Сергей Александрович Васильев "Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917"

– Всем разойтись, работает ОМОН![9 - Раз «Балтийский путь» у нас не в 1989-м, а годом ранее, то и рижский ОМОН пусть будет 1987 года рождения, а не 1988-го.]

Визг, писк, охи-ахи длились всего несколько секунд. Помятую тушку Григория извлекли из-под барахтающихся тел и поставили перед командиром. Непривычный для милиции камуфляж, чёрный берет, засунутый под погон, тельняшка и усы – вот всё, что успел рассмотреть Григорий, пока события вновь не понеслись вскачь.

– Этот?

– Он самый.

– Грузим и валим отсюда!

Ничего не понимающего Распутина запихали в милицейский «бобик», и машина сорвалась с места.

– А мы-то думали: кто там нашу работу делает – нациков буцкает? – добродушно пророкотал с переднего сиденья командир чёрных беретов. – А тут, оказывается, воин-интернационалист решил вмешаться… Куда путь держишь, сержант?

– Обратно в академию, в Ленинград. Наотдыхался, – усмехнулся Григорий.

– Да, точку ты в своём отпуске поставил внушительную. Нам придётся трое суток чистописанием заниматься. Но на рижский вокзал возвращаться не стоит. Давай мы тебя до следующей железнодорожной станции довезём, там сядешь и спокойно до Питера доедешь. Деньги-то есть?..

– А что это было? – утвердительно кивнув, спросил Григорий, имея в виду широкие народные гуляния.

– А это, сержант, ветер свободы… Точнее, сквозняк… Титульная публика делает собачью стойку на Запад.

– Вовремя предать – значит предвидеть… – пробормотал под нос Григорий.

– Что? – удивлённо повернулся командир.

– Да вот, понравилась девчонка местная, а у неё дед – эсэсовец, какой-то там фюрер…

– Нашёл чем удивить! Да тут этих фюреров – через одного. Хоть с партбилетами, хоть с учёными степенями… А всё из-за Сталина…

– Что, тиран был? – язвительно спросил Григорий, вспомнив лозунги и плакаты, намозолившие глаза за прошедшие дни.

– Наоборот, недопустимо мягкий, доверчивый человек! Хотел искоренить у либералов и демократов привычку брехать, хотя проще было искоренить самих либералов. Скольких успел обидеть, но всех обиженных оставил в живых! И вот что я заметил: чем моложе демократ, тем хуже ему жилось при Сталине.

– Младореформаторы обещают, что теперь, если их пустить во власть, будет только лучше, и никто обиженным не уйдёт.

– Если их пустить во власть, – задумался командир, – то через некоторое время Сталина полюбят даже те, кто сейчас его ненавидит. Это тоже вариант, но уж больно кровавый…

Глава 6

Необъявленная война

2020-й. Гюмри

– Тащ полковник, через десять минут приземляемся в Шираке! – вырвал Распутина из воспоминаний настойчивый голос техника АН-26М.

– А почему не в Эребуни? – встрепенулся Григорий.

Техник пожал плечами – мол, не могу знать – и быстрым шагом поспешил обратно на своё рабочее место.

– Твою ж маму… – прошипел под нос Распутин, откидывая голову на дрожащую обшивку. – И как теперь прикажете туда добираться?

На взлётном поле среди медицинского транспорта Гюмрийского гарнизонного госпиталя, встречающего санитарный борт, инородным телом выделялся снежно-белый Mercedes S W222 с армянскими номерами. Как только Распутин спустился на лётное поле, из машины резво выскочил и подбежал к полковнику молоденький лейтенант.

– Товарищ полковник! Товарищ генерал приказал встретить и сопроводить до Звартноца! Билет забронирован, рейс через три с половиной часа, успеваем!

– Хм… Хорошо вы тут живёте… – Распутин придирчиво осмотрел сверкающее транспортное средство. – «Дорохо-бохато»!

– Это не наше, – смутился лейтенант, – утром взял напрокат. Генерал Ежов сказал, чтобы всё было по высшему разряду.

– Что? Неужто и билет забронирован в бизнес-класс?

– А как же!

– Ну, тогда по коням, не будем задерживаться!..

– Не сомневайтесь, товарищ полковник, довезу в лучшем виде! С ветерком!

«А парнишка-то – лихач, – подумал про себя полковник, вжимаясь в мягкое кожаное кресло на очередном повороте. – Вон как красуется, кайф ловит от комфортной езды на хорошей машине. Что ж, с ветерком так с ветерком. Как тогда, в постсоветском Ленинграде… Хотя нет, уже в Санкт-Петербурге…»

Сентябрь 1993-го

Разбрасывая по сторонам ошмётки раннего мокрого снега, перемешанного с водой, отчаянно гремя поношенными железками, содрогаясь на ухабах и опасно кренясь на поворотах, по северному осеннему городу, погрузившемуся в вечерний мрак, летел рафик скорой помощи.

Грязные, давно не помнящие ремонта фасады домов на улицах разбитых фонарей сюрреалистично подсвечивались новомодной рекламой. На фоне «Лебединого озера» красовался придурок с бутылкой водки и репликой «Я – белый орёл». Выпячивал свой хрустальный бок «Абсолют». Рекламу алкоголя сменяла порошковая радуга с радостной школотой – инвайт, юппи, зуко. Кока-кола сражалась с пепси. Исторические этюды банка «Империал» «До первой звезды…» сменяла навязчивая попугайная реклама приставки: «„Денди“, „Денди“, мы все любим „Денди“, в „Денди“ играют все…»

В тусклом свете, падающем от очередного плаката с подмигивающим бородатым Распутиным и бутылкой одноименной водки в его руке, расположился стихийный рынок – фирменный лейбл погрузившейся в хаос России, отстойник для огромного количества людей, не сумевших своевременно перестроиться и адаптироваться. На фанерках, фибровых чемоданчиках, клеёнках – домашняя утварь, книги, инструменты, новая и поношенная одежда, всякое барахло, вытащенное хозяевами из шкафов и с антресолей в надежде продать или хотя бы поменять на продукты…

Заработная плата научных сотрудников – двенадцать долларов при прожиточном минимуме пятьдесят, пенсии по старости и инвалидности – ещё ниже. Среди молодых, работящих – лютая, бешеная безработица. Предприятия стоят. Если работают, то неполный рабочий день. В производственных кассах скребутся мыши. Оригинальное «ноу-хау» – выдача заработной платы производимым товаром. Он тоже идёт на стихийные рынки за полцены, треть цены и ниже…

Населению тупо нечего есть! Сосиски с макаронами – праздник. По сравнению со скудным 1991 годом, в 1992-м потребление мяса, молока, рыбы сократилось в разы. Среди буйства новых русских периода первичного накопления капитала – голодные обмороки и самоубийства не вписавшихся. Безысходность.

Скорая помощь, не снижая скорости, пролетела мимо шеренги вынужденных коммерсантов. Талая вода и мокрый снег из-под колёс с шипением окатили людей и разложенное на земле барахло. Никто не успел ни отвернуться, ни даже возмутиться. С покорностью обречённых вчерашние «строители коммунизма» стряхивали с себя грязь, обтирали рукавом товар и снова застывали чёрными изваяниями на фоне алкогольной рекламы.

Ближе к станции метро – россыпь ларьков, дальних родственников коммерческих магазинов. Они зародились на заре кооперации в виде дешёвых раскладушек и палаток. Ассортимент – водка, сигареты, накачанные стероидами «окорочка Буша», спирт «Роял», презервативы, жвачка, марс-сникерс… Многие тысячи хаотичных и незаконных торговых точек, похожих на бронированные доты с бойницами. Центры городов усеяны ими, как осиными гнездами.

– Шеф, пятнадцать секунд, только сигареты куплю. Опять курево кончилось, зараза.

Юрка, водитель, невысокий парнишка, только после армии, с круто зачёсанной назад пышной шевелюрой, посмотрел на старшего бригады жалобными глазами северного оленя и, не дожидаясь ответа, свернул на обочину. Никакого порядка, никакой разметки не существовало и в помине. Каждый парковался как бог на душу положит.

Скорая притормозила во втором ряду, намертво блокировав две тонированные «девятки». Григорий поморщился от такого обращения, но ничего не сказал. Он кивнул и стал торопливо заполнять карточку вызова, десятую за дежурство.

Через открытую водительскую дверь в салон ворвалась вечерняя жизнь города с модной песней «Агаты Кристи» про наркоту: «Давай вечером… Будем та-та-та курить». Курили и «гасились» прямо тут, в междуларёчном пространстве. Наркоманов, токсикоманов и алкоголиков в СССР хватало, но пик вакханалии пришёлся на девяностые, когда на борьбу фактически положили болт и появились торчки всех возрастов – от малолеток до мужиков.

– Григорий Иванович, жуть-то какая… – Студентка второго курса, папина и мамина любимица Алиночка санитарила третью неделю и ещё не привыкла к сумеркам городской жизни. – А ребята из нашей общаги говорят, что у них каждую неделю увозят передозный труп. И это медики!

– Это только половина жути, – вздохнул Распутин и показал авторучкой за спину. – Вон там – вторая…

Вдоль тыльной части ларьков расположилась целая колония бомжей. В девяностых, казалось, они возникали ниоткуда. Это были вовсе не актёры и актрисы, решившие таким нехитрым способом срубить бабла, а нищие, оставшиеся без своего жилья люди. Квартиры лишиться было куда проще, чем её получить: чёрные риелторы и просто бандиты внимательно отслеживали потенциальных «клиентов». Пополняющие отряд бомжей хотя бы оставались живы. Иным обладателям завидной жилплощади везло меньше. Старики скоропостижно кончались, пьянчужки превращались в законченных алкоголиков и исчезали, инвалиды и серьёзно заболевшие люди – пропадали… Сколько безымянных могил без опознавательных знаков появилось вокруг городов…

– Ну ты, урод! – От удара по крылу рафик весь содрогнулся и чем-то жалобно звякнул внутри своего металлического чрева. – Ты какого хрена сюда свой гроб поставил, мудила?!

У открытой водительской двери «девятки», заблокированной рафиком, стоял пышущий гневом «хозяин земли», правильно упакованный в турецкий спортивный костюм «с блеском», косуху и модельные туфли, – представитель самого заметного в девяностые гопнического сословия.

«Ну вот, б***, покурили», – зло подумал про себя Григорий, поднимаясь со своего места и ища глазами предмет поухватистее.

– Н-на-а-а-а!

Набегающий от ларьков Юрка двумя ногами прыгнул на открытую дверь «девятки», отчего стоящего за ней гопника кинуло на сиденье, приложило затылком о крышу и до кучи ударило в лобешник ребром двери.

– Валим! Ва-а-алим!

В радостном возбуждении Юрка ввинтился в своё кресло, с полоборота завёл машину и рванул с места в галоп.

– Ты же его чуть не убил! Надо помощь оказать! – пискнула вжавшаяся в кресло Алина.

– Чтобы его убить, нужно из пушки стрелять! – огрызнулся водитель. – Их там целая кодла, они нам такую «помощь» устроят!

– Неоказание помощи – преступление! В милицию позвонят. Номера запомнят! Найдут! – испуганно, но упрямо чирикала санитарка.

– Девочка Алиночка! – расплылся в улыбке Юрка, ни на минуту не отводя глаза от дороги. – Ты номера наши когда последний раз видела? Лично я – весной, когда машину мыл… Э-э-эх, залётные!

Юрка крутанул баранку, включая сирену и сворачивая в какую-то одному ему известную подворотню. Во все стороны от скорой помощи разлетелись ночные бабочки, выстроившиеся перед машиной своего сутенёра.

– Протухла на? небе вечерняя заря. Заглох в лесу стук дятла-долбо**а. Уходит время в сумрак на хрен зря. И дни летят как шлюхи с небоскрёба! – громко декламировал Юрка, ожесточённо работая рулём, педалями и ручкой переключения скоростей.

– Ты не опрокинь нас, поэт-цветик, – прикрикнул на водителя Григорий. – Разухарился тут…

* * *

К нужному дому подъехали только через двадцать минут, вдоволь попетляв по дворам-переулкам и убедившись, что никто не догоняет.

Возле подъезда Григорий осведомился:

– Зонд и воронка есть в сумке?

– Конечно, – кивнула Алина. – А что?

– Ничего. Проверил, ты со мной или ещё там, у ларьков. Идём «на отравление».

В квартире на кухне сидел упитанный восемнадцатилетний парень. В сознании. Глаза на мокром месте, во взгляде отчаяние, безнадёга, тоска и «предчувствие близкой мучительной смерти».

Вокруг него крутилась мама.

– Сыночка, ну зачем же ты так? Ну будет у тебя ещё любовь. Не стоит она того, чтоб вот так вот поступать! А обо мне ты подумал?

– Здравствуйте. Скорая помощь. Вызывали?

– Да-да, здравствуйте, – засуетилась женщина, – вызывали. Проходите, пожалуйста. Вот видите, наглотался какой-то гадости, а всё из-за этой стервы!

– Ма-а-м, ну не начина-а-ай!

– Будем промывать желудок, – нехорошо улыбнулся парню Распутин. – Так! Мама! Приготовьте нам ведро тёплой воды и пустой тазик.

Увидев в руках Алины желудочный зонд, к которому она прикрепляла воронку, и садистско-флегматичную физиономию фельдшера, парень изменился в лице. Появилась тревога за своё здоровье и жизнь в целом. Видимо, если он и не забыл про несчастную любовь, то мысли о ней явно отошли на задний план.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он тревожно.

Распутин повернулся к нему. В одной руке – зонд, в другой – спрей с лидокаином.

– Вот этот шланг надо проглотить. Ты ещё не знаешь, как ты это будешь делать, но я тебе помогу. Открывай рот! Та-а-ак… Сидеть!

После промывания парень сидел грустный-грустный, но держался. Нюни не разводил.

Алина, собирая вещи и сочувствуя, решила поговорить с ним.

– Ну вот и на фиг тебе такое счастье, чувак?

– Да дурак, блин! Она мне кровь свернула, у меня флягу закусило. Ну я на эмоциях горстью таблеток и закинулся.

– Стоп! – вскинул глаза Григорий, молча заполнявший карту вызова. – А что за таблетки-то?

– Я не знаю, – ответил «Ромео». – Вон там от них баночка осталась…

В шкафчике на полке стояла пластмассовая упаковка из-под таблеток. На ней красовалась надпись «СТОП-ИНТИМ» и была нарисована кошечка в розовых перьях…

По лестнице спускались молча, пока Алина не изрекла задумчиво:

– Даже если и вернётся к нему его девушка, есть ли теперь в этом смысл?

Ответить Григорий не успел. Все слова застряли в горле. Около их машины стояли две знакомые тонированные «девятки» и четверо «братков», вид которых не предвещал ничего хорошего. «Быстрая походка, глаза безумные» – это про них. Общая черта настоящих отморозков – взгляд, наполненный злой, радостной энергией, и хорошее настроение. Во времена, когда можно всё, люди быстро сбиваются в размножающиеся стаи. В таких группах низменные качества характера развиваются быстрее и проявляются сильнее. Ищут любую возможность с кем-нибудь «бескорыстно» разобраться. Самый желанный результат разборки – силами двух-трёх человек накинуться на одного с криками «Вали его!», и высший изыск для правильного отморозка – попрыгать по голове лежачего, стараясь нанести сильный удар каблуком, чтобы череп треснул.

Такая перспектива явно грозила Юрке. Хоть он и забаррикадировался в рафике, эта «крепость» могла пасть в любую секунду, как только бандота начнёт бить стекла. Те, однако, не торопились переходить к силовой части, ржали, наслаждались моментом, наблюдая за растерянной Юркиной физиономией, и сально шутили насчёт его будущего.

– А ну-ка, Алиночка, давай мне сумку, а сама быстро к лифту, закрой глаза, зажми руками уши и открой рот…

– Но, Григорий Иванович…

– Выполнять, дура! – шикнул на растерянную девчонку Распутин, доставая из сумки свой НЗ – две гранаты «Заря-2» и перцовый баллончик.

Гопники на шлепок гранаты об асфальт отреагировали так, как и положено откосившим от армии: уставились на лежащую на земле чёрно-белую хреновину и даже нагнулись, чтобы лучше её рассмотреть, поэтому последующие, самые интересные минуты своей жизни они пропустили. На свежем воздухе грохнуло неожиданно тихо, но вспышка была настолько сильной, что у некоторых особо впечатлительных граждан произошла непроизвольная дефекация. В числе «некоторых» оказался и Юрка, не ожидавший такой подлянки от шефа.

Этих минут Распутину хватило, чтобы помочь впасть в забытьё самым устойчивым, проколоть шины на «девятках», затолкать в рафик визжащую Алину, сдёрнуть с водительского кресла плохо пахнущего Юрку, объехать продриставшуюся кучу-малу любителей турецкого пошива и свалить, наконец, из гостеприимного двора, предаваясь мрачным размышлениям по поводу происшествия.