Я резко оборачиваюсь к маме. В отчаянии, в надежде, потому что этот человек с пронизывающим взглядом пугает меня до дрожи.
– Мам, скажи ему! Скажи, что это безумие и я никуда не поеду!
Она не смотрит мне в глаза.
– Мама?! – Я хватаю ее за руки, чувствуя, как меня накрывает паника.
– Мина… – Голос у нее ломкий, словно она вот-вот расплачется. – Я не могу… Я не смогу защитить тебя.
– Что?! – Мне кажется, будто меня ударили. – Ты просто отдашь меня незнакомым людям?! Я совершеннолетняя! Никто не может решать за меня, где мне жить!
Она быстро сжимает мои пальцы, словно умоляя замолчать. И шепотом, так тихо, чтобы дядя не мог услышать, произносит:
– Не спорь. Мы в опасности. Согласись, Мина.
Холод пробегает по спине. Я всматриваюсь в ее лицо, ищу там хоть крупицу понимания, но ее губы остаются плотно сжатыми.
– Он опасен, – ее голос дрожит, почти неслышный. – У него огромная власть, ты должна поехать с ним.
– Но…
– Не спорь!
Ее глаза наполнены слезами, в них ясно виден страх. Я разом замолкаю.
– Собирайся, – жестко повторяет дядя. – Мы уезжаем через десять минут.
Я дрожу. Мир рушится. Я снова хватаю маму за руки, сжимая их изо всех сил, как будто только она может спасти меня, но мама только тянет меня в коридор, в сторону моей комнаты, и заведя внутрь, плотно закрывает дверь.
– Мам, пожалуйста, – шепчу я, задыхаясь. – Не оставляй меня. Не отдавай меня ему!
Ее слезы падают на щеки крупными каплями.
– Я не могу, милая… – голос мамы срывается. – Если бы могла, я бы…
– Но ты можешь! – У меня дрожат руки. – Мы можем просто уйти! Обратиться в полицию! Давай позвоним в полицию прямо сейчас!
Она закрывает глаза.
– Это бесполезно, Мина. Ты не понимаешь, кто он. Полиция ничего ему не сделает, милая. Даже если мы сбежим, они найдут нас и будет только хуже.
Я застываю.
– Кто они?
– Род твоего отца, – закрывает она глаза в поражении. – Они найдут нас везде, ты не представляешь, как их много и насколько они влиятельны.
Мне кажется, мое сердце разрывается на куски.
– Мам, ну почему?! – Слезы текут потоком, и я бросаюсь к ней, вцепляясь в ее плечи. – Почему ты ничего не сделала? Почему вообще впустила его?
Она плачет.
– Я не думала, что они интересуются нашей семьей, Мина. Они отреклись от твоего отца, двадцать лет не виделись с ним. Как я могла знать, что они захотят тебя забрать? Ты же не ребенок, ты уже взрослая девушка, студентка, но их это не волнует. Мы не можем противостоять им, хорошая моя, – говорит мама. – Их семья сильнее, чем ты думаешь. Богаче, влиятельнее. Их власть распространяется не только по Кавказу. У них связи по всей России.
Я трясу головой, отказываясь понимать.
– Это не может быть правдой…
– Это правда. – Всхлипывает она. – Политики, бизнесмены, люди, которые держат целые города… Ты правда думаешь, что мы могли бы их остановить?
Я падаю на колени, зажимая лицо руками.
– Они бы убили меня, если бы я сказала “нет”, – едва слышно говорит мама. – И ты осталась бы совсем одна.
Я вскидываю на нее шокированный взгляд. Она вытирает слезы, но ее лицо жесткое, непреклонное.
– Ты поедешь, Мина. Потому что так нужно, – шепчет она.
– А что будет со мной? – спрашиваю я дрожащим голосом.
Она закрывает глаза.
– Я не знаю.
И в этот момент я понимаю – она сдалась. Она действительно не собирается бороться за меня.
Мама пытается утешить меня, обнимая, но я словно застыла, и внутри, и снаружи. Я уже не чувствую ничего, кроме шока, который охватывает мой разум. Я просто смотрю в пустоту, понимая, что моя жизнь изменилась раз и навсегда, а впереди меня ждет только пугающая неизвестность.
***
Я сжимаю зубы, чтобы не разрыдаться, когда дядя ведет меня к входной двери с сумкой, в которую я без разбора побросала свои вещи.
– Мам, – хриплю я, срываясь на шепот, когда в последний раз обнимаю ее. – Не отпускай меня… Пожалуйста!
Она вздрагивает и слабо касается моей щеки нежной рукой.
– Ты справишься, – тихо говорит мама, но сама не верит в это.
Дядя Чингиз недовольно цокает языком и хватает меня за локоть, заставляя сделать шаг.
– Не устраивай сцен.
Я сжимаюсь от его холодного голоса, но не сопротивляюсь. Мама остается стоять в дверях. Она смотрит мне в след, но не пытается догнать, не кричит, что любит меня.
И именно это больнее всего.
Я сажусь в черный джип, кожа сидений холодная и пахнет дорогой кожей и мужскими духами. Чингиз садится рядом, дает короткий приказ водителю, и машина трогается. Я поворачиваюсь к окну, но мама уже исчезла за дверью. В салоне гробовая тишина. Я украдкой бросаю взгляд на дядю. Он суровый, холодный, словно высечен из камня. В его профиле нет ни капли мягкости, только резкость и сила.
– Почему вы забрали меня? – мой голос почти не дрожит, но я чувствую, как холодеют пальцы.
Дядя лениво поворачивает голову.
– Потому что ты – наша кровь.
– Но я вас даже не знаю.
– Теперь узнаешь.
Я стискиваю зубы.
– Я совершеннолетняя.
Он усмехается, но в этой усмешке нет ни капли веселья.
– Пока ты не переехала в дом мужа, ты – моя ответственность, Мина. Овцы не могут пастись сами по себе, им нужен пастух, который будет направлять их.
Я резко отворачиваюсь, чтобы не ляпнуть, что я не овца, а человек. Я уже начинаю понимать, что из себя представляет мой дядя, и не хочу его злить. Кто знает, вдруг он считает нормальным поднимать палку на непослушных овец?
Мне страшно. Я не знаю, куда меня везут. Не знаю, что меня ждет.
Мы садимся на самолет и летим больше трех часов. Когда самолет идет на посадку, сердце грохочет в груди. Я выбираюсь из кресла, спускаясь по трапу следом за дядей, но воздух кажется тяжелым.
Я почти не слышу, что он говорит, когда выходит в зал прилета, но его голос сразу вытягивает меня из моих мыслей.
– Асад! – зовет он громко и я тут же смотрю вперед.
У выхода из аэропорта нас ждет высокий мужчина. Очень высокий. Массивный, широкоплечий, с темными волосами и короткой ухоженной бородой. Он одет просто, но явно дорого, но меня цепляет не его привлекательная внешность, а другое.
Глаза.
Черные, глубокие, непроницаемые.
Он едва ли замечает меня. Его взгляд проходит сквозь, будто я – пустое место, сосредоточившись только на человеке, идущим рядом со мной.
– Здравствуй, дядя Чингиз, – говорит он. Голос низкий, мужественный. – Надеюсь, все прошло хорошо.
– Без проблем, как и ожидалось, – отвечает дядя Чингиз, покровительственно кивая.
Я ощущаю, как он доминирует даже в этой беседе, как держит себя выше, словно этот мужчина – его подчиненный.
– Рад это слышать. Машина ждет, – говорит он.
Дядя едва кивает, затем смотрит на меня.
– Мина, – говорит он твердо. – Это Асад, мой племянник.
Я моргаю.
– Племянник? – повторяю, медленно переводя взгляд на высокого мужчину, который до сих пор не удостоил меня взглядом. – Так ты мой кузен?
Дядя Чингиз хмурится, словно я сказала глупость.
– Нет, – говорит он резко. – Асад – сын моего четвероюродного брата, но я зову его племянником. Для тебя он чужой мужчина, так что не вздумай фамильярничать! Ты не можешь оставаться с ним наедине и не можешь считать его родственником.
Холод пробегает по моей спине от его жесткого тона и унизительных замечаний. Что я такого сказала? И с чего бы мне «фамильярничать» с Асадом? Я просто хочу больше узнать о семье, в которой мне предстоит жить.
Асад стоит неподвижно, словно даже не слушает этот разговор. Его лицо ничего не выражает. Я даже не знаю, что меня больше пугает – слова дяди или то, как Асад их игнорирует. Неужели он боится посмотреть на меня, потому что у них здесь настолько строгие обычаи? Я никогда не слышала от папы ничего подобного. Конечно, он запрещал мне встречаться с мальчиками, не отпускал из дома после наступления темноты, настаивал, чтобы я носила платок и вообще воспитывал в своей религии, но настолько строгим он не был. Это переходит все границы.
Меня увезли в новый мир и я уже чувствую, что здесь мне не рады.
Выйдя из аэропорта, мы садимся в машину. Несмотря на то, что меня игнорируют, Асад все же берет мою сумку вместе с сумкой дяди, не заставляя меня и дальше нести ее самой. Он открывает перед дядей дверь, пропуская его внутрь первым. Он уважает его, это видно. Затем садится сам – впереди, за рулем. Я устраиваюсь на заднем сиденье в одиночестве и это радует.
За окном мелькает новый город и я жадно осматриваюсь, но он быстро остается позади, сменяясь автотрассой, а затем и извилистой дорогой в горы. Мы едем часами и это ужасно. Я вымотана.
– Как дела с братом Корхана? – раздается голос дяди, когда я резко просыпаюсь от полудремы из-за неровного участка дороги.
– Все улажено, – отвечает Асад ровно.
– Они отдали долг?
– Почти. Остаток выплатят через неделю.
– Если не выплатят – ты знаешь, что делать.
– Разумеется.
Я напрягаюсь. Разговор деловой, четкий, без эмоций, но его смысл я понимаю слишком хорошо.
Долги. Выплаты. Чем занимаются эти люди?
Я украдкой смотрю на Асада. Его профиль строгий, резкий, ни одной эмоции на лице.
– А что с Русланом? – дядя снова говорит спокойно, будто обсуждает погоду.
– Пока держит слово.
– Пока?
Асад на секунду медлит, а затем говорит:
– У меня есть сомнения.
– Я тоже не доверяю ему, – дядя кивает. – Присмотри за ним, возьми больше людей.
– Уже занимаюсь этим.
Я чувствую, как ледяной ком опускается в желудок. Асад, видимо, не просто работает на дядю. Он один из тех, кто решает его вопросы, и не теми методами, которые можно назвать законными.
