– Я на больничном, Петр Петрович, – на всякий случай я помахал ему гипсом, но всё-таки прошел и сел.
Кулебякин только поморщился.
– На пенсии будешь болеть, Саныч, помощь твоя нужна… Ребенок пропал.
Присутствующие уже были в курсе происходящего, и Кулебякин довел вводную лично до меня.
Только сейчас я обратил внимание, что Петр Петрович был не в милицейской форме, а одет по-походному, будто на рыбалку собрался. Да и присутствующие одеты как на пикник. Даже инспектор дорнадзора Казарян был в спортивных штанах и футболке. Я его поначалу и не узнал, подумал, продавец фруктов какой-то с рынка. Никогда не видел его без формы и без полосатой палочки.
Оказалось, что школьники из Угледарска приехали в поход в местный лес. Поставили палаточный лагерь, а утром обнаружили, что одного двенадцатилетнего пионера нет. Бесследно пропал. Подняли всех на уши. Мальчишки сказали, что Женя Гребешков ушел куда-то ночью. Но никто не смог объяснить, куда и зачем.
Мигом подняли в ружье срочников из военной части в Угледарске, организовали добровольные поисковые отряды, подтянулись приданные силы милиции из области. МЧС еще не народилось, и такие проблемы со спасением в СССР решали сообща.
– Поисковые отряды уже работают, – вещал Кулебякин, – солдатики подъехали, прочесывать местность будут. Наша задача – присоединиться, а также выяснить все обстоятельства ухода пионера Гребешкова. Что-то они темнят, что-то недоговаривают. Ну какого ляда пацан в лес один ночью ушел? Не верю, ядрёна сивуха! Ну всё, по коням, товарищи, – Кулебякин уже встал и, посмотрев на меня, добавил: – На тебя, Саныч, надежда, там в лагере вещи пропавшего есть, так нужно Мухтара задействовать, по следу пустить.
Покой нам только снится. Я почесал руку под гипсом. Порой к чертям содрать его хочется.
– Сделаем, – кивнул я. – Сейчас по-быстрому покормлю его только, собака не человек, за идею не работает. Сытый пес – след лучше берет.
– Давай в темпе вальса. Ну все, товарищи, грузимся.
* * *
Прибыв на место, мы обнаружили палаточный лагерь. Перепуганные родители уже разбирали детей, кто-то примчался за чадами из области. Остальные пионеры сидели на бревнышке у погасшего костра с понурыми головенками, будто горевали, а пропавший Гребешков уже прослыл съеденным хищным лесным зверьем.
Конечно, здесь медведей нет, но дальше за Зарыбинском идут леса на сотни верст, в которых ребенку запросто можно сгинуть. Поэтому нужно было максимально оперативно обследовать квадрат, не дать ему углубиться в такие участки, где найти его будет сложно.
– Вертолет пожарный на подходе, солдатики ушли в цепь, – докладывал кому-то из главка Кулебякин. – Мой личный состав задействован почти на сто процентов. Подняли отпускников и даже вон кинолога с больничного призвали.
Петр Петрович гордо указал в мою сторону. Я же направился к ребятишкам. Взять след от палатки не получится. Тут народу прошлось – целый табор, несколько десятков человек. Мухтар – конечно, хорошая ищейка, но в толпе навыки бесполезны.
Возле пионеров, заламывая руки, крутилась пионервожатая. Я спросил у нее, кто был в одной палатке с пропавшим.
Она посмотрела на нас с Мухтаром с надеждой, будто мы были последней соломинкой, а потом позвала нескольких ребят:
– Петя, Сережа, Гоша!
Те нехотя поднялись с бревнышка и направились к нам. Вид у пацанов – будто нашкодили. Глаза всё отводят, и не потому, что те на мокром месте. Это меня и насторожило.
Я знаком показал пионервожатой, что поговорю без ее участия.
– Найдите Женю, пожалуйста, – причитала она, – меня уволят, еще и под суд… я головой отвечаю…
Я отвел пацанов с сторонку.
– Ну, рассказывайте, хлопчики… с самого начала.
– Рассказывали уже, – пробубнил рыжий с оттопыренными ушами по имени Петя.
Видимо, он был у них лидером, потому что остальные исподлобья на него поглядывали и молчали.
– Это вы милиции рассказывали, а у меня особый сотрудник. Мухтар. Он не слышал.
– А он понимает? – с удивлением выдохнул долговязый мальчик, которого звали Гоша.
– Конечно, – заверил я на полном серьезе. – Может, не все дословно, но улавливает эмоции. И если человек врет, он подаст сигнал.
– Какой сигнал? – в голос пробормотали пацанята.
– Секретный… – многозначительно хмыкнул я. – Так что давайте без небылиц и по существу.
– Ну-у, чего рассказывать? – жевал губу рыжий. – Спим мы, значит, в палатке, а Женька вдруг засобирался в лес. Сказал, что звезды пойдет смотреть. Он у нас этот… Астронавт.
– Сам ты астронавт! – перебил Гоша. – Астроном!
– А, ну да, точно, – согласился рыжий.
– У него еще дома телескоп. Огромный такой, во-от такенный!.. – с некоторой завистью проговорил Гоша.
– Звезды, говорите? – хмурился я. И показательно посмотрел на Мухтара. – Допустим. Дальше что?
– Ушел и ушел, а мы уснули, – пожал плечами Петя, не поднимая глаз.
Я внимательно посмотрел на пацанов – одежда в колючках, у одного боты в засохшей грязи.
– А вы куда сегодня ходили? – стал я допытываться.
– Да никуда, – заверил рыжий. – Проснулись, а тут это всё, и нам строго-настрого запретили покидать лагерь. Вот сидим, ждем…
Врут. Я незаметно дернул Мухтара за поводок два раза, тот лег.
Я показал на пса рукой:
– Вот и сигнал, что-то вы врете милиции. Нехорошо, ребятки…
– Да ничего мы не врем! – пробурчал рыжий. – Скажите, пацаны, да?
– Угу, – пробормотали двое дружков в ответ.
Пока не колются, значит.
– Показывайте палатку, – сказал я.
– Вон она, крайняя.
Мы вместе подошли к палатке. Советская, двухскатным домиком из брезента цвета хаки, на палках и с колышками. Двухместная, но в такую набиться и впятером можно, если ты не как Баночкин только.
Я заглянул внутрь:
– Где вещи пропавшего?
– Вот, – Петька ткнул на новенький спальник.
Явно импортный. Яркий, цвета морской волны.
Я его вытащил, и в этом спальном мешке еще оказался многофункциональный складник, тоже импортный. Интересно.
– Где его рюкзак?
– Вот, – Гоша вытащил рюкзак из палатки и протянул мне.
Рюкзак оказался не из брезента, а из синтетической плотной ткани. Таких в Союзе не шьют.
– А кто у Жени родители? – спросил я.
– Инженеры, вроде, – ответил рыжий, глядя на складник, как лисица на сыр.
Инженеры в СССР не шикуют – они обыкновенные работники. Интересно, откуда такие вещички?
– Нравится? – я повертел перед Петькой ножичек, открыл несколько клинков, и складник ощетинился шилом, отверткой, открывалкой и чем-то еще. Клинки сверкали на солнце.
– Он мне зажал его… – насупившись, пробубнил Петька. – Хотя обещал поменяться. Я ему марки негашеные предлагал. Целый альбом за него.
– Марки – тоже вещь хорошая, – кивнул я. – Ну, теперь Женька пропал, и нож тебе достанется? Так?
Глаза мальчишки блеснули, но он тут же взял себя в руки и, ковыряя взглядом землю, проговорил:
– Найдется еще… Вы же найдете?
Все ясно… Завидуют пацаны Женьке, что у него такие классные вещи. Вот и мотивчик.
Я напружинил голос.
– А ну рассказывайте? Вы его в лес ночью заманили? Достал он вас, красуется перед девчонками, козыряет вещами заграничными, как новый рубль сверкает. И вы решили его проучить… Вы не хотели, чтобы он заблудился, просто напугать решили. Так? Если скажете правду, Мухтар его найдет, и вам ничего не будет.
– Правда нам ничего не будет? – с надеждой спросил Гоша.
– Заткнись ты! – шикнул на него рыжий и наступил Гоше на ногу.
Глава 6
Я взял Петюню за шкирку и переставил его подальше от друга. А потом строго проговорил:
– Так, партизаны! Чем больше тянете резину, тем большей опасности подвергаете своего одноклассника, – я ткнул пальцем сначала на Гошу. А потом на рыжего: – У тебя на штанах колючки, а у тебя кеды в свежей грязи. Вы не спали ночью, куда-то ходили. По лесу шастали… Я найду, куда вы ходили, Мухтар найдет, не сомневайтесь. Но если сами покажете и расскажете, то, может, я никому не доложу про ваши проделки… Все зависит от вас, от того, смогу ли я найти Гребешкова…
– Говори уже, – пробурчал Гоша, глядя на главаря.
– Да, говори, или мы скажем! – поддержал третий пацаненок.
Рыжий вздохнул, шмыгнул пару раз носом и проговорил:
– Да мы просто напугать его хотели… Откуда же знали, что он в чащу рванет? Дурак…
– А теперь давай с самого начала, с чувством, с толком, с расстановкой, – по-учительски проговорил я. – И помни, Мухтар чует, когда врут.
Пацаны покосились на пса, тот внимательно посмотрел в ответ, будто понял меня.
– Ну-у, мы на спор предложили ему в реке ночью искупаться, – начал Петя, теребя пуговку на рубашке. – Если сможет и не испугается, то альбом с марками – его, если нет, то пусть свой ножик складной нам отдает.
– Так просто? В реке ночью? – с сомнением проговорил я.
– Не просто… Речка эта Черной зовется, место гиблое, все знают… Нельзя там даже днем купаться. А ночью тем более. Кикимора в камыши утянет.
– Сам придумал? – хмыкнул я, уже собираясь подать Мухтару сигнал, чтобы он изобразил недоверие, но пионер продолжил.
– Пацаны рассказывали, да это все знают. Вот даже у вожатки нашей спросите, если не верите…
Конечно, черная рука, синяя борода, гроб на колесиках… Какие там еще в советском детстве бытовали страшилки, в которые многие ребятишки свято верили? В Черную речку тоже небось верят.
То есть, искренне заблуждаются.
– Дальше что? – подбодрил я Петьку.
– Ну, может, нет там никаких кикимор, – вдруг проговорил он. – Только ночью все одно страхово, аж до мурашек. На этом и решили… – он стрельнул ещё в меня взглядом, но молчать ему и самому было невмоготу, и он договорил: – сыграть. Я, в общем, там притаился в камышах, нарядился как чудище лесное. Ветками обвешался, ивовой корой их закрепил, лыко у ивы, что веревка – крепкое. Стал похож на лешего. Ну или на кикимору. А пацаны, значит, Женьку привели. Тот веселый, щас, говорит я у вас альбом с марками выиграю. Не верю я в ваших русалок и прочих кикимор. В советской энциклопедии написано, что фольклор это всё, темнота народная. Стал он раздеваться, остался в плавках, начал в воду заходить. Как вдруг в воде плеснуло что-то впереди него.
– Кикимора? – с усмешкой покачал я головой.
– Нет, конечно! Рыба плавилась. Лещ.
– Да карп это огроменный, – перебил его Гоша и тут же замолчал.
– Вовремя, короче, плесканулась, – продолжил Петя с напряжением, – только черные круги на воде. Ну и Женька трухнул знатно… Хотел было назад, а пацаны давай смеяться, что он трус-белорус, ну и все в том духе, трусишка-зайка серенький. Смеяться стали. И он насмелился, пошел в воду…
Сердце у меня замерло, неужели пацан утонул? Но перебивать не стал. Очень похоже, что правду рассказывает ватага этих шалунов.
– Так вот, – продолжил Петька. – Я гляжу из камышей, стою по колено в воде и наблюдаю, как Женька весь трясется, и нет уже на роже его надменной ухмылочки, как обычно. Но вперед идет, в воду. А потом нырнул, как и договаривались. А когда он стал выходить из воды, пацаны ка-ак заорут: «кикимора, кикимора!» – и врассыпную. Мы так с ними договорились. И тут я такой, как выскочил, как выпрыгнул! Но в камышах запутался и на колени упал в жижу… Измарался, еще больше на лешего стал похож, будто нечисть из зарослей натурально вылезла. Хлюпал, что бегемот, пытаясь встать, аж сам себя напугался. Чего уж про Женьку говорить. Тот так перетрусил, что с криком «мама» ломанулся из воды – и бежать, только голые пятки сверкают. Вот…
Пока он рассказывал, в голосе были то нотки гордости, то упрямства, но последние слова произнёс сдавленным голосом. И теперь затараторил:
– Но он не в сторону лагеря усвистал, а куда-то в лес нырнул. С перепугу тропку забыл. Ну а я, что? Я кричу, что шутка, что – вернись, дурак. Да только увяз в прибрежной топи и снова споткнулся, воды наглотался и тины. И вместо криков у меня икота и бульканье.
– Еще больше страху нагнал, получается, – вздохнул Гоша.
