– Что вы говорите, герцог!
– У меня есть доказательства.
– Ладно, но в чем вы усматриваете причины войны?
– Англия желает владеть всеми Индиями[9 - То есть Ост-Индией (полуостров Индостан) и Вест-Индией (страны Карибского моря).]. На этот счет мне пришлось дать вашим губернаторам самые строгие, самые непримиримые приказы. Первое же столкновение в Индиях – и Англия выставит свои требования. И нам не следует их удовлетворять, таково мое решительное мнение. Уважение к представителям вашего величества следует поддерживать не только подкупом, но также и силой.
– Наберемся терпения: кому какое дело до того, что творится в Индии – это так далеко!
Герцог принялся кусать себе губы.
– У нас есть casus belli[10 - Повод к войне (лат.).] и поближе, государь, – сказал он.
– Еще один! Что же это такое?
– Испанцы притязают на Мальвинские и Фолклендские острова…[11 - Ошибка Дюма: это название одних и тех же островов, где и расположен порт Эгмонт.] Англичане незаконно основали и заняли порт Эгмонт, испанцы выгнали их оттуда силой; поэтому Англия в ярости: она угрожает Испании, что пустит в ход крайние меры, если ей не будет дано удовлетворение.
– Что ж? Если испанцы все-таки не правы, пускай выпутываются своими силами.
– А Фамильный пакт, государь? Вы же сами настаивали на подписании договора, по которому все европейские Бурбоны оказываются теснейшим образом связаны и составляют оплот против любых замыслов Англии!
Король опустил голову.
– Не беспокойтесь, государь, – продолжал Шуазель. – У вас превосходная армия, мощный флот, достаточное количество денег. Я умею найти средства, не взывая ни к чьей помощи. Если будет война, она послужит к вящей славе вашего правления, а под этим столь простительным предлогом я рассчитываю ввести дополнительные поборы.
– В таком случае, герцог, пускай внутри страны царит мир, нельзя же воевать повсюду.
– Но внутри страны все спокойно, государь, – возразил герцог, прикидываясь, что не понимает.
– Нет, нет, вы сами знаете, что это не так. Вы любите меня и прекрасно мне служите. Другие люди тоже говорят, что любят меня, хотя на свой лад, совсем не так, как вы; установим же согласие между всеми столь различными сферами. Не упрямьтесь, герцог, дайте мне пожить счастливо.
– Для полного вашего счастья, государь, я готов сделать все, что от меня зависит.
– Вот это другой разговор. Так поедем нынче со мной обедать.
– В Версаль, государь?
– Нет, в Люсьенну.
– О, я весьма сожалею, государь, но моя семья в большой тревоге из-за вести, которая распространилась вчера. Родные полагают, что я впал в немилость у вашего величества. Я не могу обречь на страдания столько сердец.
– А разве те сердца, о которых я вам говорю, не страдают, герцог? Подумайте, как мирно мы жили все трое во времена бедной маркизы?
Герцог понурил голову, глаза у него затуманились, а из груди вырвался сдерживаемый вздох.
– Госпожа де Помпадур много радела о славе вашего величества, – произнес он, – у нее были великие политические замыслы. Признаться, ее вдохновенные устремления совпадали с моими взглядами. И нередко, государь, я впрягался с нею в одну упряжку во имя ее великих начинаний… Да, с нею мы друг друга понимали.
– Но она вмешивалась в политику, герцог, и все ставили ей это в упрек.
– Это верно.
– А нынешняя, напротив, кротка как ягненок: она еще не приказала бросить в тюрьму ни единого человека, даже памфлетиста или автора обидных песенок. И что же? Ее упрекают за то, что другим ставили в заслугу. Ах, герцог, так можно отбить охоту ко всякому прогрессу… Ну, поедете вы в Люсьенну заключать мир?
– Государь, соблаговолите заверить графиню Дюбарри, что она, по моему суждению, очаровательна и достойна королевской любви, но…
– А-а, без «но» все же не обходится, герцог!
– Но, – продолжал господин де Шуазель, – я убежден, что вы, ваше величество, необходимы Франции, а вам, государь, хороший министр нынче нужнее, чем очаровательная любовница.
– Не будем больше об этом говорить, герцог, и останемся добрыми друзьями. Но попросите уж госпожу де Граммон, пускай не строит больше козней против графини: женщины нас поссорят.
– Государь, госпожа де Граммон слишком хочет угодить вашему величеству – вот и вся ее вина.
– Но тем, что она вредит графине, она только раздражает меня, герцог.
– Государь, госпожа де Граммон уезжает, и больше вы ее не увидите: одним врагом меньше.
– Я вовсе не это имел в виду, вы преувеличиваете. Но у меня уже голова раскалывается, герцог, мы работали нынче утром, словно Людовик Четырнадцатый с Кольбером, мы вели себя словно люди великого столетия, как выражаются философы. Кстати, герцог, а вы не философ?
– Я слуга вашего величества, – отвечал г-н де Шуазель.
– Я в восторге от вас, вы бесценный человек; дайте мне руку, работа совсем меня доконала.
Герцог поспешно предложил его величеству руку.
Он догадывался, что сейчас распахнутся обе створки двери, что весь двор собрался в галерее, что сейчас все увидят его под руку с самим королем; после стольких мучений он был совсем не прочь помучить своих врагов.
В самом деле, придверник отворил двери и возвестил на всю галерею о появлении короля.
Людовик XV, продолжая беседовать с г-ном Шуазелем, улыбаясь ему и тяжело опираясь на его руку, пересек толпу; он не заметил или не желал замечать, как бледен Жан Дюбарри и как красен г-н де Ришелье.
Но от г-на де Шуазеля не укрылись эти перемены цветов. Твердой поступью, с откинутой головой, со сверкающими глазами прошествовал он мимо придворных, которые теперь старались держаться к нему поближе, точно так же как утром – отойти подальше.
– Так! – сказал король в конце галереи. – Герцог, подождите меня, я отвезу вас в Трианон. Запомните все, что я вам сказал.
И король вошел в свои покои.
Г-н де Ришелье растолкал всех, подошел к министру, обеими своими тощими руками сжал его руку и сказал:
– Я давно знал, что Шуазели живучи как кошки.
– Благодарю, – отвечал герцог, прекрасно понимавший, в чем тут дело.
– А что же этот нелепый слух… – продолжал маршал.
– Его величество только посмеялся над ним, – сказал Шуазель.
– Толковали о каком-то письме…
– Это розыгрыш со стороны короля, – возразил Шуазель, метя этой фразой прямо в Жана, который почти уже не владел собой.
– Превосходно! Превосходно! – повторил маршал, вернувшись к виконту, как только Шуазель исчез и не мог больше его видеть.
Король спустился по лестнице, подозвал герцога и велел следовать за ним.
– Э, да нас провели! – сказал маршал Жану.
– Куда они едут?
– В Малый Трианон потешаться над нами.
– О дьявол! – пробормотал Жан. – Ах, простите, господин маршал.
– Теперь моя очередь, – объявил тот, – и поглядим, чьи возможности надежней – мои или графини.
80. Малый Трианон
Когда Людовик XIV построил Версаль и, видя огромные гостиные, полные стражи, прихожие, полные придворных, коридоры и антресоли, полные лакеев, понял, какие неудобства сопряжены с величием, он сказал себе, что Версаль воплотил собой именно то, что он, Людовик XIV, замыслил, а Мансар, Лебрен и Ленотр[12 - Жюль Ардуэн-Мансар (1646–1708), Андре Ленотр (1613–1700) – французские архитекторы.] исполнили: это обиталище Бога, но отнюдь не жилище человека.
Тогда великий король, который в часы досуга был человеком, велел построить Трианон, где мог перевести дух и пожить без посторонних глаз. Но меч Ахилла, утомлявший временами самого Пелида, оказался для его наследника-мирмидонянина[13 - Мирмидоняне – племя, которое, по древнегреческому мифу, произошло из муравьев. По другому мифу, мирмидоняне сражались под предводительством Ахилла у Трои.] воистину неподъемной ношей.
Трианон, этот уменьшенный Версаль, показался все-таки чересчур помпезным Людовику XV, и он велел архитектору Габриелю выстроить Малый Трианон, павильон в шестьдесят квадратных футов.
Слева от Большого Трианона возвели невыразительное, лишенное украшений строение квадратной формы: там жили слуги и домочадцы. В здании было приблизительно десять господских апартаментов, а также место для пятидесяти слуг. Это здание цело и поныне. В нем два этажа да чердак. Первый этаж отделен от леса замощенным рвом; все окна обоих этажей забраны решетками. На Трианон выходит ряд окон длинного коридора, похожего на монастырский.
Восемь или девять дверей ведут из этого коридора в апартаменты, из коих каждый представляет собой переднюю, два кабинета направо и налево от передней, а далее одна или две спальни с низкими потолками, выходящие во внутренний двор.
Выше этажом расположены поварни.
Под крышей – комнаты для челяди.
Это и есть Малый Трианон.
Добавьте сюда часовню на расстоянии двадцати туазов от замка – ее мы здесь описывать не будем, поскольку в этом нет никакой нужды; следует еще заметить, что разместиться в этом замке может, как сказали бы мы сегодня, только одна семья.
Топография, следовательно, такова: замок, окнами фасада глядящий на парк и в лес, а левой стороной обращенный к службам, которые глядят на него окнами коридоров и кухонь, забранными частой решеткой.
Из Большого Трианона, которым Людовик XV пользовался в торжественных случаях, можно попасть в Малый через огород, расположенный между двумя резиденциями, – надо только перейти деревянный мостик.
В этот огород, он же и фруктовый сад, который был разбит по проекту и трудами самого Лакентина[14 - Жан-Батист де Лакентин (1626–1688) – французский садовник.], повел Людовик XV г-на де Шуазеля, едва они прибыли в Малый Трианон после тяжких утренних трудов, о коих мы уже рассказали. Король жаждал показать министру усовершенствования, введенные им в новом обиталище дофина и дофины.
Г-н де Шуазель всем восхищался, все сопровождал замечаниями, исполненными истинно придворной прозорливости; он выслушал короля, рассказавшего ему, что Малый Трианон день ото дня становится все красивее и жить в нем все уютнее, и сам заметил в ответ, что это воистину семейное пристанище его величества.
– Дофина еще немного дичится, – сказал король, – как все молоденькие немки; она хорошо говорит по-французски, но стесняется легкого акцента, по которому французское ухо распознает австрийское происхождение. В Трианоне она услышит только друзей, а сама подаст голос только в том случае, если ей будет угодно.
– И вскоре она прекрасно заговорит. Я уже заметил, – изрек г-н де Шуазель, – что ее королевское высочество – само совершенство, и нет таких достоинств, коих ей недоставало бы.
По дороге путешественники обнаружили дофина; он стоял на лужайке и измерял высоту солнца.
Г-н де Шуазель отвесил ему очень низкий поклон, но поскольку принц промолчал, то и он промолчал тоже.
Король довольно громко, так, чтобы внук мог его слышать, произнес:
– Людовик у нас ученый, но напрасно он ломает себе голову над науками: это огорчит его жену.
– Нисколько, – отозвался нежный женский голос из-за кустов.
И навстречу королю выбежала дофина, беседовавшая с каким-то мужчиной, у которого обе руки были полным-полны бумаг, циркулей и карандашей.
– Государь, – сказала принцесса, – это господин Мик, мой архитектор.
– А, вы тоже страдаете этой болезнью, сударыня? – воскликнул король.
– Государь, эта болезнь у нас семейная.
– Хотите что-нибудь построить?
– Хочу переделать этот старый парк, который на всех нагоняет скуку.
– Дочь моя, не слишком ли громко вы это говорите? Дофин вас услышит.
– Мы с ним уже уговорились, – возразила принцесса.
– Скучать вместе?
– Нет, искать развлечений.
– И что же вы намерены строить, ваше королевское высочество? – осведомился г-н де Шуазель.
– Я хочу переделать этот сад в парк, господин герцог.
– Бедный Ленотр! – заметил король.
– Ленотр был великий человек, государь, но он делал то, что любили в его время, а я люблю…
– Что же любите вы, сударыня?
– Природу.
