Чего? Это он о чем?
– Ты тут лежал без сознания и все причитал, что, дескать, поэтому и резали всех подряд, потому как такое офицерьё хуже врага.
– Вань… – я не знал, чего сказать.
– Правду скажи, вот увидишь, легче станет. Я же вижу, что у тебя внутри что-то горит, но ты молчишь и носишь в себе.
– Я, – повторил я, – я не знаю, надо ли. Вань, это страшно.
– Так уж страшно, что не сказать? Мы вроде столько хлебнули, что напугать сложно…
– Ты даже не представляешь, Ваня, что будет всего через полгода… – И меня прорвало. Я говорил этому повидавшему в жизни в несколько раз больше меня солдату о том, что случится в феврале. А может, с моим вмешательством чуть позже? Да не, все равно случится, не вытянет царь. Я говорил о тысячах трупов на улицах Петербурга, Москвы и других городов и сел. О гражданской войне, о том, как русские будут резать русских. Как побегут дворяне за границу, как… Да все вывалил, надоело носить в себе, пусть разделит со мной эти знания. Иван мужик крепкий, немногословный, но от услышанного у него упала челюсть и, кажется, глаза стали мокрыми.
– Ты чего такое наговорил? Как тебе в голову такое пришло? Это, по-твоему, я буду убивать наших командиров? Ты из ума выжил, Коля, это всё война. Ты многое пережил, ранения, сам убивал, из плена сбежал, да это всё война…
– Это, Вань, жизнь, а не война. Не видел лично, конечно, но много об этом читал. Ваня, я не из этого времени…
– Чего? Какого времени? Как это? – Растерянность на лице этого старого вояки вызывала опасение. Для людей этого времени, незнакомых с теорией переноса во времени, услышать такое… Не поддается восприятию.
– Да вот так, Вань. Я родился… Блин, появлюсь на свет я только через шестьдесят лет. Ты всегда меня спрашивал, откуда я столько знаю, вот тебе ответ, Ваня. Я из будущего.
– Не говори ничего больше… – Реакция мне не понравилась. – Мне не понять такого быстро. Надо подумать.
– Думай не думай, Старый, все равно ничего не придумаешь. Это – факт, а он вещь упрямая. Я знаю наперёд все, что будет происходить в стране, да и в мире.
– И что же? Все настолько плохо?
– Очень плохо, Старый, очень. Ты ведь общался с большевиками в окопах, я знаю это, сам видел, только вида не подавал.
– И что? Хотел послушать, чего они вещают, вроде ничего плохого.
– Ага, все вообще красиво и ладно, за исключением того, как этого добиться, – с иронией сказал я. – Чего они там «поют»? Войну закончить, нечего воевать за буржуев?
– И это тоже.
– Ну, и как они предлагают её закончить? Наверное, перестать стрелять? А как ты думаешь, немец в тебя не станет стрелять, если ты опустишь винтовку?
– Они утверждают, что в окопах с той стороны такие же люди…
– Такие же, да не такие. Старый, ну ладно молодняк наш, я бы ещё понял, но ты?
– Я что, в большевики записался? Просто послушал и, кстати, нашим не дал уши развесить.
– Молодец. Если захочешь, я тебе легко все расскажу и даже докажу, что все эти разговоры не имеют ничего общего с реальностью. А реальность, Ваня, такова… Большинство из нас тупо сдохнет.
– Ну, это мы и на фронте можем сделать, тут другое заинтересовало, Коля.
– Что именно?
– Говорят, что земли у помещиков заберут…
– Ага, и народу отдадут, да? – усмехаюсь в ответ.
– Говорят – да.
– А теперь сам подумай, Ваня, кто города кормить будет? Если все будут на земле пахать, кто останется в городах? На заводах работать что, думаешь, не нужно? Будем, как первобытные люди по пещерам сидеть, при лучине?
– Я не знаю, Коля, сложно всё это.
– На это и расчёт, что большинство тупо не поймёт ничего. Главное, создать толпу, которая сметёт власть, её подхватят те, кто сам просто хочет залезть на трон, вот и все, Ваня. Народ просто заставят работать на город, никуда люди не денутся, что им остаётся?
– Дела-а… – протянул задумчиво Старый.
– Я пока не знаю, что буду делать, но в мясорубку точно не полезу. Никогда я не стану стрелять в своих, проще себе пулю в голову пустить. Представь себе, вот сегодня случилась революция, все становятся свободными, голодными, но свободными, блин. Завтра генерал Марков объявляет, что не признаёт власть этих самых большевиков, и разворачивает свою дивизию на столицу. Против него встают те, кто поддержал большевиков, допустим, это наши с тобой товарищи, Ванька с Лёшкой. Ты будешь в них стрелять?
– Да ты очумел, что ли? – Старый аж руками замахал.
– А они? Как ты думаешь? Если они не станут стрелять в нас, их сожрут свои же, тогда как?
– Колька, ну не может такого быть, никогда…
– Да будет, Ваня, будет. Народ допекла власть буржуев, людьми движет жажда справедливости, да только никто и никогда не даст им этой справедливости. Те, что встанут у руля, будут прямо заявлять, что бросят в пожар революции столько людей, сколько нужно, им важен сам процесс. Ведь они сами там, наверху, а не стоят с винтовкой против своего отца или брата.
– И что же делать?
– Ничего, я сделал, что смог, посмотрим, как всё пойдёт. Отличия с моим миром уже есть, но достаточно ли их будет, другой вопрос.
– Ты что, предупредил царя?
– А это плохо?
– Нет, – честно ответил наш возрастной снайпер, – мы присягнули на верность царю и отечеству, поэтому не можем нарушить присягу. Ты сделал правильно.
– А может, – я поднял брови и покачал головой, – и неправильно. Время рассудит.
Мы улеглись спать, путь долгий, эшелоны сейчас ходят очень медленно. Под стук колёс я не заметил, как уснул. Снился мне… Сон.
– Выходь, братцы, становись!
Наше прибытие в Архангельск началось с общего построения прямо на перроне. Только сейчас увидел командира нашего нового воинства, высокого роста, тощего полковника. С какой-то отрешённостью он вещал нам о том, что впереди нас ждёт слава, и мы обязаны показать всему миру, что русская армия лучшая в мире. Не посрамить русское оружие, память предков и прочее, прочее, прочее. Скорее всего, его вообще никто не слушал, солдаты хотели есть, знаю, потому как сам уже хотел. Последний раз нам выдавали сухой паёк три дня назад, и все просто оголодали. Вот и сейчас уже ясно, что кроме болтовни, ничего прямо тут, на перроне вокзала нам не перепадёт.
Пешком мы топали до порта. Здесь, надо признаться, я обалдел. Как город Архангельск не очень впечатлил, старый, да, чем-то даже красивый, но, в отличие от нарядного даже в годы войны Петрограда, ужасно запущен. Тут и сами горожане не заморачиваются, да и благодаря порту очень «стараются» приезжие. Кругом просто груды шелухи от семечек, это не считая простой грязи, все вперемешку. Пока дошли до порта, мои сапоги (а ведь я их так чистил…) были похожи на два куска грязи.
Очень много кораблей. Повсюду. На рейде, в отдалении от берега на якорях, кругом. Снуют деловито грузчики, ездят телеги, даже пару грузовиков видел. Краны, большие и малые, они без остановки чего-то поднимают и опускают, работа кипит, наверное, вообще не останавливаясь.
Наше судно было довольно большим кораблём с когда-то белыми бортами. Сейчас этот угольщик больше смахивал на музейный экспонат, который в придачу забыли в запаснике.
– Сколько же нам ютиться на этом корыте?
К вечеру, получив наконец пайку, мы грызли сухари и вели тихую беседу. По настоянию Старого я провёл политинформацию для наших молодых друзей. Не всех солдат, что были поблизости, а только наших снайперов. Сказать, что для них все услышанное было бомбой, не сказать вообще ничего. Оказалось, я сделал для себя вывод уже в начале разговора, идеей революции здорово заразился наш Лёшка. Метёлкин был из семьи рабочего и прекрасно знал, как отец пашет на заводе по четырнадцать часов, а платят только за двенадцать. Не хочешь – сразу увольнение, за воротами очередь стоит из желающих. И это было суровой действительностью. И вот, слушая те ужасы, которые я пророчил нашей стране после революции, Метёлкин постоянно качал головой и не соглашался. Я приводил, как мне казалось, железобетонные доказательства, но так уж вышло, что объяснить ситуацию в мире и нашей стране необразованному человеку очень сложно. Он не понимал простейших принципов построения общества, не понимал примитивной экономики, приходилось объяснять буквально на пальцах и спичках.
– Но ведь лучше будет без богатеев!
– Давай я тебе простой пример приведу, очень простой, – предложил я.
– Ну…
– Баранки гну! Смотри, ты жил в своей Туле где?
– На квартире.
– Вы живёте там всей вашей большой семьёй, так? – Парень кивнул, семья у него и правда, большая. – А в подвале, допустим, живут какие-нибудь бичи…
– Кто?
– Люди, которые нигде не работают, побирушничают, пьянствуют и, возможно, немного грабят прохожих неподалёку. И вот случилась революция, смерть богатым и все такое, идиотское, так? Ты приезжаешь с фронта, у тебя как, средства есть?
– А то ж, скопилось уж, наверное, я же здесь не трачу! – даже, как мне показалось, с чувством собственного достоинства произнёс Лёшка.
– И вот приехал ты такой весь нарядный, с орденами, с деньгами. Встречают тебя такие вот бичи и просто подставляют нож к горлу.
– Почему мне?
– А кому, Лёша? Они видят тебя и твои деньги, для них даже твои, честно выслуженные деньги – богатство, а раз так, тебя надо обобрать, а лучше ещё и убить. Ибо «смерть богатым». Подойдут они к тебе, ибо ты ближе и, по их меркам, весьма богат. Все просто.
– Да ну, ты наговоришь, Ворон, это какие-то сказки.
– Сказки? Хорошо, если так. А вот на меня посмотри, я – офицер?
– Офицер.
– Значит, по мнению твоих друзей большевиков – мироед и дракон, который только и делает, что издевается над простыми солдатами.
– Так ты же ни над кем не издевался никогда, ты ж наш, окопник!
– Ваш, говоришь? А вот ехали с нами в одном поезде солдаты из других полков, они знают это? Ни тебя, ни меня они в глаза не видели, откуда им знать, какие мы? И когда поднимут руки на офицеров, поднимут и на меня.
– Да… – Лёшка задумался всерьёз. Так он на проблему точно не глядел.
– Вот и думай, Алексей, так ли хорошо всё то, что льют в уши солдатам в окопах?
– И что делать-то?
– Пока не знаю, – задумался уже я, – понимаешь, я не смогу поднять оружие против своих. Вон у нас сейчас ротный, идиот идиотом, но я не буду сворачивать ему шею просто потому, что он такой. Да, он придирается, но это потому, что его так учили, он даже не знает, как ещё можно. И он – наш, русский, так что же, мне убить его?
– Ты уже с ним поцапался?
– Было дело, перед погрузкой. Неважно. Я смогу дать ему в морду, если очень будет просить, могу вызвать на дуэль, хоть это и запрещено, но не просто убить, понимаешь. Вот если он, скажем, решит кого-то из вас убить, тогда да, наверное, убью, но не просто потому, что он офицер.
– Чёрт, как все сложно, может, там, в европах, нас это не затронет? А вернёмся сюда, когда уже всё пройдет?
– Хм, – улыбнулся я уголком губ, – хотелось бы. Сам вот думаю, вернуться бы сюда после того, как всё закончится, это было бы лучше. Для нас, разумеется, а не для тех, кто остаётся в стране. Не знаю, ребята, не знаю, как все будет во Франции, надеюсь, что нас не зацепит.
– Да уж, подыхать на чужбине как-то нехорошо, – подытожил Старый.
– А вы, господин унтер, сами вызвались, – улыбнулся я.
– Так тебя как одного оставишь, ты постоянно куда-нибудь влезешь.
Все засмеялись, дружно, со стороны, наверное, даже вызывающе. Мест для подвесных коек было мало, трюм у корабля небольшой, но сейчас лето и даже здесь, в этих широтах вполне себе не холодно. Мы расположились на корме, найдя закуток среди огромных мешков с амуницией. Перед отправкой все получили шинели, новенькие, красивые, поэтому большинство солдат батальона, в котором мы теперь состоим, предпочло разместиться на палубе, как и мы.
Плавание получалось долгим. То идём, ревя машиной так, что кажется, она сейчас выпрыгнет из чрева корабля и убежит на северный полюс. То получив «стоп-приказ», замираем посреди океана. Через матросов узнаем, что по радио передали о немецких подлодках, а тонуть нам нельзя, вот и пережидаем. В общем, в порт Марселя мы прибыли только в середине июля.
Здесь всё было непривычным для глаза русского человека. Люди, их одежда, корабли, ползающие вдали, по улочкам города автомобили. Другие дома и кажется, даже зелень какая-то другая. Чужая. Все вокруг крутили головами, солдаты выражали свои чувства и удивление друг другу, офицеры не пресекали разговоры, но смотрели строго. Через какое-то время зазвучал гимн и послышались зычные команды:
– Равняйсь! Смирно! Равнение направо!
По трапам сходили солдаты русской армии. В чистой форме, подтянутые, мы были просто образцом современного воина. И принимали нас… Французы что-то кричали, махали руками, кидали цветы. Нам были рады! Даже не ожидал такого приёма. Отовсюду слышались возгласы, как мне кажется, одобрения и поддержки, надо же, когда-то Русскую армию в Европе встречали такими овациями…
Из порта Марселя прямиком отправились на вокзал, нам предстоял длительный вояж на север, немец стоит в окрестностях Парижа, да и насколько сам помню, где-то совсем неподалёку и будут наши позиции. Там какие-то тёрки сначала были, французы хотели сами разобраться с немцами на самом опасном участке, а русских поставят восточнее. Что же, дохнуть тут в мои планы не входит, попробуем выжить и ещё немного скорректировать историю.
Никакого деления на взводы и отделения не производилось, весь наш табор как был ротой, так и оставался до самой погрузки в эшелон. Нам не назначали командиров, рулил по-прежнему тот капитан, с которым мы сразу не поладили. Своё мнение обо мне и командах снайперов он высказал сразу, что от него ожидать, я представлял, но как оказалось, я его недооценил.
Францию мы пересекли быстро, в Европе хорошо отлажена работа железной дороги, хоть и шла война, но большого разгильдяйства не наблюдалось. Вагоны нам подогнали с виду лучше, чем наши, российские, даже окна были, и все солдаты с огромным интересом в них пялились всю дорогу. Точнее, двое суток, да, маловата Франция по сравнению с нашей державой. Маловата.
Никто нам не сообщал о том, где нас сгрузят, или где нам предстоит воевать. Во время одной из остановок просто поступил внезапный приказ на выгрузку, и все нехотя стали вылезать из вагонов.
– Стройся! Смирно! – звучали приказы капитана, и наша рота приняла должный вид.
Только сейчас стало понятно, что тут находится какое-то место сбора, ибо станция была очень большой, несколько ниток путей и везде, куда ни глянь, вагоны.
– Привести себя в порядок, сейчас нам сообщат, куда необходимо прибыть, и мы наконец вольёмся в состав бригады. Попрошу офицеров выйти из строя и подойти ко мне!
Оглядевшись, с удивлением отметил про себя, что я не один такой, значит, сейчас, скорее всего, разобьют по взводам. Как это будет выглядеть, ума не приложу, как бы не оказаться в разных взводах с моими бойцами.
Таких как я, прапорщиков, в роте было ещё двое. Два немолодых уже мужика, с наградами на груди, подходили к капитану вместе со мной, ещё одним офицером оказался молоденький подпоручик. Прапорщики были разными, если один здоровый как бык, то второй его противоположность, мелкий, с хитрым лицом, весь какой-то… несерьёзный, что ли. Подпоручик и вовсе выглядел как не от мира сего. Только закончил училище, что ли, и, обмывая погоны, записался в экспедиционный корпус?
Разбивка на взводы прошла быстро и просто. Но меня капитан всё же «наказал». Отсчитывали слева направо, назначали командира и только чудом нас не разделили с мужиками. Мы после выгрузки находились в самом конце, вагон у нас был последним, поэтому, когда ту часть шеренги определили в подчинение подпоручику, я даже замер, так как больше людей не было.
