– Она позаботиться хотела о солдатике! – усмехнулась Наталья Кузьминична.
– Однако, похвально, – кивнул я. – Ответственная женщина. С четкой гражданской позицией.
Брюки были нормальные, военные карго, с карманами. Рубашка, а точнее, китель – тоже. И то, и другое – оливкового цвета, без знаков различия. Ботинки – тоже оливковые, на тракторной подошве, замшевые, с тряпичными вставками, чтоб нога дышала. Очень удобные. Из невоенного у меня только одна футболка имелась – белая, обычная. Остальное белье – тоже оливковое. Похоже, у Пепеляева с вещичками негусто после армии! Все свое ношу с собой, да?
Надо будет ревизию рюкзака сделать, хоть на документы свои глянуть. Может, телефон имеется или еще что… Но это – потом.
Если есть легальная возможность заработать на стороне – ее стоило реализовать. Похоже, меня зашвырнуло сюда всерьез и надолго, так что предстояло осваиваться. И начинать инфильтрацию и ассимиляцию с заработка – неплохая идея. Судя по ценам в кафешке, три тысячи денег – хорошая сумма, мы тут на двоих на тридцатку посидели. Кстати, «деньги» – это местная валюта. Как у нас – рубль. Одна деньга, две деньги… Забавно! На три тысячи я себе цивильный костюмчик прикуплю и постричься схожу… Постричься – это обязательно. Во-первых, зарос, волосы уши чешут, непривычно. А во-вторых: хочешь почувствовать в жизни новизну и поднять настроение – постригись. Или татуировку сделай, это даже на дольше сработает!
– Едем? – спросил я и встал из-за стола. – К вашему этому Ивану Ивановичу?
– Он не мой. Он государев и свой собственный. Говорят еще – ордынский, но это неточно.
Еще и орда какая-то… То кофе у них по-ордынски, то Иван Иванович. Сплошные тайны!
* * *
Город, по которому мы ехали, походил на десятки, если не сотни, областных и районных центров, которых полным-полно по всему постсоветскому пространству. Разве что тут вместо панельных девятиэтажек и хрущевских пятиэтажек преобладали панельные же десятиэтажки и краснокирпичные четырехэтажки в районах постарше. Никаким евроремонтом тут и не пахло, сайдинг, похоже, был не в моде. А вот лепнина, всякие канделябры-завитушки и маковки в стиле московского Кремля или собора Василия Блаженного – это да. Этого хватало. Псевдорусский стиль – вот как это называется.
На одном из монументальных административных зданий я выхватил взглядом вывеску с названием: «Gomelskaya zemskaya biblioteka imeni Vladimira Strekopytova».
– Ага! – сказал я. – Значит, всё-таки Гомель.
– А ты думал – что? – не вынимая папироску изо рта, спросила Пруткова. – Ческе-Будейовице?
Похоже, опричница решила перейти со мной на «ты». Но я, например, ничего такого не решал. Меня, если честно, уже бесили эти ее папироски. Что она там курила – трынь-траву? Аяуаску? Хотя – аяуаску вроде пьют, а не курят. В любом случае – табачищще был ядреный, аж глаза слезились.
Массивный, огромный электрокар, похожий на тесла-кибертрак и бэтмобиль одновременно, она вела одной рукой, потому как переключать передачи тут не требовалось, все делала автоматика. Электрокаров на городских дорогах было великое множество, я в принципе за десять минут езды от больнички до кафе и вот сейчас – не встретил ни одной машины с выхлопной трубой. Они тут что – повально за экологию?
– А я ничего не думал, – пришлось все-таки отвечать, слишком уж пристально она на меня смотрела. А лучше бы – на дорогу пялилась! – Мне некогда думать было: меня контузило, я в коме валялся, сами же сказали. А потом через окно сигал, когда к этой вашей сущности в гости ходил.
– А чего ходил-то? – Машина притормозила на светофоре.
– А вот подумалось мне, что я помираю, – признался я. – И очень не захотелось в четырех стенах жизнь заканчивать. Вот и сиганул из окна… Голова кружилась, нашел какую-то палку и пошел… Ну, и встретил.
– Кого?
Я был уверен – она записывает. Или бортовой компьютер машины все фиксирует, или эта гарнитура ее – в ухе, или планшет, например. Потому старался не врать, но и правду по поводу странной ситуации в башке Георгия Серафимовича Пепеляева ненароком не выдать. Конечно, странная лояльность со стороны Прутковой, которая явно обладала немалым весом, раз сумела без проволочек забрать меня из больнички, вызывала массу вопросов. Пока что такая ситуация была мне на руку, давала возможность освоиться. Но при этом – вынуждала отвечать на вот такие вот вопросы…
– Кого-кого… Ну, сложно сказать! Я же не совсем в порядке был, понимаете? Мало ли что примерещится?
– Юлишь, Пепеляев. Не в порядке он был… Залез в Мнемозинскую Хтонь по самые помидоры, устроил свистопляску в эфире, прикончил Сущность – а потом: «не в порядке»! Колись давай!
– Ну-у-у… – Я почесал бороду и призадумался слегка, пытаясь осознать услышанное. А потом выдал как есть: – Там был дракон. Белый. Довольно крупный. Ну, как два коня размером примерно. Раненый. Он попросил его убить. Ну – я и убил.
– И всё? – Она выплюнула папиросу, папироса не попала в полуприкрытое окно, ляпнулась ей на комбез да так и тлела. – Вот так просто – убил хтоническую Сущность?
– Слушайте, ну что вы от меня хотите, Наталья Кузьминична? Он сказал: убьешь меня – будешь здоров и всё такое. А я был не здоров и очень хотел поправиться. Да и вообще – он просто страшный, этот дракон. Как его не послушаться? А я не какой-нибудь великий спецназовец или этот, как его… архимаг! Я…
– Нулевка ты, – кивнула Пруткова. – С историческим образованием. Из Поискового батальона. Понятно, почему Скуратов-Бельский тебя пригласил, чтобы об тебя самоубиться. Он всегда был сторонником баланса, этот ненормальный…
– А?
– Бэ! Sapienti sat, как говорили в Первой Империи Людей. Разумному – достаточно. Захочешь – потом сам прояснишь… Или я тебе проясню, если с ума сойду или напьюсь сильнее, чем обычно. Но со здоровьем у тебя точно проблем теперь до-о-олго не будет. Если тебя никто не убьет.
– Спасибо вам, Наталья Кузьминична, большое, за слова такие теплые! – изобразил шутовской поклон я. Настолько, насколько это было возможно в стесненных условиях электрокара. – И у вас сейчас папироса промежность пропалит.
– Твою-то ма-а-ать! – выругалась она, подхватила тлеющий окурок и таки выбросила его в окно. А потом опомнилась: – Какого фига? Ничего бы оно не пропалило… Я же в форме!
Форма у них огнеупорная, что ли?
Дальше мы ехали в молчании. Свернули в какую-то промзону, где я сполна насладился видами бетонных заборов, металлических ангаров, грохочущих цехов по производству непонятно чего, разбитых дорог и прочего всякого-разного. Около казенных металлических ворот с ржавыми двуглавыми орлами на створках Пруткова остановила электрокар и посигналила. Ворота открыли какие-то лихие дяди в шлемах-сферах и громоздких бронежилетах, вооруженные черными угловатыми автоматами.
Через секунду двери уехали куда-то вверх, и Пруткова скомандовала:
– На выход! – и полезла наружу.
Ну, и я тоже – полез. Навстречу нам из приземистого двухэтажного здания уже спешил какой-то бородатый тип в стильном сером гражданском костюме и почему-то в военных ботинках. Он крепко, по-мужски, поздоровался за руку с Натальей Кузьминичной, а потом глянул на меня и проговорил с непередаваемой интонацией:
– Слишком много рыжих на квадратный метр, – а потом вздохнул и представился: – Рикович, Иван Иванович. Целовальник Сыскного приказа.
Он тоже был рыжий и молодой, как и я. И тоже – бородатый, да. Только его рыжина была светлее, а радужки вокруг зрачков – похоже, разноцветные. Один глаз голубой, а другой – зеленоватый, но, может быть, это из-за освещения так казалось: солнце близилось к закату. Этот Рикович зачем-то потрогал свой висок двумя пальцами правой руки, его глаза удивленно раскрылись, а потом он протянул мне руку для приветствия:
– Действительно, совершеннейший ноль! Даже удивительно, как будто стенку попробовал отсканировать. Вы нам, пожалуй, и правда подходите… Наталья Кузьминична вас в курс дела ввела?
Руку я пожал и ответил:
– Что-то по профилю поискового батальона, за хорошие деньги. Дело двадцати минут.
– Плюс-минус, – кивнул он. А потом вдруг несколько растерянно добавил: – Вы это… Ну, извините, что ли. Нам просто специалиста из Москвы ждать некогда, открыть нужно прямо сейчас, все сроки горят. Мы договор подряда честь по чести составим, земским налоговикам положенные пятнадцать процентов отчислим, в пенсионный фонд – тоже. Мы же не шарашкина контора какая-то… Пройдемте? Наталья Кузьминична, документы у вас? Сходите к Юрченке, оформите договор на три тысячи. Георгий Серафимович, а вам на счет или наличными лучше?
– Наличными, – не задумываясь, откликнулся я.
Мало ли как оно обернется?
– Уф, ладно… – почему-то напрягся он. – Пойдемте.
И я пошел за Риковичем. Пока шел и смотрел на его затылок, думал о том, что плыву по течению. Что вокруг меня какой-то сплошной экшн и ни минуты передышки этот мир мне пока не дал! Зато – дал возможность вот так вот быстро и энергично идти куда-то за молодым целовальником, что бы это ни значило. Нет, то есть, что такое целовальник, я знал – это один из придворных или приказных чинов в царской еще Руси, но что это значит здесь – одному Богу известно! В любом случае если за возможность бодро ходить, дышать полной грудью и есть картошку с мясом нужно расплатиться временным заплывом по течению – я совсем не против. Такой компромисс меня полностью устраивает…
Через малозаметную металлическую дверцу мы прошли к винтовой лестнице с гулкими ступеньками, спустились куда-то под землю, метров на десять точно. Пройдя мимо поста охраны и рамки с датчиками, явно более сложными, чем обычный металлодетектор, попали в длинный, освещенный лампами дневного света коридор с кучей дверей по обеим сторонам. Касанием ладони Иван Иванович Рикович открывал одни раздвижные двери за другими, мы прошли целую анфиладу комнат, пока наконец не оказались в помещении, разгороженном толстой стеклянной стеной. Здесь дежурили люди в костюмах, похожих на скафандры РХБЗ. Эти типы мигом принялись облачать целовальника в точно такое же защитное снаряжение. Попробовали сунуться и ко мне, но рыжебородый сыскарь что-то им такое сказал, из-за чего они быстро отстали. Пока Рикович облачался – я прилип к бронестеклу и рассматривал происходящее на той стороне.
На самом деле ничего там такого не происходило, просто на верстаке стояла штуковина, которую так и подмывало назвать малахитовой шкатулкой. Потому что она была зеленая, каменная, светилась и походила именно на шкатулку.
– Георгий Серафимович! Вам нужно туда зайти и открыть ларец. И показать нам, что там лежит, только и всего.
– Однако! – сказал я. – «Только и всего»?
Пахло это дело первостатейным дерьмом. Но, в конце концов, если бы они хотели просто меня угробить – у них имелась тысяча вариантов воплотить такую идею в жизнь. И для этого меня не нужно было тащить Бог знает куда и втирать какую-то дичь про договор подряда и документы. Похоже, у ребят произошел реальный форс-мажор, а я подвернулся как нельзя кстати. Или кто-то меня им подвернул! Очень уж все это вовремя произошло: дракон, попадание и все прочее… «Не верю!» – как говорил Станиславский.
За моей спиной один из скафандров уже закручивал вручную вентиль – задраивал нас тут, герметизировал помещение. Второй замер за пультом у входа за стеклянную перегородку.
– Вы готовы? – спросил Рикович.
– А какая разница? – ответил вопросом на вопрос я. – Ну пойду. Ну посмотрю.
И пошел. Скафандр за пультом нажал на кнопку, кусок перегородки зашипел и отъехал в сторону, я вошел, перегородка снова стала монолитной. Изумительно! Меня дважды замуровали! Я еще раз поглядел на шкатулку, пожал плечами, подошел к верстаку, на котором она стояла, взял с него какие-то пассатижи с пластиковой изоляцией на рукоятках и, чувствуя себя полным идиотом, потрогал ими крышку странного артефакта. Ну да, спасут меня пассатижи, если эти ребята такие меры безопасности приняли!
Ничего не происходило. Шкатулка продолжала сиять, я был жив. Ну и ладно! Теми же пассатижами подцепил крючочек, которым удерживалась крышка, сдвинул его в сторону, открыл крышку и на секунду замер. Серьезно? Каменный цветок?
Он был похож на дикую кустарниковую розу – пышный цветок на тонкой ножке, изготовленный из неизвестных мне самоцветов. Красивая штуковина, лепесток к лепестку! Артефакт сиял, переливался, мерцал… Наверное, не стоило хватать его пассатижами, а ну как отломаю что-нибудь? В общем, я подцепил его пальцами, поближе к бутону, достал из шкатулки и продемонстрировал ребятам в скафандрах.
Они там устроили настоящее светопреставление: забегали по всему помещению, начали обниматься, аплодировать… Как будто космический корабль посадили, честное слово. Настоящий дурдом!
– Куда его девать-то? – спросил я.
Голос из репродуктора над моей головой произнес:
– Положите в пластиковый контейнер подходящих размеров. Вы не представляете, что именно сделали, Георгий Серафимович! Это – прорыв, определенно прорыв! – У парня-научника явно была истерика.
А другой голос в моей голове рявкнул:
– НАДО БЫЛО ПРОСИТЬ БОЛЬШЕ ДЕНЕГ! НАМНОГО БОЛЬШЕ!
– Всё будет, но не сразу, – отреагировал я, а потом спохватился: надеюсь, никто этого не заметил?
Я сунул розу в какую-то пластиковую посудину (их тут хватало, всех форм и размеров), закрыл крышкой до щелчка, поставил на верстак – подальше от малахитовой шкатулки – и спросил:
– Что дальше?
– Выходите, выходите, Георгий Серафимович, – замахал мне руками Рикович. – Вы молодец!
Его глаза так и сверкали из-под защитного стекла скафандра. Ну а мне это все, в общем-то, ничего не стоило, кроме нервов, так что особенным молодцом я себя не чувствовал. Дождался, пока выход открылся, шагнул за перегородку и сунул руки в карманы, ожидая дальнейшего развития событий. И внезапно ощутил, как накатила смертельная усталость: слишком длинный день, слишком много всего!
– Ну что, Георгий Серафимович? – Рикович был уже тут как тут. – Видите – всё получилось, все довольны… Сейчас вас наши специалисты проверят на остаточные следы, и – можете быть свободны. И вот еще что… Как насчет постоянного сотрудничества? По договору подряда, внештатным, э-э-э-э… лаборантом, консультантом – посмотрим, какая есть вакансия. Хорошие деньги! Вы чем вообще собирались заниматься после демобилизации?
– Детей учить, – не стал раздумывать я. – Чем же еще?
– Да? – удивился он. – Вы что – идейный?
– А вы – нет? – парировал я.
– Действительно… – моргнул сыскарь. – Так вы подумайте над моим предложением, ладно? В конце концов, одно другому не мешает. Да и приработок, учитывая педагогическую специфику, лишним не будет…
– Мне бы домой, а? – Знать бы еще, есть у меня тут дом или нет! – Устал как собака… А вообще – подумаю.
Ну да, в любом из миров учитель – это призвание. Хотите денег – идите в бизнес. Или внештатником в мутную контору под названием Сыскной приказ. Земским ярыжкой на полставки. Отличные перспективы!
– Да-да-да… – засуетился Иван Иванович. – Пойдемте, пойдемте! А деньги и документы Наталья Кузьминична в машину принесет.
Мне уже было плевать на деньги, если честно. Больше всего на свете хотелось лечь на какую-нибудь горизонтальную поверхность и не двигаться часов восемь, а лучше – десять. Но, несмотря на бешеную усталость, я чувствовал себя практически счастливым. Дракон не обманул! Это и вправду похоже на новую жизнь, новый мир и новые возможности. А тот факт, что я ни бельмеса не врубался в суть происходящего… Ну когда это останавливало настоящих историков?
Глава 4. Депрессия
Солнце почти спряталось за крыши домов, последние оранжевые лучи освещали песочницу с парой забытых игрушек. Шумели листвой высокие каштаны с выкрашенными побелкой стволами, два кабыздоха дворняжьей наружности обильно справляли малую нужду на трансформаторную будку с облупившейся штукатуркой. В беседке, увитой диким виноградом, в домино играли орки. Я стоял как дурак у второго подъезда дома № 3 по улице Мира и пялился на самых настоящих орков: зеленых и клыкастых, которые ляпали костями по деревянному столу и орали:
– Дубль-нах!
– Мыло-врот!
– Рыба-ять!
Рядом с ними на столе стояла большая пластиковая бутылка с пивом – литра на два, настоящая «торпеда». Антураж дополняла загаженная табачным пеплом и окурками банка из-под шпротов. Орки время от времени прикладывались к пиву, рыгали и курили.
– О! Гоша-нах! – заорал один из них, в трениках и растянутой майке-алкашке. – Мужики, Гоша с армейки вернулся-ять!
– Го-о-оша-а-а!!! – завопили орки и кинулись ко мне – здороваться и обниматься. – Сосе-е-ед!
Сказать, что я одурел – значит ничего не сказать. Орки? Обнимаются? Однако! При этом тело мое работало независимо от сознания: жало зеленые руки, хлопало по плечам и приветствовало этих действительно стремных на вид типов:
– Рад видеть, Шкилет! Здорово, Морда, как сам? Как там твои спиногрызы, Зебра?
Ничем другим, кроме как вмешательством подсознания и памяти тутошнего Пепеляева, я это объяснить не мог. Похоже – он реально знал этих клыкастых тварей и никакого когнитивного диссонанса от наличия фэнтезийных монстров в ржавой беседке во дворе жилого четырехэтажного дома не испытывал. Это были его знакомые, что-то типа вечных алкашей у подъезда.
– Пиво-ять бушь? Посидишь с нами-врот? – интересовались зеленокожие мужики. – А то сгоняем за догоном-х? Возьмем-ска на магазе бырла и кильку в томате-нах, а? Ха-а-арашо посидим-нах!
– Спать хочу – сил нет, – признался я. – Домой пойду.
– Ну, давай-давай, нах! – одобрили соседские орки. – Ключи твои у Шиферихи, зайди к ней, она дома.
Знал бы я еще, где живет эта Шифериха и что это за зверь такой…
– Гошенька! – высунулась из окна второго этажа какая-то необъятная румяная баба. – Мейне херцен, поднимайся ко мне, я тебе ключики отдам! И пирогами угощу!
Наверное, это и есть Шифериха? Свой-то адрес я знал, посмотрел в медицинской карте. В бумажном, человеческом, привычном мне документе! Там хоть и латинкой, а буковки написаны – можно прочитать… А вот идентификационная карта, которая вместо паспорта, водительских прав и военного билета использовалась, оказалась пластиковой, с чипом. Я так понял, что кое-кто тут вообще браслетом ограничивался, но в той области, что местные называли «земщиной», документ с мордой лица на фотографии был необходим.
Орки пошли дальше лупиться в домино и допивать пиво, а я взялся за обшарпанную дверную ручку, окинул взглядом деревянную рельефную дверь, наклеенные тут и там бумажные объявления самого разного содержания, изрисованные стены… Нет, точно – как в детство вернулся! Никаких домофонов, камер… Свобода!
Мужик на ступенях подъездной лестницы тоже чувствовал свободу. Он разлегся весьма вольготно, выставил вертикально вверх объемное брюхо, торчащее из-под мастерки-олимпийки во всю мощь, закинул руки за голову и храпел соловьем. Человеку было хорошо! Человеку ли? Черт знает… Башка у него была крупная, плечи – в два раза шире моих, борода – знатная, до самой груди, кисти рук – широкие, предплечья – как у армрестлера. А ростом – ну, едва ли мне по грудь. Может – метр сорок или метр пятьдесят.
«Хр-р-р-р-р!!! – рычал его крупный нос, и седоватая борода шевелилась под напором воздуха. – Ур-р-р-р!»
– Гоша! Я тута! Мейне херцен, ты где потерялся? – раздался голос сверху.
– Переступаю через какого-то мужика…
