– В черной футболке который? – уточнил я, вспомнив рослого, крепкого пацана.
– Быстро схватываешь, – кивнула она. – А ты где живешь?
– На Лесной семь.
– Серьезно? Я тоже. В первом подъезде.
– Я в третьем. Соседи получается.
– Ага. Сашка Зубарев тоже в нашем дворе живет.
– Зубарев – это тот, что сигу у меня клянчил? Зубастый такой?
– Ага.
– Трофименко! Потапов! Разговоры оставили на перемену! – строго рявкнула классуха, заставив мою соседку улыбнуться. Извиняться за болтовню никто из нас не стал, но Курице, как назвала ее рыжая, на это было явно похуй. Правда на перемене случились другие разговоры. Старшаки класса, ожидаемо, перешли от ленивого любопытства к активным действиям.
В туалете третьего этажа было шумно, в воздухе клубился сигаретный дым и терпко воняло мочой. Я без стеснений прошел вперед к окну и вытащил из кармана сигареты. Ко мне тут же подскочил зубастый и снова попросил сигаретку. Но время вежливости давно уже закончилось. Пришла пора заявить о себе.
– Слых, дай сижку, а? – вновь спросил зубастый. Я покачал головой и выпустил в его сторону дым. На Речке подобный жест приравнивался к посылу нахуй и за него могли жестоко спросить. Вряд ли на Окурке было иначе, что бледное лицо зубастого лишь подтвердило. В голубых глазах загорелась злоба, а голос прозвучал надтреснуто и глухо. – Хули ты кочевряжишься? Сигу дай.
– Иди в ларьке купи. Я тебе что, меценат, блядь? – ругнулся я.
– Буреет новенький, – усмехнулся старшак в черной футболке. Стас Бакин. – Сдается мне, Зуб, он тебя дважды нахуй послал.
– Ща пизды получит и сразу поумнеет, – насупился зубастый. Я в ответ паскудно улыбнулся и легонько толкнул его в грудь. Страха не было. Было весело.
– Ты чего доебался? – настал мой черед переходить в атаку. – Ты, блядь, кто такой, чтобы я с тобой сигами делился на постоянку? Кореш мой? Или хуй знает кто?
– А ты хули такой дерзкий? – подскочил к нам еще один пацан. Небольшого роста, но крепкий. Костяшки на кулаках сбиты.
– А ты хули за него впрягаешься? Он сам ответить не может? – парировал я. Бакин одобрительно заворчал. – Сигу хотите? Или доебаться на ровном месте? А, пацаны?
Конечно, они хотели доебаться. Проверить на прочность, проверить на силу. Бакину статус не позволял лично такое решать. Для этого у него были шестерки в лице зубастого и коротышки, которые сейчас сполна отрабатывали место у теплого бока старшака. Докурив, я стрельнул окурком в грязный унитаз и, повернувшись к зубастому, улыбнулся.
– Раз на раз. После школы. Или за тебя твой дружок впишется?
– Глохни, пидор, – рыкнул коротышка. Что ж. Противник определился.
– За пидора ответишь, – коротко ответил я и, пихнув его плечом, отправился к выходу из туалета.
Махач случился после школы. Раз на раз, по негласным правилам. Пока твой статус не подтвержден, к тебе будут относиться уважительно. По крайней мере, сделают вид. Ну а если тебя нарекут чмом, то такого пиздить одному зашкварно. Для этого и нужны эти спектакли. Всегда доебывается самый говорливый, а самый сильный за него впрягается и провоцирует на драку. В этой драке и определяется твой статус.
– Раз на раз, – напомнил Бакин.
– До первой крови или до упора? – издевательски усмехнулся я. Бакин веселье поддержал.
– Чо, Малой, не забздишь?
– Хули тут бздеть, – откликнулся коротышка. Размявшись, он подпрыгивал на месте, как мячик. – Раз, раз и по пивку.
– Давай, Малой, – крикнул зубастый. – Покажи, что Речка – говно.
– Угу. В котором торчит окурок, – добавил я, заправляя рубашку в джинсы.
Махач получился коротким. Малой, конечно, был крепким пацаном, но хули он сделает против десяти лет бокса и уличных драк. Прощупать его удалось легко. Малой плохо закрывал лицо, за что быстро поплатился. Двойка по корпусу, контрольный кросс в голову, и на асфальт упала первая кровь. Но, справедливости ради, соперник был не из простых. Удар Малой держал хорошо, и если я поначалу сдерживался, то потом начал бить в полную силу, стараясь поскорее вывести его из игры. Он достал меня только раз, да и то, ногой в живот, после чего рухнул на асфальт, получив кулаком по скуле.
– Как он его, а? – донесся до меня завистливый шепот зубастого.
– Давай, Малой, – поддержали своего остальные. – Вставай. Урой его, нахуй.
Подобное частенько отрабатывалось в спортивной зале. Сбей дыхалку, добавь троечку по корпусу и пригвозди к земле кроссом. Я не стал отказывать себе в удовольствии и упоенно работал кулаками, наслаждаясь тем, как сладко ноют мышцы и шумит в голове. Малой ничего не мог мне противопоставить. Он попытался пройти в ноги, но получив коленом по носу, обмяк на земле. Я отошел в сторону и разочарованно хмыкнул. Махач закончился слишком быстро. Оставалось надеяться, что демонстрация силы прошла успешно. Чуть позднее это подтвердил и Бакин, который, улыбнувшись, подошел ко мне и протянул руку.
– Четко ты его нафаршировал… Малой, ты там живой или сдох? – рассмеялся он, наблюдая, как коротышка, шатаясь, пытается подняться. Я знал, через что он проходит. Когда тушат свет, сложно так сразу подняться. Ноги не слушаются, руки ватные, голова тяжелая, еще и звездочки в глазах то и дело вспыхивают.
– Кажись, сдох, – простонал Малой. Вздохнув, я подошел к нему и протянул руку, помогая подняться. Одобрительное ворчание показало, что я поступил правильно. – Будто молотком уебали… Ты где так махаться научился?
– Были учителя, – ответил я. – Водички попей, полегчает.
– Ага. И блевану тут же. Пиздец, крутит… – не договорив, Малой блеванул желчью на асфальт. Блевотина смешивалась с кровью, стекающей по подбородку, но коротышку это явно не волновало. Я вновь усмехнулся. Завтра он пожалеет, что на свет родился. Когда тушат свет, сложно проснуться.
– Нормальный ты пацан, – резюмировал Бакин. – По делу ответил. Ну, добро пожаловать.
– Постараюсь не обоссаться от радости, – буркнул я, вызвав всеобщий смех. И если старшаки смеялись легко и непринужденно, то лохи, стоящие в сторонке, побрехивали, будто ластящиеся собаки. Либо лижи жопу, либо жопу для поцелуя подставляй. Это они прекрасно понимали.
– Ладно, – отмахнулся Бакин. – Погнали, обмоем знакомство.
– Погнали, – согласился я. Что-что, но обычаи не менялись. И порой сложнее было залить в себя дешевое «Плодово-ягодное», чем дать кому-нибудь пизды. Но я прекрасно понимал, когда отказываться не стоит.
Рядом со школой была заброшенная стройка, где теперь собирались местные нарики, а особо ушлые таскали из промки цветмет. Промзона тянулась вдоль железки, как рваный шрам – серый, гнилой. Когда-то тут собирали какие-то железяки для военки, потом завод закрыли, охрану выгнали, и всё пошло по пизде. Теперь там только ветер, ржавчина и стаи босоты, которых не берёт ни ментура, ни совесть. Цеха стоят ржавые, как гнилые зубы. Крыши провалены, окна – в решётках и паутине, некоторые изнутри заколочены фанерой, но она давно выгнута дождём, словно кто-то изнутри пытался выбраться. Внутри – сгнившие станки, покрытые пылью и окурками, бутылки из-под паленой водки, стулья, обмотанные скотчем, и чьи-то дырявые трусы на трубе. В промзоне всегда холодно. Даже летом. Если стоишь там один, чувствуешь, как за тобой смотрят. Не люди. Место само. Оно тебя запоминает. Некоторые говорят, что ночью в одном из цехов слышно, как кто-то кашляет. Тяжело, как будто задыхается. Никто не проверял – тут даже самые отбитые знают: после заката по промке шляться себе дороже. Там свои правила. Сюда Окурок скидывает всё гнилое, что не влезло в подъезды.
Стройка тоже была поделена на зоны и в чужие соваться было невежливо, пусть и сохранялся некий нейтралитет. Бакин и его компания обитали в одноэтажном строении, которое могло похвастаться не только окнами, но и металлической дверью с замком. Именно там и состоялось наше знакомство.
Внутри, на продавленном диване, невесть откуда здесь взявшемся, пили водку, ебали баб, вмазывались и праздно проводили время. Пока я осматривался, Бакин послал мелкого пацана за бухлом и, усевшись на диван, кивнул в сторону кресла. Остальные расселись по свободным местам.
– Ща, Жмых водки принесет, отметим, как полагается, – задумчиво обронил Бакин. – Так. Я – Бера, а это мои близкие. Ну, с Малым ты уже знаком.
– Знаком, – кивнул я, смотря на зеленого коротышку, который медленно отходил от махача, откисая на диване рядом со старшаком. – Бера – это типа медведь?
– Типа того. Тот, что залупался на тебя, это Зуб, – продолжил Бакин. – Ты уж его не вини. Проверить тебя надо было.
– Понимаю, – снова кивнул я, пожимая протянутую ладонь зубастого. – Повезло, что за тебя впряглись.
– Эт точно, – хохотнул он, кажется, преуменьшая опасность, которая над ним нависала. – Иначе б, как Малой, блевал.
– Так, рядом с шкафом… А, Жмых, – обрадованно воскликнул Бакин, когда дверь открылась в комнатушку вошел уже знакомый мне пацан. На вид ему было лет пятнадцать.
– Жмых, – коротко представился тот, протягивая руку. Голос у пацана был бесцветным и каким-то холодным, а глаза, как у зверька – черные и колючие. Такой и укусить может, если приспичит.
– Рядом с шкафом… а, хули. Сами пусть представятся, – рассмеялся Бакин, доставая из пакета бутылку водки. – Жмых, стаканы дай. Чистые.
– Ща, – откликнулся пацан и умчался к шкафу, рядом с которым стояли еще двое.
– Туз, – хрипло представился высокий, с длинными, нескладными руками.
– Бисер, – кивнул второй – тонкий в кости, похожий на грязного хорька.
– Ладно, – перебил его Бакин, беря граненый стакан в руку. – Давай, пацаны. За знакомство.
– Погодь, Бер, а пыгу ему дать? – усмехнулся Зуб. Бакин понимающе улыбнулся.
– И правда. Не дело честному человеку без погоняла гонять. Кто по жизни будешь, Макс?
– Ровный пацан. В зашкваре замечен не был, – повторил я то, что уже ранее говорил Афанасию.
– Это понятно. Иначе бы сюда не пригласили, – мотнул головой Бакин. – Как тебя на Речке величали?
– По-разному, – пожал я плечами. – Чаще всего Потапом.
– Ха! – рассмеялся Зуб. – В натуре, Потап. Еще один медведь. Чуть Малого не задавил, блядь.
– Иди нахуй, – простонал тот. – Что б я за тебя, суку, еще раз впрягся…
– Глохни, Малой, – отрезал Бакин и задумчиво на меня посмотрел. – Не, а чо. Нормальное погоняло так-то. Потапом будешь.
– Потап, так Потап, – согласился я, беря стакан с водкой. Затем, чокнувшись с Бакиным, выпил. Водка была теплой и отдавала сивухой. Хуй его знает, где Жмых ее достал. Но вряд ли он поил бы пацанов слишком уж голимой хуйней. В голове приятно зашумело, да и горло сладко обожгло.
– Ну, за знакомство…
Домой я возвращался поздно. Провожать меня вызвался Зуб, который жил в соседнем доме. К счастью, Зуба на районе знали. С ним здоровались не только бомжи, но и мутные личности, в чьих холодных глазах вспыхивал интерес при виде двух шатающихся пацанов. Водки было выпито много, отчего меня мутило. О какой-то драке даже думать не хотелось, так что компании Зуба я был отчасти благодарен. Даже былая злость исчезла.
– Не, район у нас нормальный. Это все гости пиздеть любят, – тараторил Зуб, дымя подстреленной сигаретой. – Типа, окурковские ебанутые на всю башку. Но мы по справедливости живем. Ровных пацанов не трогаем. Только чушек, да залетных.
– А кто районом правит? – спросил я, тщетно борясь с заплетающимся языком.
– Игорь Моисеич, – охотно ответил Зуб. – Гарри Козырной. Слыхал, не? Но он там, высоко. А мы тут. Окурок так-то тоже на зоны поделен. От Лесной до Ленинцев за Фиксой территория. Но это так, для видимости. Все знают, что тут Герцог заправляет.
– Герцог?
– Ага. Сосед наш. Афанасий Андреич. В седьмом доме живет.
– Кажись, знаю его.
– Ну, знать мало, – загадочно улыбнулся Зуб. – А вот, чтобы он тебя уважал, тут постараться надо. Герцог – личность знаковая, Потап. Просто так его именем не принято разбрасываться. Говорят, он на малолетку залетел, да сразу авторитетом обзавелся. Его в сучью камеру кинули, а он трех сук порезал, но не прогнулся. Из наших он только Бера уважает. Подкидывает ему порой наводки, да долю свою скромную за это берет. Под ним еще пацаны ходят. Наши, дворовые. Пельмень, Мук, Гвоздь. Ты с ними еще познакомишься. Нормальные пацаны, справедливые. Жить в Окурке не сахар, но приспособиться можно. А если знакомствами нужными обрастешь, так в разы легче станет. О, за болтовней до дома дошли.
– Ага. Тебя будто совсем не раскумарило.
– Да мне что, – рассмеялся Зуб. – Привык уже, хули. А тебя неслабо развезло, смотрю.
– Нормально, – зевнул я. – Душ приму и полегчает. Так-то не любитель водки, но за знакомство выпить – это святое.
– Точняк. Ладно. Сам до дома дойдешь или проводить?
– Я тебе, чо, девица, блядь? – фыркнул я, заставив Зуба снова рассмеяться.
– Лан, давай. До завтра.
– Пока.
Попрощавшись, я отправился к своему подъезду. Кое-как поднялся на третий и, согнувшись, наблевал на площадке между этажами. Это меня почему-то развеселило. А вот родителям было не до веселья. Мамка само собой устроила выволочку, но я махнул рукой и заперся в туалете, пока не привел себя в относительный порядок. Немного полегчало, но выпитая водка все еще шумела в голове, да пустой желудок ходил волнами. Горячий суп, которым меня накормили, принес сытость и сонливость. Кое-как вымыв посуду, я, шатаясь, добрался до своей комнаты и упал на кровать. Во рту было солоно, голова гудела, да слабо ныли сбитые об Малого костяшки. Всего один день, а эмоций, как на новую жизнь. Тогда я еще не представлял, что таких дней у меня будет много. Будут и новые знакомства, и махачи, и бухло.
Окурок принял меня, как родного. Сжал в своих вонючих, пахнущих блевотиной и дешевой водкой объятьях. В мыслях мелькали лица: Бакина, Зуба, рыжей Лены, Афанасия. А потом они слились в одну большую разноцветную кляксу, которая принялась кружиться, как лопасти вертолета. Это вызвало тошноту и я, перегнувшись через край кровати, снова проблевался. На этот раз в заботливо поставленный мамкой эмалированный тазик.
Глава вторая. Вписка.
Зуб не соврал. Жизнь в Окурке была не сахар, но приспособиться можно. За пару недель я окончательно влился в компашку Беры и познакомился со всеми старшаками школы из параллельных классов. Знакомство с районными пацанами случилось позже, когда я возвращался домой после уроков в компании Зуба.
Зуб довольно улыбался, подстрелив у пиздюков из восьмого класса не только пачку сигарет, но и сотку, которая осела в его кармане. Поэтому трещал без умолку, вызывая у меня улыбку. Однако, когда мы шли мимо промки, то услышали резкий голос, окликнувший Зуба по фамилии. У ржавого забора, вдоль которого земля была усеяна битым шифером и бутылками, стоял улыбающийся пацан в коричневой кожанке. Он махнул рукой, подзывая Зуба поближе. Тот кивнул и тронул меня за руку.
– Это Пельмень. С нашего двора, – пояснил Зуб. – Пошли, познакомишься.
– Ну, хули. Пошли, – хмыкнул я и, сунув пакет с тетрадками под мышку, направился за Зубом к ржавому забору. Тот, кого звали Пельменем, и правда походил на пельмень. Бледнокожий, с дряблыми сметанными щечками. Холодные серые глаза оценивающе блеснули, когда Пельмень посмотрел на меня.
– Здарова, пацаны. Чо, как жизнь?
– Заебись, – ответил Зуб. – Грызем гранит науки.
– Ну, хули, как и все, – широко улыбнулся Пельмень. – А ты новенький? С третьего подъезда?
– Ага, – кивнул я и протянул руку. – Макс.
– Тоха. Меня Пельменем кличут.
– Потап.
– Ну, заебись, – рассмеялся пацан. – Не Окурок, а зоопарк, блядь. Вся фауна собралась. Я чо тормознул, пацаны… Лавэ есть?
– Сотка, – кивнул Зуб, вытаскивая отжатую у пиздюков купюру.
– Ништяк. На коробок не хватает как раз. Чо, присоединитесь?
