– Того, – рявкнула Ульяна. – С невестой. А больше ни с кем ни того! Ни этого!
– Ну… лады… понял, – и руки поднял, показывая, что сдаётся. Шут гороховый. Вот как в одном человеке могут уживаться эта придурь и горделивое осознание собственного величия? – Переборщил… это… давай, я тебе премию выпишу? А? Или нет! Лучше! Я тебе новый телефон подарю! Хочешь? Мне батя через своих партию выбил, «Русичи» тринадцатые, до официального старта…
Вихрь закручивался, но развеиваться не спешил.
– … и я тебе подарю. Честно. Один поцелуй и…
Он осёкся.
– Могу и так… без поцелуя… слушай, Тараканова… вот не нравится мне, как ты на меня смотришь. У тебя лицо такое… жуть просто. Не хочешь телефон, так скажи… во! Или давай на работе повысю? Повышу? Короче, главной сделаю. Хочешь, над отделом, хочешь – над всем центром…
И рученькой махнул, на центр указывая.
– Да пусть твой центр мыши сожрут! С телефонами вместе.
Вихрь крутанулся, сорвался и, поднявшись в небо, просто растаял. Вот же ж…
И главное, при чём тут мыши-то?
Глава 2. В которой странный день продолжается, а ещё прибывают гости
В горах был монастырь и в нём жили мцыри. Потом одна мцыря убежала…
Из школьных сочинений
Само собой попутку поймать не удалось. Машины проносились мимо, словно водители и вот так, на расстоянии чувствовали раздражение Ульяны.
Мысли.
Уволят или нет?
И если нет, то… может, самой? А потом куда? Кому нужен недо-маг, пусть с дипломом, но зато без силы и без способности эту силу контролировать? Это ещё хорошо, что никто-то толком не понял. А подаст кто жалобу, потом проверка и дар вовсе запечатают.
Ноги шлёпали по дороге. Если так-то, не сказать, чтобы далеко. От электрички и под старый мост, а там уже тропинкой мимо водохранилища. Дальше лесок и вот уже до посёлка рукой подать. В лесочке Ульяна и остановилась, дух переводя.
Здесь и дышалось-то легче, и слабость, странная, непривычная, отступила. И уже жизнь не казалась такой уж тоскливой. Наладится… с Егором Макаровичем она разберется. И с Данилой Антоновичем, чтоб ему… жилось и радовалось. И работу другую поищет. Можно ведь в клинеры пойти. Обидно, конечно, с дипломом уборщицею, но… положа руку на сердце, пользы-то от этого диплома – самолюбие потешить.
Нужен ей был этот университет. Надо было в училище, на медсестру там… или на парикмахера. Или на любую другую полезную профессию, но…
Телефон задребезжал, окончательно развеивая свежеобретенное спокойствие.
– Да, – Ульяна глянула на экран и подавила желание звонок сбросить. Но выдавила-таки улыбку, пусть даже её видеть не могли. – Здравствуй, мама.
Получилось жалко.
– Уля, ты дома? Надеюсь, что да. Я пришлю Фёдора Павловича с бумагами. Подпиши, будь добра.
– Какими бумагами? – Ульяна прислонилась лбом к березе и вдохнула сыроватый волглый запах коры.
Вдох.
И выдох. И снова вдох, а потом выдох.
– На дом. Пришло время вернуть его.
– С какой радости?
– С той, что это не твой дом.
– По бумагам – мой, – по коре полз муравей, чёрный и деловитый. Если смотреть на него, то… то можно не слушать маму. То есть слушать придётся, но может, выйдет не послушаться?
– Ульяна, ты опять капризничаешь? – в голосе матушки скользнуло лёгкое удивление. – Это дом был подарен мне.
– А потом ты передала его мне в обмен на папину квартиру. Её тоже вернёшь? – поинтересовалась Ульяна, чувствуя, как запах березы окружает её. И сам этот лес. В вышине зашелестели листья, и тёплый ветерок коснулся щеки, будто успокаивая.
И даже удивилась. Не спокойствию, а что в принципе заговорила… так?!
– Ульяна, не время капризничать.
– Это не капризы, мама. Это просто интерес.
Наверное, дело в сегодняшнем дне. В разговоре с Егором Макаровичем. В дурацкой этой шутке… не болезненной, но обидной до крайности. И ещё давшей понять, что над нею так шутить можно, а она жалкая и ничем не ответит… в любой другой день Ульяна промолчала бы.
А сейчас вот поняла, что дальше уже молчать некуда. И выяснилось, что не так это и сложно – говорить. Особенно, если глядеть на муравья. На муравьёв. Вот они, бегут дружно по невидимой дорожке.
– Помнишь, когда папы не стало? Ты сказала, что мы должны поменяться? Что я отдаю тебе квартиру, а ты мне – дом… и что дом дороже, поэтому я должна взять кредит. Доплату.
– Господи, ты ещё детские обиды мне вспомни!
– Помнишь, ты сказала, что это только на бумаге будет? Что для меня ничего-то не изменится. Я буду жить, как жила… а не прошло и полугода, и ты квартиру продала.
– Так было нужно.
– Ну да… тебе было нужно. А что со мной, тебя интересовало мало.
– Ты совершеннолетняя…
– Именно, мама. Совершеннолетняя… студентка… и спасибо, что папа при жизни учёбу оплатил. И фонд оставил.
– Можно подумать, тебе эта учёба сильно помогла.
Здесь и ответить нечего. Маг из Ульяны не вышел ни практик, ни теоретик.
– В общем, подпишешь бумаги и потом поговорим…
– Нет.
– Василий готов взять тебя на работу. На испытательный срок…
– Нет.
– И квартира будет. Не считай меня совсем уж чудовищем… чудесная студия с современным ремонтом…
– Нет, – в третий раз повторила Ульяна, окончательно уверяясь в решении. Возможно, вчера она бы ещё поверила. Она всегда отличалась удивительной наивностью. И надо будет позвонить Даниле, пожалуй. Поблагодарить за науку.
– Я на тебя в суд подам!
– Это вряд ли… Фёдор Павлович ведь документы об обмене составлял? Значит, судиться бесполезно, – Ульяна повернулась спиной и опёрлась на березу.
– Неблагодарная!
– Мама… иди-ка ты… в задницу.
– Что?! – матушка, кажется, удивилась. – Ты пьяна, что ли? Или нет… конечно… Ульяна! Ты давно употребляешь? Какие препараты… стоило оставить тебя ненадолго…
– Полгода года, мама. Мы не виделись уже полгода, а до того – ещё полгода. И раньше тебе было не особо интересно, что я там употребляю… ты исчезла сразу, как поняла, что с меня больше нечего взять. А появлялась, когда понимала, что что-то ещё можно… остатки с фонда, раз уж мне двадцать три и я могу распоряжаться им.
Вчера Ульяна сказала бы это со слезами и обидой. Вчера бы она задыхалась от чувств, а сегодня вот… перегорело, что ли? Или тот вихрь – раньше все непроизвольные выбросы силы просто истаивали – высосал больше, чем обычно?
– Кстати, а кредит ты закрыть не хочешь? Тот, который я по твоей просьбе взяла в последний твой визит…
– Какая ты мелочная!
– Какая уж есть.
– Ульяна… – голос матушки изменился. – Можешь злится на меня, обижаться… но дом отдай.
– Не раньше, чем ты вернёшь мне папину квартиру и закроешь кредит. Помнишь, ты клялась, что будешь платить? А теперь ко мне коллекторы каждый день…
– Васенька что-нибудь придумает, но…
– Нет, мама. Я тебе больше не верю. Как там? Вечером деньги, утром стулья.
– Хорошо, я поняла. Вот ведь… рожаешь, мучаешься, ночей не спишь, растишь…
– Да когда ты не спала? Я вообще не помню, чтоб ты мною в детстве занималась.
– … и получаешь благодарность.
– Хочешь, выпишу грамоту?
– Язвишь? Это на тебя не похоже. Ты всегда была нытиком… ладно. Слушай. С кредитом я решу. Квартиру подберем. Сама скажешь, какую, но с одним условием…
Ага, как же, чтоб маменька и без условий помогать стала.
– Ты никого не пускаешь в дом!
– В смысле? – а это условие Ульяну удивило до крайности. – Как это?
– Обыкновенно. Просто никого не пускаешь. Приедут… спросят, можно ли остановиться. Так вот, отвечай, что нельзя!
– Кто приедет?
Матушка буквально зарычала.
– Ты можешь…
– Не могу, – Ульяна сделала то, о чём давно мечтала, но не решалась – перебила маму. – Я не могу и не хочу делать того, чего не понимаю. Поэтому, будь добра, объяснись.
– Какая ты…
Матушка осеклась.
– Ладно. Мне позвонила моя мама…
– Ты ж говорила, что она умерла!
– Мало ли, что и кому я говорила… так вот, она собирается приехать. И не одна. Притащит с собой кучу родни. Оно тебе надо, с этими уродами возиться? Просто выставь их за порог и всё…
Ульяна отключила телефон.
Это она тоже хотела сделать. А теперь взяла и сделала.
– С уродами, – повторила она задумчиво и березу погладила. Ладонь опалило теплом, и тонкие веточки скользнули по плечам. – Ну да… я ведь тоже с её точки зрения урод… и значит, вдруг да… в общем, уроду только среди других таких же и место. Верно?
Дерево качнулось и ничего не ответило. А жаль. К его советам Ульяна отнеслась бы с куда большим вниманием, чем к матушкиным.
Гостей Ульяна заприметила издалека. В целом сложно не заприметить ярко-желтый бус, вставший у самых ворот. Вон, и Пётр Савельич уже вокруг скачет, машет руками и возмущается. Нет, голоса не слышно, но явно же – возмущается. И давно. Уже подпрыгивает даже от распирающих его чувств.
Ульяна вздохнула, потому как присутствие соседа напрочь отбило желание подходить к дому.
– Надо, – сказала она себе строго. – И вообще… хватит уже… всего бояться.
Прозвучало так себе, но Ульяна кивнула и решительно ступила на тропу.
Родственники.
Надо же… а мама не говорила, что у неё есть родня. Не то, чтобы Ульяна специально выспрашивала… специально сложно. С мамой вообще сложно.
Приедет?
И почему вдруг?
