Глаза Лоренцы были по-прежнему закрыты, грудь трепетала; слово за словом она прочла следующие строки, которые Бальзамо записывал под ее диктовку:
Дорогой брат!
Как я и предвидела, мое изгнание принесет нам некоторую пользу. Сегодня утром я уехала от президента Руанского парламента: он наш, но робеет. Я поторопила его от Вашего имени. Наконец он решился и через неделю пришлет в Версаль свой план военных действий.
Теперь я срочно отправляюсь в Ренн, дабы несколько расшевелить дремлющих Карадека и Ла Шалоте[17 - Забавная ошибка Дюма: оба названных персонажа – это один человек.].
В Руане был наш агент из Кодбека. Я с ним встретилась. Англия не остановится на полпути; она готовит резкую ноту Версальскому кабинету.
X. советовался со мною, стоит ли к этому прибегать. Я ответила утвердительно. Скоро Вы получите последние памфлеты Тевено де Моранда[18 - Шарль Тевено де Моранд (1741–1851) – французский памфлетист.] и Делиля[19 - Делиль (?–1784) – французский поэт-сатирик, прозванный Делилем-куплетистом.], обращенные против Дюбарри. От этих петард запылает весь город.
До меня дошли дурные вести, в воздухе носится слух об опале. Но Вы мне еще не написали, и я смеюсь над пересудами. Все же избавьте меня от сомнений и ответ немедля пошлите мне, как только до Вас доберется мой гонец. Ваше послание найдет меня в Кане, где мне нужно повлиять на некоторых людей.
Прощайте, обнимаю Вас.
Герцогиня де Граммон
Лоренца смолкла.
– Вы ничего больше не видите? – спросил Бальзамо.
– Ничего не вижу.
– Никакого постскриптума?
– Нет.
Бальзамо, у которого во время чтения лицо все прояснялось, взял у Лоренцы письмо герцогини.
– Любопытно, – произнес он. – Они мне дорого за это заплатят. Вот, значит, как пишутся подобные письма! – воскликнул он. – Да, великих мужчин всегда губят женщины. Никакие полчища врагов, никакие хитросплетения интриг не могли бы свалить Шуазеля – и вот ласкающий женский шепот повергает его во прах. Да, все мы погибнем из-за женского предательства или женской слабости… У кого есть сердце, а в нем хоть капля чувствительности, тот обречен.
Произнося эти слова, Бальзамо с невыразимой нежностью глядел на трепещущую Лоренцу.
– Я правду говорю? – спросил он у нее.
– Нет, нет, это неправда, – пылко возразила она. – Ты же сам видишь, я слишком тебя люблю, чтобы помешать тебе, подобно всем этим неразумным и бессердечным женщинам.
Бальзамо позволил обольстительнице привлечь себя в объятия.
Внезапно раздался двукратный звон колокольчика в руках Фрица – один раз, потом второй.
– Два посетителя, – сказал Бальзамо.
Телеграфное сообщение Фрица завершилось сильным, резким звонком.
Бальзамо высвободился из рук Лоренцы и вышел, оставив молодую женщину по-прежнему спящей.
По дороге ему встретился гонец, ждавший приказа.
– Вот письмо, – сказал Бальзамо гонцу.
– Что мне с ним делать?
– Доставить по адресу.
– Это все?
– Это все.
Адепт осмотрел письмо и печать, не скрыл своей радости при виде их сохранности и растаял в темноте.
– Какая жалость, что нельзя оставить у себя подобный автограф! – вздохнул Бальзамо. – А пуще того обидно, что нельзя через верных людей передать его королю!
Тут перед ним вырос Фриц.
– Кто они? – спросил Бальзамо.
– Женщина и мужчина.
– Они уже сюда приходили?
– Нет.
– Ты их знаешь?
– Нет.
– Женщина молода?
– Молода и хороша собой.
– А мужчина?
– Лет шестидесяти или шестидесяти пяти.
– Где они?
– В гостиной.
Бальзамо вошел в гостиную.
84. Заклинание духов
Лицо графини было полностью скрыто длинной накидкой; она успела заехать к себе в особняк и одеться, как одевались горожанки среднего достатка.
Приехала она в фиакре в сопровождении маршала, который, испытывая большие опасения, чем она, оделся в серое, чтобы походить на дворецкого из богатого дома.
– Вы узнаёте меня, господин граф? – произнесла г-жа Дюбарри.
– Прекрасно узнаю, графиня.
Ришелье держался поодаль.
– Извольте сесть, сударыня, и вы, сударь.
– Этот господин мой эконом, – сказала графиня.
– Вы заблуждаетесь, сударыня, – возразил Бальзамо с поклоном, – этот господин – герцог де Ришелье, которого я прекрасно узнал, и с его стороны было бы воистину проявлением неблагодарности, если бы он не узнал меня.
– Это почему же? – спросил герцог, совершенно сбитый с толку, как сказал бы Таллеман де Рео[20 - Жедеон Таллеман де Рео (1619–1692) – автор знаменитых мемуаров.].
– Господин герцог, тот, кто спасает нам жизнь, заслуживает, сдается мне, некоторой благодарности.
– Вот вам, герцог! – со смехом воскликнула графиня. – Вы слышите?
– Как! Вы, граф, спасли мне жизнь? – удивился Ришелье.
– Да, монсеньор, в Вене в тысяча семьсот двадцать пятом году, когда вы были там посланником.
– В тысяча семьсот двадцать пятом году? Да вы тогда еще и на свет не родились, сударь мой!
Бальзамо улыбнулся.
– Тем не менее я стою на своем, герцог, – сказал он, – поскольку встретил вас тогда умирающим, а вернее, мертвым; вас несли на носилках, незадолго до того вы получили добрый удар шпагой, пронзивший вам грудь; доказательством нашей встречи может послужить то, что я влил в вашу рану три капли моего эликсира… Вот здесь, в том самом месте, где красуется ваше алансонское кружево, несколько пышное для эконома, – недаром же вы его комкаете в руке.
– Погодите, – перебил маршал, – но вам никак не дашь больше тридцати – тридцати пяти лет, граф.
– Полноте, герцог! – заливаясь смехом, воскликнула графиня. – Перед вами стоит чародей – теперь-то вы верите?
– Я вне себя от изумления, графиня. Но в таком случае, – продолжал герцог, снова обратившись к Бальзамо, – в таком случае ваше имя…
– Ах, вы же знаете, герцог, мы, чародеи, меняем имена с каждой новой сменой поколений… В тысяча семьсот двадцать пятом году в моде были имена на «ус», «ос» и «ас», и ничего удивительного, если в ту пору мне пришла фантазия назвать себя на латинский или греческий манер. Теперь, когда все разъяснилось, я в вашем распоряжении, сударыня, и в вашем, сударь.
– Граф, мы с маршалом хотим попросить у вас совета.
– Много чести для меня, сударыня, особенно если вы сами пришли к такой мысли.
– Конечно сама, граф; ваше предсказание нейдет у меня из головы, но я сомневаюсь в том, что оно осуществляется.
– Никогда не сомневайтесь в выводах науки, сударыня.
– Ах, граф, граф! – вступил в разговор Ришелье. – Беда в том, что наша корона висит на волоске… Ведь речь не о ране, которую можно заживить тремя каплями эликсира.
– Нет, речь идет о министре, которого можно повергнуть тремя словами… – возразил Бальзамо. – Что ж, угадал я? Скажите!
– Как нельзя лучше, – вся дрожа, ответила графиня. – В самом деле, герцог, что вы об этом скажете?
– О, не удивляйтесь таким пустякам, сударыня, – произнес Бальзамо, который сразу заметил, как встревожены г-жа Дюбарри и Ришелье, и без всякого волшебства легко догадался, в чем дело.
– В таком случае я стану вашим поклонником, – добавил маршал, – если вы укажете нам лекарство.
– Чтобы излечить хворь, которая вас терзает?
– Да, мы больны Шуазелем.
– И очень хотели бы излечиться от этой хвори?
– Да, великий чародей, именно так.
– Граф, вы не оставите нас в этой беде, – подхватила графиня, – на карту поставлена наша честь.
– Готов служить вам всеми силами, сударыня; однако мне хотелось бы знать, нет ли у герцога какого-либо плана, составленного заранее.
– Признаться, такой план есть, господин граф. Право слово, до чего приятно иметь дело с колдуном, которого можно величать «господин граф»: совершенно не приходится менять привычки!
– Говорите же, – произнес Бальзамо, – будьте откровенны.
– Честью клянусь, я только того и хочу, – отвечал герцог.
– Вы собирались попросить у меня совета об этом плане.
– Собирался.
– Ах, притворщик, а мне ничего не сказал! – заметила графиня.
– Я могу сказать об этом только графу, да и то шепотом, на ухо, – возразил маршал.
– Почему, герцог?
– Потому что иначе вы покраснеете до корней волос, графиня.
– Ах, я сгораю от любопытства, маршал! Скажите, я нарумянена, по мне ничего будет не видать.
– Ладно же! – сдался Ришелье, – подумал я вот о чем. Берегитесь, графиня, я пускаюсь во все тяжкие.
– Пускайтесь, герцог, пускайтесь, а я от вас не отстану.
