Ярина встала с табуретки и медленно обернулась. Никого за спиной ее не было, только дверь оказалась прикрыта. Выходить в темную горницу не хотелось, но не оставлять же бабку без свечи? Пришлось Ярине сжать кулаки и отважно перешагнуть порог. Коленки дрожали, зуб на зуб не попадал, но она сумела запалить еще один огарок.
Находиться в избе стало неприятно, Ярине хотелось отмыться от этого места, пойти в баню и париться до тех пор, пока кожа слезать не начнет. Она распахнула дверь, вдохнула хвойного воздуха, прислонилась плечом к косяку и угрюмо уставилась на соседские дома. Неужто никто не мог ей с бабкой помочь? Знали ведь все, окаянные, что той всего ничего жить осталось. Еще и эта крыша…
Каждый в деревне ведал: когда умирает колдушка, следует разобрать крышу, чтобы дух ее смог улететь из дома. Да только какая из Агриппы колдунья?!
Ярина топнула ногой, разозлилась, кинулась к покосившейся клети и достала лестницу. Все руки занозила, пока тащила ее к избе, а потом все колени ободрала, пока на крышу взбиралась, но не остановилась, пока до печной трубы не добралась. Уселась поудобнее и начала крышу разбирать: ругалась сквозь зубы, кидала прогнившую солому и камыш вниз, сама не знала, на кого злилась – на себя, на бабку или на весь белый свет.
– Крышу ей разбери, – шипела Ярина, – колдунья она, оказывается… Ну да, ну да…
Вскоре через дыру в крыше стало можно разглядеть горницу. Решив, что она и так сделала больше, чем должна была, Ярина спустилась на землю и посмотрела на потемневшее небо.
– Вот пойдет дождь, узнаешь! – выкрикнула Ярина, заглядывая в избу. – Слышишь меня, баб?
Агриппа не откликнулась. Утерев пот со лба, Ярина взяла свечу и прошла к бабкиной комнатке, да только не было той на лежанке.
– Баб? – снова позвала Ярина. – Ты куда делась-то?
Кто-то тронул ее за плечо. За спиной раздались торопливые шаги. Ярина обернулась, свеча погасла, и она оказалась в вязком полумраке избы. Медленно, словно нарочно, дверь сама собой закрылась у нее на глазах.
Ставни захлопали, половицы застонали, а следом раздался раскат грома, да такой громкий, что Ярина зажала уши и зажмурилась.
Глаза закрыть-то она закрыла, а вот открывать страшно стало: вокруг ходил кто-то, стонал, царапал пол когтями. Ярина решилась поглядеть, что творится, приоткрыла глаза и сквозь узкую щель меж веками и ресницами увидела горницу темную, а в ней тварь, да такую уродливую! Ноги козлиные, тельце щуплое, рога на голове, а рожа как у твоего порося!
Ярине испугаться бы, закричать, да только смех ее разобрал. Стояла, смеялась, сказать ничего не могла, а черт глядел на нее и глазками хлопал.
– Смешно тебе? – прихрюкивая спросил он.
– Очень смешно! – призналась Ярина. – Ну и морда у тебя! Свинья свиньей!
– Поглядите-ка на нее! – возмутился черт. – Давно тебя не пугали, видно!
Пламя из печи вырвалось, ветер завыл, изба застонала, а Ярина подбоченилась и выкрикнула:
– Это ж кто меня пугать решил? Ты, что ли? А ну пшел прочь!
Она кинулась к печи, схватила ухват, да как огрела черта по хребту! Тот заверещал, начал метаться по горнице.
– Ишь, устроил! А ну верни бабку, проклятый! – Ярина снова ухватом замахнулась. – А не то так отхожу, своего отражения свинячьего не узнаешь!
Черт завизжал, к двери кинулся, но Ярина за хвост его поймать успела, к себе подтащила, другой рукой за бороденку жидкую схватилась и давай его трясти.
– Бабка где моя?! Отвечай!
– Забирай, забирай свою бабку! – закричал перепуганный черт. – Совсем люд озверел, ничего не боится!
Ярина хвост не отпустила, на руку намотала и к ложнице[1 - Спальня (устар.).] пошла, а черт за ней по полу волочился. Смотрит Ярина, лежит Агриппа, бледная, ни жива ни мертва.
– Отпусти! – взмолился черт. – На что я тебе сдался?
– То-то и оно, что не нужен ты здесь! Давай, убирайся!
Направился черт к двери, Ярина его ногой подгоняла, а как к порогу подошли, размахнулась и такого пинка ему дала под дупу лохматую, что черт во двор укатился, рылом свиным землю вспахал.
– И чтоб духу твоего здесь не было! – вслед ему крикнула Ярина и захлопнула дверь.
– Ты почто с ним так? – раздался голос из бабкиной комнатки.
– Ах, почто?! – взъярилась Ярина. – Я сейчас и тебя…
Не успела договорить – Агриппа из комнатки вышла, свечу держала в дрожащей руке, а другой на стену опиралась. Поутих гнев, Ярина на помощь к старухе поспешила:
– Что же ты? Зачем встала?
– Усади меня у печки, – попросила Агриппа. Голос ее совсем слаб был.
Ярина кинулась в комнатку, схватила одеяло, завернула в него бабку и довела до печи. Там сесть помогла, ноги ей укутала, поленьев подбросила в огонь.
– Из-за глупости твоей холодно здесь, – проворчала Ярина. – Зачем было крышу разбирать, а?
– Знаешь ведь, зорюшка, что не зря люди стороной меня обходят, – тихо сказала Агриппа. – Много добра я сделала, а бед принесла еще больше.
– Глупости, – отрезала Ярина. – Все это сказки, то, что про тебя говорят! Даже если ведаешь, кому от этого плохо? С каких это пор ведающая мать в деревне к беде?
– Буду просить дедов, чтобы оберегали тебя. – Агриппа закашлялась.
– От чего, баб?
Ярина не поняла, что случилось: хотела одеяло поправить, но вдруг вцепилась бабка в ее руку, сжала до боли, в глаза заглянула и выкрикнула:
– Теперь твоя сила могучая, и ни конца ни края у нее не будет! Слово мое крепко, как алатырь-камень!
Ярина отпрянула, упала на пол и увидела, как изо рта бабкиного сорока выпорхнула. Птица заметалась, забилась, а потом взмахнула крылами и через дыру в крыше вылетела.
– Баб! – выкрикнула Ярина. – Баб!
Но Агриппа ей не ответила – испустила дух. Так и осталась лежать в одеяло завернутая, а на лице ее впервые в жизни Ярина покой увидела. Бабка больше не хмурилась, не прищелкивала языком язвительно, тихо ушла к дедам.
Ярина заплакала, сама не поняла почему: стало то ли Агриппу жаль, то ли за себя страшно. На руке ее красные пятна остались и следы от ногтей. Совсем у бабки ум за разум зашел перед смертью.
Выплакавшись, Ярина пошла в деревню, к батюшке, помощи просить. Схоронить требовалось Агриппу: какой бы она ни была при жизни, а покой заслужила.
Мать помогать отказалась, так что за срубом Ярина и батюшка вдвоем пошли. Ни о чем не говорили, работали спокойно и споро. Собрали для бабки маленькую избушечку, окурили подпорки смолами, принесли тело Агриппы и положили внутрь.
Как закончили, батюшка сказал:
– Любила она лес, думаю, рада будет, что подальше от людей ее схоронили.
– Она же матерью твоей была, а ты к ней даже не захаживал, – укоризненно сказала Ярина.
– Сама знаешь, что о ней говорили, – отмахнулся батюшка. – И не врали же.
– Что значит «не врали»?
– Ведала она, это да, но как помер батя, то в нее будто бес вселился: все шептала, все варила что-то… – Батюшка покачал головой. – На могилу к нему ходила, все поднять пыталась.
– Покойника?! – ужаснулась Ярина.
– Не знаю уж, с кем она связалась, но с тех пор сама не своя стала. Померла – и ладно… Пойдем, дочь, стемнеет скоро.
Из леса Ярина вышла задумчивая. Не могла она поверить, что кто-то решится покойника из Нави возвращать. Неужто Агриппа и правда такими делами черными занималась?
Засмеялся кто-то, да так заливисто, что и батюшка обернулся, и Ярина. И они увидели у кромки леса черта – тот язык показывал и хвостом вертел. Тыкал пальцем черным, похрюкивал, хохотал так, что круглое пузо тряслось.
– Не смотри на него!
Батюшка Ярину за локоть схватил и к деревне потащил, а та все на черта оглядывалась. Поселилось в ее душе чувство неведомое, тяжелое, вспомнила она слова бабкины – и похолодела.
– Батюшка, – пробормотала Ярина, – коль Агриппа колдушкой была, могла она дар свой передать?
Батюшка застыл, обернулся медленно и на дочь уставился.
– Говорили мы тебе, чтобы не ходила ты к бабке, – устало сказал он. – Значит, судьба твоя такая.
Ярина ответить хотела, да не успела: батюшка обухом топора ее по голове ударил – и она без чувств упала на землю.
Глава 2. Лука
Пахло в граде скверно – кострами и болезнью. Столбы дыма поднимались к небу, сливались с темными тучами – тоскливая картина. Посеревшие от горя жители встречали их, но на лицах не было радости, только робкая надежда на то, что вернувшийся царевич поможет, спасет их от хвори, добравшейся до каждого дома.
Острым волкодлачьим нюхом Лука учуял, что Елисей боится. Страх всегда пах особенно кисло, прогоркло, забивал ноздри. И чего молодой царевич испугался? Хвори?
Их пропустили к царским палатам, слуги провели пришлых до самых резных дверей, а там, закутанный в меха, уже стоял Доброгнев. Лицо его было бледным, руки тряслись, когда он шапку снимал, чтобы приветствовать законного царя.
Лука отступил, позволил Елисею выйти вперед. Слепой Всеволод беспомощно опирался на руку Владлена, от него тоже пахло страхом, но другим, животным. Жить теперь юнцу в вечном мраке, надеяться лишь на то, что не бросит его Елисей, когда на трон сядет.
– И о чем это они говорят? – ворчливо спросил Владлен, подозрительно разглядывая Доброгнева.
– Не знаю, – соврал Лука.
На самом деле слышал, конечно, о чем цари шепчутся, знал: Доброгнев предками клялся, что изгнал колдушку. Елисей спокойно ему отвечал, не робел перед старшим, да и гнева в его голосе слышно не было – если и затаил царевич обиду, то где-то глубоко в душе.
– Пойдемте, – позвал Елисей, – Доброгнев нам все расскажет.
Они вошли в царскую крепость, их обступили мужчины в красных одеждах. В руках они держали пики, но ни на кого пока не наставляли. На лицах у них замешательство отразилось: не знали они, какому царю кланяться.
Луке они не нравились, и оружие их не нравилось. Сразу вспомнились годы, проведенные в заточении, и такие же мужики, только в белое наряженные. Они чувствовали угрозу, исходящую от Луки, и всегда были жестоки с ним, а потом и он стал жесток, у них научившись ненависти.
В большой палате со сводчатым потолком на возвышении стоял резной трон. Доброгнев остановился, рукой повел, мол, занимай место законное. Елисей оглянулся, посмотрел на друзей, тяжело вздохнул и пошел к трону. Лука считал его шаги, слышал, что каждый следующий был тяжелее предыдущего.
Елисей сел на трон, Доброгнев и его дружина головы склонили. Лука и бровью не повел, Владлен тоже стоял прямой как жердь, а Всеволод, горемыка ослепший, все вертел головой и понять пытался, что происходит вокруг.
– Так вот оно как, – сказал Елисей, – на отцовском месте сидеть… Признаться, не думал, что вернусь сюда, не надеялся дом увидеть. Принесите скамьи! Пусть присядут мои друзья, отдохнут с дороги.
Дружинники засуетились, покинули зал, но быстро вернулись. Поставили две скамьи длинные подле трона, а сами в ряд выстроились, дожидаясь новых указаний.
Владлен усадил Всеволода, шепнул ему что-то на ухо, тот кивнул и голову склонил. Лука хотел было его ободрить, по плечу потрепать, но пересилить себя не смог – прикосновения к чужому телу все еще казались ему отвратительными, только к Владлену, чудаку этому, он привыкать начал.
Доброгнев тоже на скамью уселся, хотел было рассказ свой начать, да не успел: Елисей с трона встал, спустился с возвышения и устроился рядом с отцовским другом. Лука хмыкнул себе под нос – вот оно как. Царь-то он царь, но уважение к людям не растерял, даже к таким гнилым.
– Предал я тебя, Елисей, – честно признался Доброгнев, – и отца твоего тоже.
– Это мне известно, – мягко ответил царевич, – ты расскажи лучше, что пообещала тебе колдунья.
– Злато. Жизнь хорошую, – покачал головой Доброгнев. – Сам не знаю, что нашло на меня, ведь и без того жизнь моя была хороша. Встретились мы случайно, как я думал, в роще, когда я с охоты возвращался. Она кинулась под копыта моего коня, запричитала, а я ведь душой добрый, спешился, помочь решил. Довез ее до Ярилова града, там и узнал, что у девицы ни дома нет, ни батюшки с матушкой. И…
– И по доброте душевной решил приютить ее? – влез Владлен. – Правду говоришь, добрый душой, да только разумом хворый!
– Будет, – тихо сказал Лука. – Не мешай.
Владлен зыркнул на него из-под светлой челки, открыл было рот, чтобы возразить, но Лука ладонь к его рту прижал и головой покачал. Владлен насупился, отвернулся и руки на груди сложил.
– Не пыхти, – шепнул Лука.
В ответ Владлен только громче пыхтеть начал.
– Приютил, верно юнец говорит, – согласился Доброгнев. – Жила она в домике маленьком, сам не знаю, почему стал захаживать к ней. Она меня сборами поила, рассказывала, как тяжело ей пришлось… Потом обмолвилась, что прибыла сюда из дальних далей, чтобы счастье свое найти. Ну а я, старый осел…
– Согласен, – ввернул Владлен.
Елисей рассмеялся, да так звонко, словно ручеек зазвенел. Всеволод голову поднял и слепыми провалами глаз на друга уставился.
– Ты продолжай, продолжай, – поторопил Доброгнева Владлен, – расскажи, как ведьма тебя друга предать заставила!
– Коль влезать будешь, он до утра не закончит, – проворчал Лука.
