Владимир Древс ""

И на этом месте я поплыл.

Несколько месяцев назад на этом моя тирада не закончилась бы, а только началась… Ухх… нет, я бы распылился до капли и рассказал бы о всех своих достижениях. О том, как вылез из грязи в князи, о том, как всего достиг сам и уже давно забыл, что такое смотреть в строку цен. Но сейчас… я потерялся. Как школьник, пойманный врасплох и вызванный к доске.

Первое, что я почувствовал, – как пунцовеют мои уши, горят щёки… как я пытаюсь вдохнуть, но лёгкие уже закачаны до предела воздухом. Как я хватаю ртом звуки и проглатываю эти не высказанные: «ДА Я ЖЕ… ДА Я ТО!..»

Холодок пробегает по спине, плечи опускаются, и я, прищурившись, готовлюсь получить в жбан.

– Легче стало? – спрашивает он.

Я приоткрываю один глаз… затем второй. Сглатываю. Поджимаю губы. Из рук выпадает дипломат и боком валится на ноги садовника. Он делает шаг назад, позволяя мне поднять дипломат… но я так и стою, как олень, в ужасе пойманный светом фар.

Меня всю жизнь учили, что на агрессию надо отвечать агрессией. Я уже мысленно представил расквашенный нос, разбитую губу, саднящую скулу… а он… этот рыжебородый стоит так, будто его мои слова ни капли не тронули.

ДА ЧТО С НИМ?!

От безысходности я вырываю у него из рук метлу и с силой швыряю её в сторону.

Ну вот они – сладострастные мурашки, адреналин впрыскивается в кровь. Внутренние органы стягиваются в комок. Мимо нас проходят люди: бабушки, тянущие за руки внуков, любовные парочки, воркующие о грядущем вечере, спортсмены, обегающие нас, как препятствие на пути.

ДА ЧТО С ВАМИ?!

Я оборачиваюсь, и краем глаза вижу, как мужик зашевелился. Я, приготовившись к удару, вздёргиваю руки на уровень лица. Садовник подходит к метле, наклоняется, поднимает – и продолжает мести.

Я не верю своим глазам… Всё предстаёт передо мной кадрами из фильма. Безысходность накатывает волнами, и, подняв с земли дипломат, я бросаюсь бежать прочь. На бегу врезаюсь в прохожих, в твёрдые плечи. В безжизненное подобие людей, закостенелых в своём безразличии. Вслед доносятся недовольные возгласы. Кто порасторопнее – сторонится. А я всё бегу… бестолково переставляя налившие сталью ноги.

Дипломат бьётся о бёдра, воротник рубашки щекочет шею, в туфлю забиваются мелкие камешки… а я всё бегу… до тех пор, пока одышка не берёт верх.

В боку закололо, и я склоняюсь к земле, тяжело дыша. С носа на землю падают капли пота. Я вытираю лоб лацканом рубашки. Разгибаюсь… отхожу на край дорожки и по очереди вытряхиваю камни из ботинок.

Парк Горького пропускает через себя прорву людей. Когда же они работают, если в будни такой поток?..

Ладно. К чёрту парк. К чёрту вас. К чёрту садовника. Всё это сегодня вечером закончится.

Я зашагал к выходу и обнаружил, что всё-таки один камешек остался – видимо, залетел под носок. Я отошёл к Москва-реке, к Ротонде – островку, вне людского потока.

Снова расшнуровываюсь, облокачиваюсь на холодную колонну, вытряхиваю носок, ладонью прочёсываю ступню и возвращаю ногу в туфлю. Сев на корточки, зашнуровываюсь… а когда поднимаюсь, вижу силуэт мужчины, сидящего на ступенях возле кованого забора, смотрящего через прутья на реку. Лысый затылок. Тот же серый костюм.

Я немного обхожу его и понимаю, что это не кто иной, как садовник, жующий бутерброд. И как вы думаете, во что был завернут этот бутерброд? В мой рабочий документ. Край бумаги был смят и торчал большой эмблемой «Э.Г.» с красивым вензелем. Мой логотип. Мой инициал. Эрик Гончаров.

Мужик, не отрываясь от бутерброда, стянул бумагу пониже, смачно откусил… повернул голову в мою сторону и спросил:

– Присядешь? – стряхивая с бороды крошки, он указал на ступень рядом.

Глава 5

Я, как кузнечик, опустился рядом. Возглас возмущения был подавлен шоком.

Как… как он успел вытащить доки, да ещё обернуть ими этот его сэндвич?!

Горчичный соус тёк по логотипу «Э.Г.», оставляя жёлтые пятна.

– Будешь? – протягивает бутер.

Я моргаю… точнее, пытаюсь сморгнуть этот сюр.

– Воздержусь.

– Как хочешь, – снова жуёт, поглядывает на меня и улыбается. – Может, это… ну кусочек хоть оставить?

Я собрал всю кислоту морды лица в единую возмущённую маску.

Лысый всё понял и доел. Вытер тыльной стороной ладони губы, смял упаковку и сунул в карман.

– Вы знаете, что это воровство?

Он вскидывает брови.

– Есть сэндвич?

– Я про бумагу, – говорю я и тыкаю в выцветший, выпирающий карман серого костюма.

Садовник шмыгнул носом, залез в карман и вытащил пергаментную смятую упаковку.

– Это, что ли?

Я хлопаю глазами. Его карман больше не топорщился – он точно достал всё, что было.

Может, он спрятал куда? Я пригибаюсь к ступеням, внимательным взором сканирую его замызганные ботинки, затем смотрю за спину… ни-че-го. Не могло же меня так проглючить.

– А ты чего это так от себя побежал? – спрашивает.

Перевожу взгляд на него.

– То есть?

– Дёру дал, так что пятки сверкали. Испугался чего?

– Я не от себя бежал, а от вас. Вы же как робот. БЕЗ-ЭМО-ЦИО-НАЛЬ-НЫ. Или инопланетянин… или… – я посмотрел на ладони садовника, тот их как-то задорно потерял.

– Как кто ещё? – напоминает он, когда пауза затянулась.

Я отмахиваюсь.

– Вы какой-то странный, и всё тут. Нет чтобы…

И тут он меня щёлкает по уху, да так, что я аж подпрыгиваю.

– ЭЙ!

– Ты ж так хотел?

Я прикладываю к уху ладонь, смотрю на его хитрое лицо и снова опускаюсь на ступень – но подальше, чтобы он не дотянулся.

– Корень всех твоих проблем – это эго. Неправильное представление о себе, исходя из которого идёт искажение – кто ты, где ты и кто за этим всем стоит, – говорит этот борец за чистоту парка.

Тут надо сделать отступление. Знаете, такой антракт, когда опускается занавес, театральное действие ставится на паузу, и вся публика двигает к буфету. Раздаётся: «Бутерброд с колбасой» Выкрикивают: «Чай!». А кассир в мыле выдаёт один заказ за другим.

В общем, мой мозг сразу затух… загрустил от этих слов, и маленькая такая обезьянка, сидевшая до этого тихо-тихо в черепной коробке, забила в бубен.

БАМ. БАМ. БАМ.

– Чего? – переспрашиваю я. – Исходя из каких искажений? Что за винегрет словесный? Я прекрасно знаю, кто я и где я.

– Ну?

– Что «ну»?

По реке Москве вальяжно проплывал пароход с туристами, а я мысленно прокручивал в голове план побега. Мне вдруг стало ясно, кто он.

– Так вы из этих.

Хмурит брови.

– Ну тех, кто тренинги, курсы проводил-проводил и допроводился, что теперь в парке административку исполняет. Вы как эта… – тут я щёлкаю пальцами, фамилия героини моего рассказа вылетела из головы… – Пирожкова. А, нет… Сырникова… Капкейковна… в общем, фамилия вкусная у неё.

Лысый чешет подбородок.

– ДА МАРАФОНЫ она свои проводила, шарики пускала… вы из этих?

Тут садовник как расхохочется. Причём так заливисто, так громко… что я снова отсел.

Вытирая слёзы, он в пол-оборота разворачивается ко мне:

– Я хуже, – говорит. – Счищаю человеческие пороки.

– Ааааа… – протягиваю я, прижимая ближе дипломат. Тютю, значит. Надо делать ноги.

И ноги я уже почти сделал – развернулся, и когда уже приготовился… глубоко вдохнул и глазами прорисовал план отступления…

Ноги всё не слушались. Точнее, они слушались… наверное, как слушается хвост русалку.

Я опустил глаза и увидел, что шнурки ботинок у меня связаны между собой.

– Так кто же ты и где ты, Эрик?

Глава 6

Я переводил взгляд от шнурков к этому фокуснику. Как… как ему это удаётся?

– Где ты, Эрик? – повторил он.

– Да тут я… тут… – подтягиваю к себе колени.

– Я тоже тут. И как тебе тут? – спрашивает.

Всё. Всё, всё, всё, ВСЁ!.. Это выше моих сил. Я на ощупь хватаюсь за край шнурка, дёргаю узелок и подскакиваю. АДЬЁС!

Делаю шаг в сторону и валюсь на асфальт, как шпала на рельсы. Да ещё больно так – ладонями об асфальт БАЦ. А нет, не БАЦ, а скорее ШЛЁП. Как подброшенный и пойманный на лету сковородкой блин.

Запястья в шоке. Кожа на подушечках ладоней горит. Я таращусь на чёрный асфальт, пыхтя носом. Валюсь на бок. Переворачиваюсь на спину и растираю запястья. Надо мной повисает лысая голова.