– Берегите их. Хорошие они девушки, – неожиданно проговорил Виталий.
– Что есть, то есть… А Трубецкой где? Нашли?
Тот сдвинул брови.
– Нет, но найдем.
– Купер?
– Его роль во всем этом без показаний Трубецкого недоказуема. МВД его просто по-тихому отправило на пенсию.
– Так. А если я Трубецкого найду? Вы Купера прижмете?
– Вот тогда и поговорим.
– Слушай, Виталий… – я придвинулся на краешек кровати, забыв, что от головокружения могу и свалиться. – А прокуратуру вы не проверяли? Ведь не зря же материал по сгоревшему, еще и без пальца, за несчастный случай хотели выдать. Даже вопросы эксперту соответствующие не поставили по группе крови. Я попросил Тамару Ильиничну – и она только тогда провела исследования. Не странно ли?
Виталий окинул меня взглядом. Нет, он за меня не не беспокоился, но будто хотел заглянуть куда-то внутрь, под оболочку.
– Мы все проверим, Александр Александрович, не беспокойся. Сам понимаешь, что не все следователи прокуратуры семь пядей во лбу. Бывают и ошибаются… – он помолчал, подумал, а потом добавил. – А ты точно простой кинолог?
– Ну вы же наверняка уже всю подноготную на меня уже знаете, – усмехнулся я. – Кинолог я, точнее не бывает. Сотрудник советской милиции. С детства мечтал носить погоны… А труп сгоревшего идентифицировали? – не отставал я.
– Это один из приятелей Пистонова – Алексей Ильич Огородников. В Зарыбинске известен, как художник Ильич.
– Я так и думал, – вздохнул я. – Жалко его, неплохой был мужик.
– Фальшивомонетничество, подделка документов, – хмыкнул КГБ-шник.
– Все мы не без греха, Виталий Владимирович…
* * *
Провалялся я в больничке больше недели. Хотя просился на волю уже на следующий день своего там пребывания. Не люблю зазря тушку пролеживать и бездельничать. Но врачи оказались строгие и щепетильные. Возможно, они мне внимания уделяли даже и больше, чем обычным пациентам, как особому больному. По всем местным газетам раструбили о том, как молодой кинолог обезвредил опасного преступника. Можно сказать, мы с Мухтаром – теперь местная знаменитость. Его фотка как-то тоже просочилась в газеты, та, которую еще Ася сделала, при нашем первом интервью.
Родители, естественно, прознали о случившемся, прочитали в газете – и прилетели в Зарыбинск на всех парах.
Мать охала и пыталась скормить мне банку домашнего куриного бульона, будто я не с сотрясом лежу, а тяжелораненый с передовой. Отец смущенно хмыкал, жевал губы, а потом выдавил:
– Ну ты это… сын… ты молодец.
Видно, что слова похвалы давались ему тяжело. Не привык он никого хвалить, а сына тем более, не заслуживал он ещё никогда отцовской похвалы. Не соответствовал его критериям правильного отпрыска, настоящего мужика. Стоящего, в общем. А теперь папаша, видимо себя за это корил, что не разглядел, не увидел, не поддержал. А сынок во каким стал… Вина отцов – они меряют детей по себе. Не стоит этого делать, у каждого свой путь. Хотя я тоже не думал, что мой путь в погонах пойдет…
Когда меня выписали, Ася и Эдик забрали меня на машине. Обращались со мной, как с ребенком или калекой.
– Удобно ли сел?
– Голова не болит?
– Что хочешь покушать после голодных больничных харчей?
Я уже хотел было на них прикрикнуть, мол, не лялька, сам с усам, но сдержался. Ведь заботятся, переживают. И им приятно, и мне забавно, что они так бегают.
Больничный у меня в связи с переломом правого предплечья еще был. Но на работу я все равно ходил, пусть и в режиме свободного посещения, поглядывая на всех – ну как вы, негры? Солнце еще высоко… Наведывался туда каждый день. Ведь там у меня Мухтар и Маша…
Мария Антиповна на меня по первости дулась. Не могла забыть поцелуи в щеку от Аси тогда, в палате. Но потом растаяла. Буквально во второй мой приход на работу, когда я наведался выгулять Мухтара.
– Саша, как же я соскучилась, – прошептала она мне на ухо, когда мы были одни в кабинете, и даже гипс нам не помешал.
Честно говоря, я тоже по ней скучал. Да я по всем скучал, и по Баночкину, и по Гужевому, хоть тот на меня и обижался до сих пор. Даже по следователю Голенищеву. Последний вплотную приударил за Аглаей. В отделе поговаривали, что, возможно, и свадьба будет. Ну не знаю… надо Авдея Денисовича как-то поспрашивать об этом, совет дать. Я его знаю – будет мять сиськи до ишачьей пасхи.
Кулебякина снова быстренько приказом ввели в штат и поставили на прежнее место. К нему вернулась жена. Он поделился, что даже, для порядку, пускать ее не хотел – мол, обещала и в горе, и в радости, а тут как должностюшку получил, так прилетела стрекоза, хотя лето красное пропела.
Вроде, у них все наладилось, он даже на работу как-то пришел с засосом на шее, хоть и прятал его старательно под ворот форменной рубашки и смущался как школьник, а я заметил.
Жил я пока по-прежнему у Аси. Та ни в какую не хотела меня отпускать в общагу, под предлогом того, что я немощный однорукий больной, и за мной уход нужен. Сама она целыми днями пропадала на работе, но надо отдать должное, я всегда был накормлен, выстиран и выглажен. Стирать и полоскать в общаге белье в тазике одной рукой в общем санузле – та еще работенка, потому я с ней не спорил и возвращаться в свою комнату пока не торопился, лишь переживал за свою кровать – как бы Нурик с Василиной не изломали ее. Ну ничего, новую, если что, сами и поставят, как-никак Василина – комендант и в загашнике должна иметь не поломанные кровати.
В общагу я все равно наведывался, у меня там были вещички, и кое-что периодически нужно было взять.
Нурик всякий раз встречал меня круглыми глазами:
– Ты вернулся, Мороз?
– Нет, в гости, – спешил я его успокоить, ведь жить одному ему понравилось, можно было водить преспокойненько Василину.
Долго еще их конфенто-букетный продлится? Кто знает, пока он был вполне доволен, только иногда вздыхал, что Танька-учетчица с работы на кино намекала, а он теперь домашний, как кот кастрированный. И даже в мыслях не может изменять Василине, потому что она сразу его убьет, а потом выселит.
– Кончилась воля-на… – вздыхал он. – Новые заявки на сердце больше не принимаются… Эх, Мороз, чувствую себя на балансе общежития. И все права у коменданта.
– А как ты хотел? – подмигнул я, наворачивая яичницу с колбасой, которую Нурик приготовил по моей просьбе, соскучился я по ней. – Ты теперь в отношениях, так что придержи казахских коней. Женщину понимать надо…
– Легко тебе говорить, у самого, поди, ни одной девки нет. А вот как их понять?
– Это да… – кивнул я. – Но на самом деле, женщину понять легко, она как открытая книга, хоть и по астрономии. Правда, на языке суахили. Но ведь открытая же…
– Я вот что тебе скажу, Мороз. Как старший, – Нурик положил мне руку на здоровое плечо. – Все беды – от них…
– Эк тебя понесло, а мы еще чай даже не пили.
– У меня ничего нет сладкого, не обессудь, Мороз. Может, что-нибудь купим к чаю?
– Давай купим. А ты чего хочешь?
– Пива.
– И скумбрии копчёной.
– Ага…
И мы сгоняли за пивом. Скумбрии не удалось раздобыть, копчёную не так-то просто купить, а к гастроном к Милю мы не пошли, время не стали терять. Зато разжились вялеными лещами. Твердыми, как кулак пролетария. Но рыбка оказалась очень даже ничего и в меру соленая. Тоже неплохо.
Стол застелили газетой, чтобы чешую шелушить. Разлили пиво из трехлитровой банки по эмалированным кружкам. Расселись…
– Ну, за здоровье-на! – поднял кружку Нурик. – Чтобы рука зажила, и дети были, – он кивнул на мой гипс.
– Детей рано, – улыбнулся я. – А рука и так заживет. Давай лучше за дружбу!
– А давай!
Чокнулись и опустошили сразу по полкружки.
– У-ух! Хорошо-о! – вытер пену с губ Нурик. – Ты когда уже обратно переедешь? Вот так бы посиделки с тобой устраивали… А?
Можно подумать, скучает тут без меня полновластный хозяин этой комнаты. Ну ладно, поверю. Тут дверь без стука распахнулась и на пороге выросла Василина.
– Гляди-ка ты, сидят, пьют среди бела дня! – уперла она в пухлые бока руки. – Алкашня…
– Да ладно, Вась, – Нурик поставил банку под стол на всякий случай. – Друг пришел. Отдыхаем.
– Ладно, – уже мягче проговорила коменда. – Сидите. с Сашкой разрешаю пить. Он парень с головой, не то что некоторые.
Слово «некоторые» адресовалось явно Нурлану.
– К вам гостья, – улыбалась комендант.
Только сейчас я заметил, что за широким станом Василины Егоровны кто-то переминался. Не видно толком, потому что кто-то явно помельче ее.
– Кто еще там? – нахмурился Нурик и, вытянув шею, прогорланил за спину Василины: – У нас пива нету! Кончилось!
– Тю-ю… Надо ей пиво больно ваше… Дама к вам.
– Ко мне или к Морозу? – оживился вдруг сосед.
– К Сашке, конечно, – зыркнула недобро Василина на Ахметова. – Если бы к тебе такая краля пришла, я бы тебе вмиг батур вырвала.
– Ой, да что начинаешь, ладно тебе… Спросить уж нельзя, – потянул Нурик.
– Заходи, девочка, – посторонилась Василина, пропуская гостью. – Ты чьих такая красивая будешь? Хо-оспади, худенькая, как соломинка, как тебя ветром не унесло?
Девушка оказалась, действительно стройная и красивая.
– Привет, Саша, – улыбнулась она.
Глава 2
– Алена? – неподдельно удивился я. – Ты как здесь? Ты же в лагере…
– Приехала тебя повидать, узнала про то, как ты отличился. Нам про тебя заметку из газеты зачитали на заседании Совета дружины, и я приехала на денек, думала, ты весь израненный, беспомощный, но, смотрю, дела не так плохи, – хитро прищурилась старшая пионервожатая.
Но на лице её ещё лежала тень той тревоги, с которой она сюда ехала.
– Ладно, я пойду, – сказала Василина. – А вы бы хоть девушке тубаретку предложили.
– Заходите, – подскочил Нурик и изобразил казахский реверанс (может, это было что-то другое, но я про себя нарёк его так). – Пиво будете?
Василина зыркнула на Ахметова, и тот умерил пыл гостеприимства, убрал улыбку кота с довольного лица.
– Я бы хотела поговорить с Сашей наедине, – чуть отстранилась от ухаживаний Нурика девушка.
– Да не вопрос, всегда пожалуйста. Я… покурить. Ну вы тут это, – он хитро подмигнул мне. – Если что – закрывайтесь-на…
– Иди уже, – шикнула на него комендант и вытянула Нурлана за собой в коридор. – Без сопливых разберутся.
И дверь за ними закрылась.
– Ну рассказывай, – пытливо уставилась на меня Алёна, – как жизнь молодая?
– Чай будешь? – вопросом ответил я.
– Нет, спасибо.
– Да нормально, потихоньку, вот… на больничном пока, – я постучал по гипсу. – Там ничего страшного, там не открытый перелом, а закрытый. Ха-ха…
Шутку Алена не оценила, а посмотрела на меня серьезно и проговорила:
– Как ты с одной рукой по хозяйству управляешься? Бедненький… Стираешь, готовишь. Сосед, наверное, помогает?
– Хм-м… Нурик – отличный парень. Он даже оберег мне подарил от сглаза, – попытался я перевести тему. – Это такая штука, которая, согласно поверьям, обладает…
– Я знаю, что такое оберег, Саша, – перебила меня пионервожатая и уже глядела на меня так, будто мы на допросе.
Вот блин… Со мной так Виталий Владимирович не разговаривал, как она сейчас. Ей бы не в школе работать, а погоны носить.
– Да я, конечно, не верю в эти всякие сглазы, – продолжил я развивать левую тему. – Заговоры-приговоры, но…
И снова Алена не дала мне договорить, но в этот раз не перебила, а заткнула рот. В буквальном смысле этого слова. Заткнула поцелуем.
Я немного офигел. Со знаком плюс, конечно, но всё же. Обнял ее за талию одной рукой, вторую не знал куда девать и отвел ее за собственную спину.
– Хорошо целуешься, – как-то слишком спокойно и ровно для романтических разговоров проговорила девушка, когда долгий поцелуй закончился и она чуть отстранилась, чтобы посмотреть мне в глаза. – Много девушек перецеловал, наверное…
– Ну-у… не то чтобы много, – зачем-то стал оправдываться я. – Но, кхм, не вчера родился, да…
И я притянул ее снова к себе, чтобы повторить поцелуй. Алена приложила указательный палец к моим губам, поставив его поперек, как запрет говорить или что-то еще, и вдруг выдала:
