единственно верное, очевидно, по ее собственному мнению. «Ну и хорошо», – подумал Геральт, привлекая чародейку к себе и погружая лицо в ее волосы. Полосатая рыба, вот еще. Будто не было более важных вещей, которым стоило бы посвятить внимание. О которых стоило бы думать.

* * *

«Может быть, и модели парусников, – подумала Коралл бессвязно, с трудом сдерживая рвущееся дыхание. – Может быть и фигурки солдатиков, может, и ловля рыбы на искусственную муху. Но то, что считается… Что на самом деле считается… Это то, как он меня обнимает».

Геральт обнял ее. Так, словно она была для него всем миром.

* * *

Первой ночью сна им досталось немного. И даже когда Литта заснула, у ведьмака с этим были проблемы. Рукой она обняла его в талии так крепко, что он даже дышал с трудом, ногу же забросила поперек его бедер.

На вторую ночь она была менее ненасытной. Не держала и не обнимала его так сильно, как до этого. Видимо, уже не боялась, что сбежит под утро.

* * *

– Ты задумался. Твое лицо стало мужественным и суровым. Повод?

– Обдумываю… Хмм… Естественность наших отношений.

– Что-что?

– Я же сказал. Естественность.

– Ты, кажется, использовал слово «отношения»? Воистину поражает глубина значений этого понятия. Впридачу постигла тебя, как я слышу, посткоитальная депрессия. Да, это и в самом деле естественное состояние, касается всех приматов. У меня, ведьмак, тоже как раз странная слезка в глазу кружится… Ну не хмурься, не хмурься. Я пошутила.

– Ты меня приманила… Как самца.

– Ты о чем?

– Ты меня приманила. Как насекомое. Фрезиево-абрикосово-магическими феромонами.

– Ты серьезно?

– Не злись. Пожалуйста, Коралл.

– Я не злюсь. Напротив. Подумав, должна признать, что ты прав. Да, это естественность, натурализм в чистом виде. Вот только совсем наоборот. Это ты меня приворожил и соблазнил. С первого взгляда. Исполнил передо мной брачный танец самца, очень натуралистично и анималистично. Подскакивал, топал, хвост распускал…

– Неправда.

– …хвост распускал и крыльями бил, словно тетерев. Кукарекал и квохтал…

– Не квохтал я.

– Квохтал.

– Нет.

– Да. Обними меня.

– Коралл?

– Что?

– Литта Нейд… Это ведь тоже не твое настоящее имя, правда?

– Мое настоящее было неудобно использовать.

– В смысле?

– А вот скажи быстро: Астрид Литтнейд Асгейр-рфиннбьёрнсдоттир.

– Понимаю.

– Сомневаюсь.

* * *

– Коралл?

– А?

– А Мозаик? Откуда ее прозвище?

– Знаешь, ведьмак, чего я не люблю? Вопросов о других женщинах. И уж особенно, когда спрашивающий как раз со мной в постели. И выпытывает, вместо того чтоб сосредоточиться на том, на чем сейчас лежит его ладонь. Ты бы не решился на что-то подобное в постели с Йеннифэр.

– А я не люблю, когда называют некоторые имена. Особенно в тот момент, когда…

– Мне перестать?

– Этого я не сказал.

Коралл поцеловала его в плечо.

– Когда она попала в школу, ее звали Аик, родового имени не помню. Мало того, что имя странное, так она еще страдала нехваткой пигмента кожи. Вся щека у нее была в светлых заплатках, это и впрямь выглядело как мозаика. Понятно, что ее вылечили сразу, уже после первого семестра, у чародейки не может быть никаких дефектов. Но прозвище, изначально злое, прилипло к ней. И быстро перестало быть злым. Она сама его полюбила. Но хватит о ней. Говори со мной и обо мне. Ну, давай.

– Что давай?

– Говори обо мне. О том, какая я. Красивая, правда? Ну, скажи!

– Красивая. Рыжая. И веснушчатая.

– Я не веснушчатая. Удалила все веснушки с помощью магии.

– Не все. О некоторых забыла. А я их углядел.

– Где это… А. Ну да. Правда. Ну значит, я веснушчатая. И какая я еще?

– Сладкая.

– Что?

– Сладкая. Как вафелька с медом.

– Издеваешься надо мной?

– Взгляни на меня. В мои глаза. Видишь в них хоть тень обмана?

– Нет. И это меня больше всего беспокоит.

* * *

– Присядь на край кровати.

– Зачем?

– Хочу тебя отблагодарить.

– Прости?

– За веснушки, которые ты углядел там, где углядел. За приложенные усилия и тщательные… исследования. Хочу ответить и отблагодарить. Можно?

– Конечно, без сомнения.

* * *

У виллы чародейки, как и почти у всех вилл в этой части города, имелась своя терраса, с которой открывался вид на море. Литта любила сидеть там и часами наблюдать за кораблями на рейде, для чего у нее была солидных размеров подзорная труба на штативе. Геральт скорее не разделял ее увлечения морем и тем, что по нему плавает, но любил составлять ей компанию на террасе. Садился близко, сразу за ней, лицом почти касаясь ее рыжих локонов, наслаждаясь запахом фрезии и абрикоса.

– Вон тот галеон, что бросает якорь, взгляни, – показывала Коралл. – На флаге синий крест, это «Гордость Цинтры», наверняка маршрутом на Ковир. А вон та когга – это «Алке» из Цидариса, скорее всего грузится кожами. А там «Тетида», здешний грузовой хольк, вместимость двести ластов – шесть тысяч бушелей по-сухопутному, каботажный, ходит между Кераком и Настрогом. А там, глянь, как раз входит на рейд новиградская шхуна, «Пандора Парви», прекрасный, прекрасный корабль. Взгляни в окуляр. Увидишь…

– Я и без подзорной трубы вижу. Я же мутант.

– А, действительно. Я забыла. О, а вон там галера, это «Фуксия», тридцать два весла, может взять на борт четыреста ластов груза. А тот стройный трехмачтовый галеон – это «Вертиго», пришел из Лан Эксетера. А дальше, с бордовым флагом, это реданийский галеон «Альбатрос», три мачты, сто двадцать футов от форштевня до ахтерштевня… А вон там, смотри, смотри, ставит паруса и выходит в море почтовый клипер, «Эхо», я знаю его капитана, он постоянный гость у Равенги, когда тут швартуется. А дальше, гляди, под всеми парусами идет галеон из Повисса…

Ведьмак отбросил волосы со спины Литты. Медленно, один за другим, расстегнул крючки, стянул платье с плеч чародейки. Затем полностью посвятил внимание и ладони паре галеонов под всеми парусами. Галеонов, равных которым не найти было на всех морских трассах, рейдах, в портах и реестрах адмиралтейств.

Литта не протестовала. И не отрывала глаз от окуляра трубы.

– Ты ведешь себя, – сказала она в какой-то момент, – как пятнадцатилетний подросток. Будто в первый раз их видишь.

– Для меня всегда первый раз, – сознался он неохотно. – А пятнадцатилетним подростком на самом деле побывать мне не довелось.

* * *

– Я родом из Скеллиге, – сказала она ему позже, уже в постели. – Море у меня в крови. И люблю его.

– Иногда я мечтаю, – продолжила она, поскольку он молчал, – выйти в море. Совсем одной. Поставить парус и выйти в море… Далеко-далеко, за горизонт. Чтобы вокруг только вода и небо. Чтобы обрызгала меня соленая пена волн, а ветер трепал волосы настоящей мужской лаской. А я одна, совершенно одна, бесконечно одна среди чуждой и враждебной мне стихии. Одиночество среди моря чуждости. Не мечтаешь о нем?

«Нет, не мечтаю, – подумал он. – Для меня это повседневность».

* * *