– Так слюна же твоя лечебная.
– Не так это работает, сам знаешь.
– Но если кашлять начну, давай все же попробуем!
Ослепительно улыбаясь, Владлен распахнул перед Лукой двери и стал спускаться в парилку.
Воздух здесь был влажным, тяжелым, рубаха тут же прилипла к спине. Лука нехотя распустил шнуровку на груди, но прохладнее от этого не стало. Волосы липли к лицу, от духоты он почувствовал себя дурно.
– Ну и жарища, – пожаловался Владлен. – Целыми днями они тут, что ли, топят?
В раздевальной Лука отвернулся и начал стягивать одежду. Куда больше ему хотелось окунуться в реку, но он не знал, есть ли она поблизости. Владлен что-то напевал себе под нос, а затем вдруг сказал:
– Ой.
– Что значит «ой»? – насторожился Лука.
– Одежды-то чистой у нас нет.
– Очень вовремя ты об этом вспомнил.
– Ты и сам забыл!
Лука бросил взгляд на Владлена через плечо и увидел, что тот уже стащил с себя рубаху и вертит ее в руках.
– Что ты пытаешься найти?
– Понять пытаюсь, можно ли ее на чистое тело надеть.
– От тебя несет лошадьми и грязью, я отсюда чую, – фыркнул Лука.
– А от тебя!..
Владлен приблизился, и Лука напрягся. Если тронет, придется стерпеть, не бить же его?
– А ты псиной воняешь, – заявил Владлен.
– Одевайся, – вздохнул Лука. – Пойдем.
– Куда?
Владлен натягивал рубаху на ходу, стараясь поспеть за другом.
– За одеждой, а потом речку поищем. Думать не могу в этой жаре, мутит меня от нее.
В конюшне у крепости они нашли своих лошадей, из седельных сумок взяли чистую одежду, а у конюха спросили, как пройти к реке. Болтливый дед в красках описал, куда и сколько идти нужно, где свернуть и как град покинуть.
Луке хотелось бы не видеть хмурых людей, да не чуять вони погребальных костров, но не мог он притвориться слепым и глухим. Всматривался в испуганные лица, прислушивался к тихим разговорам и с каждым шагом мрачнел.
– Не нравится мне здесь, – пробормотал Владлен. – В прошлый раз совсем другим град был, а сейчас… Все серое, будто пыль налипла. И на людей, и на дома, даже на солнце.
– Доводилось тебе на ведьм охотиться? – спросил Лука.
– Бывало… – Владлен плечом повел. – Мать моя, знаешь ли, сама одной из них была.
– Трудно тебе пришлось?
Помрачнел Владлен, стал непривычно серьезным. Даже огонек озорной из глаз пропал.
– Не знаю уж, что толкает их к пути темному, но каждую всей душой ненавижу.
Лука удивился, но постарался не показать этого. Таким Владлена он прежде не видел, а ведь давно они вместе скитаются, пуд соли съесть успели. Впервые друг говорил о ком-то с такой ненавистью в голосе, с таким ядом.
– Что ж она сделала? – спросил Лука. – Коль не хочешь – не отвечай.
Владлен усмехнулся, да так горько, что сердце Луки заныло.
– Сестра была у меня, но, как видишь, ее с нами нет.
– Убила?
– Сварила, – бросил Владлен.
«И ты молчал?» – хотел было воскликнуть Лука, но язык прикусил.
Выходит, Владлен все эти годы прятал за улыбкой боль, а окружающим и невдомек было, что веселый юнец такой кошмар пережил.
Они вышли из Ярилова града, спустились к каменистому берегу. Речушка оказалась мелкой, но чистой, с прозрачной прохладной водой. Лука бросил одежду на землю и огляделся, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за ними.
– Все шрамов своих стыдишься, – укоризненно сказал Владлен.
– У тебя они тоже есть, – откликнулся Лука. – Да только не на теле, а на душе.
– Откуда тебе знать?
– Чувствую.
Лука не соврал – каждый рубец, каждую старую царапину на сердце Владлена он чувствовал с тех пор, как испил его крови. Знал, тяготит что-то друга, вот только понять не мог, что именно. Теперь понял.
Владлен скинул рубаху, потер уродливый шрам, растянувшийся от шеи до груди, и криво улыбнулся.
– Упырь, – пояснил он.
Лука повернулся к нему спиной, задрал рубаху и тихо сказал:
– Железный прут.
– Убил бы его, – неожиданно зло сказал Владлен.
– Думаю, Псарь свое получит, – бросил Лука как мог безразлично.
– Это не то! – горячо начал Владлен. – С каким удовольствием я бы сам показал ему, каково это, когда тебя по ребрам прутом охаживают!
– Он силен и безжалостен.
– Но не бессмертен.
Лука через плечо взглянул на Владлена, снова увидел незнакомое лицо, перекошенное от ярости. Не осталось в нем ничего от беззаботного юнца, сквозь мягкий лик проступило лицо воина, повидавшего на своем веку немало нечисти и плохих людей.
– Никто не заслуживает, чтобы с ним так обходились, – поостыв, добавил Владлен. – Чтобы от матери забирали, чтобы в клетке держали! Разве это по-человечески?!
– Я не человек, – напомнил Лука. – И никогда им не был.
– Хочешь сказать, что заслужил все эти пытки?
Лука не знал, что ответить. Псарь сломал его, заставил забыть, что он существо свободное, приучил из мисок есть да командному слову подчиняться. И боль терпеть.
– Полезай в воду, – вместо ответа сказал Лука.
Нутро Владлена горело от обиды и горечи, сердце волкодлачье все чувствовало, но Лука молчал. Должно быть, друг даже не подозревал о том, какую власть имеет, а ведь для волкодлака клятва верности – закон, нарушить который смерти подобно. Прикажи ему Владлен в костер войти – Лука вошел бы. Прикажи убить кого-то – убил бы.
После купания Владлен остыл, натянул штаны и на берегу развалился, подставив лицо бледному солнцу. Лука пристроился неподалеку, под деревьями, чтобы обсохнуть. Не хотелось ему лишний раз показывать Владлену свои шрамы, не хотелось чувствовать его злость. Никто прежде так не переживал за него, не привык к этому Лука.
– Шрамы тебя не уродуют, ты ведь знаешь? – вдруг спросил Владлен, приподнявшись на локтях.
Лука мотнул головой, с мокрых волос разлетелись холодные капли. По привычке хотел закрыть лицо, но не вышло.
– Правильно ты сказал: у кого-то шрамы снаружи, а у кого-то внутри. – Владлен поднялся, отряхнул штаны. – Вот только те, что на сердце, со временем не заживают, а чуть что – сразу кровить принимаются. И твое сердце, Лука, тоже кровоточит. Пусть я и не волкодлак, а это все равно чую.
– Не нужно волкодлаком быть, чтобы боль чужую чувствовать, – откликнулся Лука, – вот только люди все чаще забывают об этом.
– Я не забуду. – Владлен серьезно посмотрел на него. – Видеть не могу, как ты бледнеешь, когда руки к тебе кто-то протягивает.
– От чужих рук я только боль помню, – нехотя сказал Лука.
– А ведь они не только бить могут. – Владлен подошел ближе, склонился над ним, но не улыбнулся, как раньше бывало. – Мать дитя свое с любовью к груди прижимает, друзья обнимают с радостью. Друг я тебе?
– Друг, – ответил Лука.
– Знай тогда, что на тебя я никогда оружие не направлю. Ни меча, ни кинжала не возьму и против воли твоей не пойду.
– Тогда и я пообещать что-то должен.
– Ничего ты не должен. – Владлен подал ему руку. – Пойдем осмотрим город, поспрашиваем людей, что за хворь на них напала.
Помедлив, Лука схватился за протянутую руку и поднялся. Владлен усмехнулся:
– И ведь не страшно совсем, а?
Лука бросил на друга хмурый взгляд:
– О своей боли ты так и не рассказал ничего.
– А нечего рассказывать. – Владлен пожал плечами. – Не убила меня мать, но язык сам собой отнялся. Ни слова сказать не мог, представляешь?
– Нет, – честно признался Лука.
– Потом забрали меня охотники Мрачного Взвода, имя новое дали, для каждого из них я стал сыном. Потеряли почти всех, правда… Но это другая история! Как видишь, я оправился. И не без твоей помощи.
Лука шел за ним и никак не мог взять в толк, чем сумел помочь такому человеку. Ведь груб с ним был, все отделаться от него пытался, прогонял, но прилип Владлен к нему: сперва думал Лука, что как банный лист, оказалось – как порезник[2 - Многолетняя трава, используется в народной медицине как ранозаживляющее и обезболивающее.].
– Жалеешь, поди, что верность волкодлачью мне пообещал? – вдруг спросил Владлен.
– Никогда не жалел, – твердо ответил Лука.
С каждым днем он убеждался, что поступил правильно, и уверенность эта только крепла.
Глава 3. Станислав
Он видеть отца не мог, голос его стал ненавистен, только Ведана и ее необъяснимая любовь останавливали Станислава. Будь его воля – пинками гнал бы Доброгнева до ворот, но не мог: сестру жалел, да и мать тоже. Мягкосердные женщины простили предателя, а он, Станислав, не мог забыть, как однажды батюшку искал и нашел, да только не в палатах царских, а в постели колдушки.
Отец не заметил его тогда, продолжал в объятиях Чеславы стонать и млеть, а Станислав стоял у двери и в щелочку смотрел, покрываясь то потом, то гусиной кожей.
В ту самую ночь перестал Станислав в отца верить, перестал уважать, ведь знал, как мать его любила. А он…
Стиснув зубы, Станислав наблюдал за тем, как матушка собирает одежду в дорогу. Действия ее были плавными и размеренными, выглядела Ружана спокойно, но в душе у нее наверняка горело пламя обиды. Однако не могла она признаться в этом, считала, что должна во всем поддерживать мужа.
– Ты можешь остаться, – не выдержал Станислав. – Не обязательно из города с ним уезжать.
– У него имя есть, раз ты отцом его называть отказываешься, – откликнулась матушка.
– Не заслуживает он тебя!
– Может, и прав ты, но такова моя воля.
