Огромная пятерня поползла к кудлатой голове. Так и не отучила барыня Серафима Гордеевна своего садовника наводить беспорядок на голове перед сложной задачей. Почему-то любой новый вопрос решался только после тщательного взлохмачивания волос или бороды.
– Ну не могу знать. Хучь пытайте! Не знаю.
***
Мирошников вернулся домой поздно. Клавдия, зевая и недовольно пыхтя, наскоро приготовила ему ужин из холодного мяса и чуть теплых блинов и отправилась спать. Мирошников хотел окликнуть ее и попросить чаю, но потом махнул рукой, глядя на удаляющуюся грузную фигуру своей служанки и поварихи в одном лице. Видимо, придется пить еле теплый чай из еще неостывшего самовара.
Клавдия считала, что она сильно перерабатывает у своего недотепы-хозяина, занимаясь всем хозяйством. Если он оставался дома, то целый день слышал ее ворчание, что никто ни у кого не работает так много и так прилежно, как она, и никого так не обижают, как ее.
– Это как так понять, божьи человеки, – ворчала она, размахивая мокрой тряпкой прямо перед носом Мирошникова, – не должон единый человек все тянуть на себе. Этак может лихоманка напасть, я так думаю. Ты ему и полы вымой, и воротнички чтоб белые кажный день, и стряпню сготовь. А вчерась опять башмаки где-то угваздал, каких-то убивцев искал, прости, господи. Где столько силов-то взять на такую маету! Хоспадя Иисусе!
А потом без паузы переходила на новую тему:
– Государев человек, а в такой халупе живет, что срам один! Вон у полицмейстера нашего – красота, а не дом! В три этажа! Комнат – не сосчитаешь. И уж мебеля какие! А энти… зеркала золоченые, да ковры персиянские! На кухне каких только полезностев нет! Погреб холодный – что вся наша фатера. Давеча видела, окорока там висят, лари, забитые снедью, ледник, полнехонький мясом, стоит. Живут же люди!
Мирошников терпел эту воркотню, сколько мог, потом ему это надоедало, и он аккуратно вставлял свои замечания в непрекращающийся поток жалоб:
– Клавдия, ты знаешь, что мне некогда этим заниматься. Если не хочешь работать у меня, то посоветуй, кого взять на твое место, да я выдам тебе расчет. Пойдешь работать к кому-нибудь в большой дом младшей прислужницей старшей поварихи, если не хочешь быть полной хозяйкой в моей квартире. Или попрошу того же Горбунова, чтобы его жена мне кого-нибудь подобрала. Она женщина опытная, найдет работящую прислугу, которой будет за счастье прислуживать одинокому мужчине без особых претензий.
Ворчливая прислуга ненадолго замирала, потом Клавдия резко меняла тему и принималась бубнить себе под нос, что ее не ценят и хотят избавиться, а она старается на хозяйстве целыми днями.
Обе стороны конфликта не хотели никаких перемен, поэтому ограничивались холостыми выстрелами в противоположную сторону. Шаткий статус-кво восстанавливался на самый непродолжительный период.
Мирошников пожевал холодное мясо, явно нарочно пересоленное и переперченное строптивой бабой, съел аппетитных ноздреватых блинов, которые вредная Клавка не могла испортить, поскольку сама их обожала, налил стакан чуть теплого чая и отправился к себе. Надо было еще подумать над этой историей в поместье со вкусным названием Малиновка.
***
Мирошников придвинул к себе стопку чистой бумаги, обмакнул перо в чернила и с удовольствием принялся за обожаемое занятие – систематизирование и анализ. Больше всего в своей работе он любил именно эти минуты, когда разрозненные факты выстраивались в логическую цепочку, чтобы в итоге дать четкий ответ – кто виноват и что делать.
Ровные буквы, украшенные затейливыми вензелями, стремительно фиксировали то, что зацепило внимание следователя:
1.Управляющий. Почему-то не оградил подступы к дому, хотя не мог не знать, что должен это сделать. Все же не простой крестьянин погиб, а его работодательница. Действительно растерялся или умышленно разрешил затоптать следы?
2.Садовник Ипат. Почему отрицает, что клумба была нарушена? Что-то или кого-то выгораживает, или действительно ничего не была? Или, может, считает, что его просто будут ругать за нерадивость?
3.Кухарка Нюша. Придумала про клумбу или нет? Если придумала, то зачем?
4.Лида. Всеми силами показывает, что скорбит. Неужели настолько была сильно привязана к хозяйке, что не может поверить в ее смерть, и с трудом теперь понимает, когда противоречит сама себе? Нельзя сказать, что глупа баба. Судя по рассказу, в молодости она очень умно помогала хозяйке. Правда, уже немолода сейчас.
5.Антоний. Ну, тут, вроде, особых вопросов к святому отцу нет. Пока нет, дружище Костик, и ты это знаешь.
Мирошников хмыкнул и вновь полистал страницы допросных листов. Не со всеми сегодня успел поговорить, но Садырин накануне неплохую работу провел. Пока ни к кому из остальных домочадцев и друзей хозяйки вопросов не возникло.
Теперь по обстоятельствам дела:
1.Вряд ли преступник, попав в дом, слонялся по комнатам. Он явно знал, куда идти. И он явно шел в тайную каморку. Убийца был уверен: в тайной комнате есть ценности, и ломика ему хватит, чтобы открыть дверь.
2.На первый взгляд, логично, что преступник попал в дом через окно. А если вошел в дверь? Если знал, что в это время прислуга обедает в людской, значит, по комнатам не ходит. Даже девка Маруська, которая накрывает на стол и убирает посуду, не снует постоянно по коридорам. У покойной барыни не было принято держать при себе большое количество прислуги во время приема пищи в столовой. Она сама могла поухаживать за собой и за гостем.
Мог кто-то зайти просто в дверь? Мог, поскольку ворота были открыты, и войти во двор мог любой, а сам двор в обеденное время бывал пуст. Летом даже двери в дом не закрывались. Когда барыня обедала, все по углам обычно разбегались. Судя по допросным листам, в людской находились все домочадцы в полном составе.
2. Ломик. В принципе, он небольшого размера. Даже если преступник шел на преступление белым днем, то мог замаскировать его или положить в сумку или мешок. И убийца, видимо, был уверен, что ему хватит ломика на то, чтобы сломать замок. Возможно, он не планировал убивать старушку, а ломик ему был нужен только как инструмент взлома. Почему он хорошо ориентировался в доме и знал, какой замок на каморе?
3.Ну, и сама убитая. Старушка странная и с богатым прошлым. По опыту, достаточно часто преступления зарождаются очень давно. Вообще непонятно, как убитая за приличное количество лет ни разу не обмолвилось, что она делала двадцать с лишним лет вдали от родных мест. Не мог ли возникнуть гость из прошлого? Странная Лида утверждает, что не знает, где барыня пропадала. Просто вернулась и все.
Мирошников еще раз перечитал записи, потом убрал бумаги в сейф и отправился умываться к умывальному столику, напевая под нос:
– Сима-Сима-Симочка
Девочка-тростиночка.
Пошла Сима погулять,
Себя миру показать.
Потом чертыхнулся и пробормотал:
– Фу, ваше благородие, что за ёрничество вы допускаете. Стыдно, батенька. У всякого человека могут случиться казусы в личной жизни. Причем тут дело изрядной давности?
Умывшись, Мирошников энергично растерся суровым полотенцем. Потом посмотрел на брызги вокруг умывального столика и уныло констатировал:
– Опять утром Клавка ругаться будет на нещадную эксплуатацию ее труда. За что мне такое наказание? Как с женской прислугой себя вести? Наверно, бабы только жен слушаются.
Только где такую жену найти, чтобы была красивая. Неглупая. Хозяйственная. И чтобы под ухом не зудела постоянно. Чтобы не приставала. Не пилила. Не заставляла ездить с глупыми визитами. Чтобы любила. Заботилась. С этой Клавкой бестолковой чтобы справилась!
Боже всевышний, разве я много прошу? Или все же много?
Глава 4. Покушение
На следующий день не обошлось без неожиданностей. В Малиновке садовник Ипат не стал дожидаться вызова и пришел с узелком личных вещей, решив, что его сейчас заарестуют.
– Вашбродь обещались в кутузку забрать, коли не вспомню ничего. Вот он я. Вяжите верного слугу, который не жалеючи живота своего верой и правдой служил барыне. Уж как мы с ней бывалоча встренемся в саду, да она указания мудрые даст, так я все в тот же час и делал. Она, как водится, и наказать могла, и наругать, но все больше довольная была моими трудами. Не могу терпеть такого злого наговора, что небрежением баловался.
Мирошников досадливо махнул рукой:
– Иди пока, Ипат. Я занят.
Ипат недоуменно развел руками и побрел в свою сторожку, где хранился садовый инвентарь. По дороге удрученный садовник бормотал что-то о превратностях жизни, странных событиях, жутких привидениях и тяжести на душе.
Следователь сам не понимал, почему сегодня приехал в Малиновку. Однако с утра быстро завершил запланированные ранее дела, кое-что перенес на другие даты и во второй половине дня отправился к месту преступления. Такое уже бывало в его практике и означало, что какая-то важная деталь ускользнула от его внимания, но упорно звала к себе. Если потянуло вернуться, значит, провидение подсказало искать зацепки дальше. Выходит, он упустил важные детали.
В осиротевшем поместье готовились к погребению усопшей рабы божьей. У маленькой церквушки стояли крестьяне из Малиновки и небольшая группа приехавших на отпевание соседей-помещиков. Почти всех Мирошников знал. Он рассеянно раскланялся с ними, ругаясь про себя за несвоевременный приезд, из-за которого придется хотя бы ненадолго зайти на службу. На его счастье, появился Садырин. Он приятельствовал с Серафимой Гордеевной еще со времен ее удивительного возвращения на родину, поэтому не приехать на погребение не мог.
Они вместе с Харитоном Ивановичем прошли в маленькую церквушку, прилично обстоятельствам скорбно постояли у небольшого гроба преставившейся Серафимы Гордеевны и отошли, освобождая место приехавшим проститься соседям.
Скоро Мирошников шепнул Садырину: «Я на улицу» и протиснулся к двери. Ему надо было понять внезапно появившееся странное тянущее ощущение. Вдруг почудилось, что удалось увидеть важное. Он постоял в тенечке под березой, упорно соображая, в какой точно момент и по какой причине у него возникло такое чувство. Но ответ на вопрос так и не находился.
Во дворе угрюмой толпой стояли малиновские крестьяне, которых в церковь не пустили. Управляющий велел им ждать на улице, и они стояли с печальными лицами, время от времени крестились и тяжело вздыхали. Их мысли были понятны: незлобивая хозяйка скончалась, теперь надо было ждать наследников. Никто от этого ничего хорошего не ожидал.
Тем временем, гроб вынесли на улицу. Он еще полежал на подготовленных скамьях, крестьяне малиновские по очереди подходили прощаться, бабы плакали навзрыд, горестно вопрошая:
– Пошто, барыня Серафима Гордеевна, покинула ты нас, милостивица! Как жить таперича! Кто укажет нам, че деять-то! Осиротели мы, барыня!
Завзятые деревенские плакальщицы дружно заголосили:
– Ой-ёёёй! Ты пойдешь, да мила ладушка, в дальнюю дороженьку, за леса да за дремучие, за болота да за зыбучие! Да не отпустят тебя, ладушка, да на родимую сторонушку! Ой-ёёёй!
Сквозь громкие причитания баб Мирошников четко уловил слова управляющего, который разговаривал с помещиком Селивановым:
– Совсем забросили с этими делами скорбными все работы. Руки прямо опускаются, что делать, что делать! Людишек надо в поле гнать. Дни-то стоят красные. А тут опять пришлось всех с работ отпустить. Нельзя не дать проститься с барыней. Сегодня все перепьются, какие из них работники назавтра будут?
Грузный помещик утешительно гудел, оглаживая окладистую бороду:
– Ничто, Кузьмич. Ничто. Зато Серафима-то Гордеевна из райских кущ на тебя будет смотреть и говорить, дескать, молодец мой управляющий, все по уму сделал. Честь-честью проводили. А что, Кузьмич, кутью-то бабы наделали? Зелена вина наготовили на помин рабы божьей?
– А то как же, Северьян Авдеич. Всю ночь бабы готовили! На целый полк наварили-напарили. Все сыты-пьяны будут!
Шепнув Харитону Ивановичу, что пройдется по округе, Мирошников незаметно покинул площадку, где проходило прощание, и направился через деревню в сторону реки. Туда они с Садыриным не ходили, во-первых, накануне не успели из-за наступившей темноты, во-вторых, казалось менее вероятным, что преступник пойдет в эту сторону. Ему пришлось бы идти через всю деревню с поклажей из тайной каморки Серафимы. Поскольку два довольно больших сундука и ларец оказались пустыми, поклажа могла быть значительной. Хотя днем в деревне народа почти нет, все равно риск попасться кому-то на глаза сохранялся.
Следователь про себя отметил, что надо дать задание Садырину опросить стариков, кто по избам сидит, не видали ли кого в тот день лишнего. Да ребятишек можно было поспрашивать. Они всюду бегают, могли кого-то заметить.
Мирошников шел без особого плана, высматривая места, где лихой человек мог укрыться. Даже заходил в укромные уголки многочисленных кустов малины, которые дали название деревушке, но ничего полезного не увидел. Конечно, надо бы привлечь людей, да увеличить площадь осмотра.
Так ничего существенного не заметив, Мирошников дошел до реки и присел на бревно возле сходней, с которых бабы стирали белье, и вытащил из кармана четки. Неширокая речка казалась недвижимой, только на самую прибрежную гальку накатывались шаловливые маленькие волны, играя с пришедшим задумчивым человеком.
Поскольку все жители были на похоронах, берег оказался совсем пустым, и Мирошников сидел, слегка расслабив узел шейного платка и вытянув ноги. Пальцы привычно отщелкивали косточки четок.
В голове вяло шевелились мысли, что надо по горячим следам записать, кто был на церемонии, ведь на кого-то откликнулся внутренний голос, кто-то показался опасным или подозрительным. Совсем посторонних среди приезжих вроде не было видно, все знакомые. Крестьян, конечно, Мирошников не знал, но они стояли все кучно. Не было ощущения присутствия незнакомца в общей толпе, пусть даже замаскированного под простого селянина. Ну, тут Садырин должен со своими ребятами всех переписать. Он мужик дельный, все правила знает, ведь столько лет в полиции служит.
Послеполуденный зной расслаблял. Мысли текли сонно, неспешно. Мешали только надоедливые комары. Мирошников лениво отмахивался от них, а они все жужжали и норовили укусить. Посетовав на то, что не запасся веточкой для борьбы с противной мошкарой, Мирошников приготовился встать и сорвать себе в качестве опахала лопух. Но не успел…
***
Сознание возвращалось медленно. Сначала на фоне мучительной боли в голове появились какие-то странные запахи. Чуть сосредоточившись, Мирошников понял, что это дамская нюхательная соль. Потом послышались голоса:
– Ах, сударь, очнитесь! Что же делать! Васенька, надо бежать в деревню за помощью.
– Маша, как я тебя оставлю здесь одну. Вдруг лихой человек не убежал далеко, а прячется близко в кустах?
– Вася, беги. Ничего со мной не будет. Он же может умереть! Да не будет злоумышленник воевать со слабой девушкой. Беги за помощью!
– Маша, злодей может быть хитер. Мы не знаем, чего ему надо. Я не оставлю тебя.
С трудом разлепив глаза, Мирошников увидел устремленные на него встревоженные голубые глазки.
– Он открыл глаза! Сударь, вам лучше! – защебетала обладательница пшеничных локонов и пухлых щечек.
С трудом ворочая отчего-то неповоротливым языком, следователь прохрипел:
– Я… да. Я… открыл. Что со мной?
Девушка оживленно затараторила, перескакивая от возбуждения с темы на тему:
– А мы с братцем катались на лодке… Мы часто в это время катаемся… Не так жарко уже, и вообще шарман… Водица теплая…
Чуть хрипловатый молодой мужской голос перебил девушку:
– Маша, ты ничего не можешь объяснить. Давай я расскажу.
– Давай ты! – радостно отреагировала та.
Молодой человек чуть выдвинулся, чтобы лежащий на земле Мирошников смог увидеть его:
– Сударь, мы с сестрой с лодки увидели, как какой-то мужик подкрался и ударил вас сзади, а потом убежал вон туда, – юноша махнул неопределенно рукой куда-то вдоль реки, – мы стали кричать ему, а он быстрее припустил. Мы причалили к берегу, а вы тут без сознания лежите. Мы не знаем, что делать.
– Да! – радостно подключилась девушка. Если бы негодяй не увидел нас, он мог бы вас убить, наверно. И у вас тут кровь, сударь. Я сейчас платок смочу и оботру рану.
– Не нужно, сударыня, я сейчас сам, – пробормотал Мирошников, чувствуя, как за правым ухом медленно течет кровь.
С помощью юноши Мирошников с трудом сел, держась за голову. Другой рукой он нащупал в кармане платок и приложил его к ране. И только тогда получилось оглядеть своих незваных спасителей.
Брат и сестра оба казались около двадцати лет отроду. Молодой человек, которого сестра называла Васей, был худ, высок и имел очень болезненный вид. Видимо, его мучили проблемы с легкими, потому что он довольно часто прикашливал. Некоторая небрежность в одежде напоминала манеру, принятую иной раз среди студентов или молодых мелких чиновников.
Зато Мария была похожа на прекрасного ангела: маленькая, пухлощекая, голубоглазая. Ей мешала маленькая прядка белокурых волос, выбившаяся из прически, и девушка смешно сдувала ее в сторону. Девушка сидела прямо на земле, нисколько не заботясь, что восхитительное голубое платье испачкается.
То, что молодые люди были родственниками, не возникало никаких сомнений. Одни и те же фамильные черты с поправкой на пол и болезненный вид юноши. Но если Мария была просто очаровательна, то Василий казался угрюмым тощим переростком.
Оба случайных знакомца выжидающе смотрели на Мирошникова, который, морщась от боли, вытирал кровь, потом девушка нетерпеливо проговорила:
– Ну, Вася, ну что же ты. Давай представляй.
Юноша спохватился:
– Ах да, прошу прощения. Разрешите представиться: Василий Тимофеевич Куприянов, а это моя сестра Мария Тимофеевна Куприянова. Находимся в здешних местах на отдыхе.
Слегка негодуя на себя за то, что сам первый не представился своим спасителям, Мирошников отрекомендовался:
– Очень приятно, сударь… сударыня. Ваш покорный слуга, Мирошников Константин Павлович. Судебный следователь.
Только он договорил приличные обстоятельствам слова, как раздались топот и крики:
