Роль руководителя предполагает ответственность за происходящее, так что вину он бы взял на себя, даже если бы ошибку допустила Кети. Однако она в данном случае как раз действовала верно, она сразу предупредила, что возможности переносного сканера ограничены. Нужно было заставить беженцев пройти полное обследование с помощью оборудования челнока, а Овуор отказался от этого.
Он мог бы оправдаться, сказать, что это отняло бы слишком много времени… Но он не любил врать, особенно самому себе. Он пошел на поводу у беженцев по совершенно другой причине.
Нужно было признать: он сломался. Не сейчас, а в тот страшный день, когда ему пришлось приговорить в смерти сотни, тысячи ни в чем не повинных людей. Он понимал, что так спасает сотни тысяч жизней. Но когда речь заходит о человеческих судьбах, простая математика уже не работает. Овуор постарался сделать так, чтобы те люди не узнали свой приговор до последнего, чтобы они были освобождены хотя бы от ужаса обреченных.
Но они все равно узнали. Они кричали, плакали, пытались убежать… Матери протягивали ему детей, умоляя пощадить хотя бы кого-то, а он не мог, просто не мог. Он смотрел на их смерть – и смотрел на человеческие тела, грудами наваленные на мобильные платформы. Действовать иначе не получалось, зараженные биоматериалы подлежали утилизации. Сухой язык протоколов прикрывал историю ужаса и страданий.
Официально он не был ни в чем виноват, его не то что оправдали – его даже не обвиняли. Но сам он изменился навсегда, хотя и не сумел вовремя это признать. Ему следовало уже тогда прервать карьеру, просить об отставке, а он не смог. Он был военным всю жизнь – и готовился оставаться военным до конца. Он просто не знал, что еще делать с собственной судьбой.
Он решил, что экспедиция в Сектор Фобос станет для него искуплением. Как глупо, наивно… эгоистично. Овуор считал, что сумеет вести себя профессионально, а в итоге поддавался собственной памяти снова и снова.
Теперь это довело до большой беды. Он забыл, что эти беженцы – совсем другие люди, не те, кого он убил когда-то… Как такое можно забыть? Овуор и сам не знал. Но наказать себя можно и позже, сейчас на борту оказался человек с бомбой внутри, и с этим нужно что-то делать.
Обычно такие люди сразу выдают себя болезненным видом – или обилием маскировочных средств, призванных этот вид скрыть. Однако на «Слепом Прометее» все выглядели плохо, диверсант легко затерялся среди таких же изможденных, измученных людей.
То, что Кети не нашла взрывное устройство при общем осмотре, могло означать лишь одно: это не спонтанное решение вооружить кого-то, это давно подготовленная террористическая операция. Вероятнее всего, спланирована она была против четвертого уровня, а потом, когда появились чужаки, цель просто изменили.
При таких операциях бомба не вшивается под кожу. Она маскируется под один из органов, часто обтягивается биологической оболочкой, чтобы обмануть сканирующее оборудование. Человеку позволяют восстановиться, раны заживают, порой еще и шрамы удаляются, чтобы обнаружить оружие внутри стало сложнее. Прожить в таком состоянии можно года два-три…
И по всем этим причинам возможно два варианта развития событий. Первый – мужчина, который летит на «Виа Феррату», вообще не знает, что у него внутри. Его убедили, что он болен, уговорили на операцию. Он был под наркозом, он понятия не имеет, что с ним сделали, да и не будет знать до самой смерти. Бомбу же активируют удаленным сигналом.
Второй вариант – он прекрасно знает о том, что перевозит внутри себя. На такое обычно соглашаются фанатики любого толка, которым плевать на жизни, чужие и свою собственную. В этом случае под кожей в непосредственном доступе у диверсанта есть взрыватель.
Но какой бы вариант ни оказался правдой, стоит за всем этим не тот, в ком находится взрывное устройство. Организатор остался на «Слепом Прометее», в безопасности, он может решиться на диверсию в любой момент. Если носитель бомбы не знает о своем грузе, все не так уж плохо: Рино уже заблокировал все сигналы, активировать устройство не удастся, а на «Виа Феррате» его легко обезвредят.
Все гораздо хуже, если этот мужчина действительно фанатик. Тогда у него есть приказ… Но какой? Провести разведку, передать организатору данные, чтобы тот определился, нужно ли атаковать чужаков? Или сразу устроить взрыв, зная, что при помещении на карантин носителя обследуют еще раз? Это не уничтожит «Виа Феррату» окончательно, однако приведет ко многим смертям и сделает станцию уязвимой перед возможными аномалиями Сектора Фобос.
Овуор не мог этого допустить. Он виноват – но он и исправит ситуацию.
– Какие возможны решения? – тихо спросила Кети.
Они трое заперлись в крохотной кабине пилота, делая вид, что у них сеанс связи со станцией. Беженцы не стали задавать вопросов, но косились на них все равно с подозрением. Овуора это больше не волновало, он и так допустил слишком много ошибок, руководствуясь сентиментальностью.
– Полное отключение мозговых функций, – задумчиво отозвался Рино. – Или смерть.
Оба сценария они могли обеспечить на борту челнока, не долетая до станции. Смерть в космосе – это всегда легко: достаточно столкнуть диверсанта в открытый люк. Спасти сложнее, но тоже возможно, в лазарете есть камера для медицинской комы. Там как раз можно проделать все быстро: одного укола хватит, чтобы мужчина отключился мгновенно, ну а потом камера не даст ему очнуться.
Благоразумнее было все-таки убить. Диверсант сидел прямо возле люка, это не гарантировало, что все пройдет гладко, однако шансы серьезно повышало. И все равно Овуор не решился поступить правильно… Хотя правильно ли это? Если они его убьют, они не узнают, кто его послал, и угроза как таковая никуда не денется!
Успокоив этим свою совесть, он велел своим подчиненным:
– Закройтесь в кабине после того, как я уйду. Это защитит вас в любом случае.
Кети тут же скользнула в кресло второго пилота и пристегнула ремень безопасности. Рино мрачно покосился на вице-адмирала:
– Вы уверены в этом?
– Да. Если я не буду уверен, точно ничего не получится.
Овуор не сомневался, что на этот раз сделает все как надо. Вопрос лишь в том, будет ли этого достаточно.
Когда он вернулся в пассажирский салон, никто не заподозрил бы, что что-то пошло не так, хотя все глаза сейчас были направлены на него.
– Мы получили подтверждение от станции, – объявил он. – Зона карантина подготовлена, вы проведете там месяц, далее будете включены в экипаж. Мне велено провести с вами ознакомительную беседу, чтобы мы сразу знали, на какую позицию вас назначать в дальнейшем. Нас ожидают еще несколько часов полета, мы можем провести это время с пользой. Для свободного разговора мы используем зону лазарета, прошу вас соблюдать очередь.
Если бы он сразу начал с диверсанта, тут и ребенок бы догадался, что к чему. Но Овуор вызывал беженцев на разговор в том порядке, в каком они расположились в салоне. Он почти физически чувствовал, как сокращается расстояние, отделяющее их от станции, а время просто утекает. Но изменить он этого не мог, спешка погубила бы всех.
Носитель вошел в лазарет шестым. Мужчина по-прежнему казался спокойным, сонным даже, настороженным в меру – как и все остальные. Возможно, он действительно ничего не знает…
Овуор начал задавать ему стандартные вопросы, он не сомневался: беженцы уже обсудили между собой, чего от них хотят. Так и было задумано: диверсант должен верить, что ситуация развивается стандартно. Овуор в это время обходил его по кругу, как бы между делом, готовясь втолкнуть в уже подготовленную камеру.
И все равно он чем-то выдал себя. Он так и не понял, чем именно. Может, что-то не то сказал, не так посмотрел… А может, дело вообще не в нем, это диверсант обладал каким-то звериным чутьем, свойственным многим фанатикам.
Как бы то ни было, мужчина запнулся на полуслове в своем рассказе об образовании, пристально посмотрел вице-адмиралу в глаза и прошептал:
– Воля Наставника будет выполнена!
Секундой позже полыхнул взрыв.
* * *
Что ж, они действительно знали об астрофобии и оповещали о ней людей, собранных на станции. Сатурио уже слышал об этом, теперь вот убедился. Никакого восхищения он не чувствовал: за столько лет, проведенных в Секторе Фобос, сложно было не узнать. Да и сигнализация у них специфическая… Чем она может помочь? Людей не предупреждают о том, что грядет смертоносная волна, их просто ставят перед фактом. Все это завывание никому не поможет, если ты заражен – считай, не повезло.
Они оказались на периферии станции, и это было плохо. Сатурио не видел ничего – ни движущихся объектов снаружи, ни других источников угрозы. Но рисковать он не собирался, он скомандовал:
– Используйте препарат!
На «Виа Феррате» уже разработали и раздали людям лекарство, защищающее от астрофобии. Сатурио не уточнял, кто именно его создал, да и не интересовался. Ему достаточно было знать, что укол спасает только в первый час после облучения.
Подстраховаться не мешало, это понимал не только Сатурио. Остальные тоже использовали одну из выданных доз. Правда, кочевник не видел, выполнил ли его приказ Гюрза, но этот точно не пропадет!
В остальном предупреждение их не касалось, они продолжили путь точно так же, как и планировали… По крайней мере, первые полчаса. Потом Сатурио пришлось признать, что в план все-таки придется вносить корректировки.
Лабиринт оправдывал свое название, он представлял собой сложнейшее переплетение темных коридоров с набухшими на них гроздьями круглых комнаток. На периферии было пусто, дальше плавно начиналась жилая зона. Как под заказ! Здесь люди бывали редко, двигались быстро, никто никого не рассматривал. Понятно, что на кочевников все равно обратили бы внимание, но Сатурио и его сестра замотали головы платками, взятыми на четвертом уровне. Так что к жилой зоне они подобрались без проблем, когда их задержала астрофобия. После вынужденной паузы они продолжили продвижение, наблюдая, как людей становится все больше, голоса звучат все громче, мелькают первые неоновые огни, чувствуется переплетение запахов, неизбежно связанных с жизнью человека…
Но вот ведь какое дело: Лабиринт считался третьим уровнем, более совершенным, а жизнь на четвертом уровне протекала спокойней. Если бы не преступность и последствия взрыва, там было бы однозначно лучше! При том, что, насколько удалось понять кочевнику, жители четвертого уровня только и мечтали, что о переезде на третий.
Человечество много веков предупреждают, что со своими желаниями нужно обращаться осторожней, а оно не слушает. Ирония.
Они продвигались быстро, пока впереди не стало заметно нарастающее столпотворение, да еще суета, явно не свойственная Лабиринту, это можно было понять по реакции местных. Разобраться, что к чему, было не так уж сложно, требовалось лишь прислушаться к разговорам людей, предупреждающих друг друга.
В Лабиринт направлялись военные. Много, несколько групп. Сначала Сатурио решил, что это реакция на захват тоннелей – там ведь явно главный сбежал! Но такой расклад шокировал бы местных, а они воспринимали рейд как неожиданное, однако знакомое обстоятельство.
Похоже, их вот так регулярно проверяли после предупреждения о волне астрофобии. «Слепой Прометей» уже разобрался, какими бедами чревата эта болезнь, особенно в таком пространстве, как Лабиринт! Сатурио и представлять не хотелось, что может натворить сумасшедший преступник в таких условиях.
Осмотревшись по сторонам, кочевник выбрал одну из неиспользуемых круглых комнат. Помещение не самое привлекательное, но для быстрого совещания хватит.
– Что делать будем? – полюбопытствовала Бруция. – Мы за местных сойдем только издалека, если дать им шанс рассмотреть меня или тебя, все сразу ясно станет.
– Да и без этого станет, – заметил Лейс. – Насколько я знаю, на третьем уровне введены документы, устанавливающие личность.
– Как ваши военные вообще могут определить, кто болен астрофобией, вот так, на глаз? – спросила Мира.
– Понятия не имею. На четвертом уровне ничего подобного не проводилось.
– Нас это волновать не должно, у нас своя миссия, – отрезал Сатурио. – Которую сейчас, возможно, придется изменить. Мы собирались изучить третий уровень, но в ближайшее время здесь станет слишком людно. Если о нашем присутствии еще не знают, то скоро узнают, все мы помним о сбежавшем руководителе военных. Нас будут искать уже целенаправленно, а мы здесь не для того, чтобы в прятки играть.
– Так в чем суть новой миссии? – уточнила Мира.
– Мы пересечем третий уровень быстро и сосредоточим свои усилия на втором. Такого от нас вряд ли ожидают, а информация, добытая там, может оказаться ценнее.
Сатурио не стал добавлять, что это все равно опасно – даже опасней, чем изучение Лабиринта, ведь элита любого общества очень ценит свою безопасность. Но с учетом всего, что уже произошло, сценария лучше он не видел. Бруция даже спорить не собиралась, она всегда оставляла сложные решения за братом. Лейсу, похоже, это не понравилось, однако возражать он не решился. Мира задумалась на пару секунд, потом кивнула, признавая правоту кочевника.
Так что возражений не было, пока не напомнил о себе Гюрза. Да и он не стал оспаривать выбор Сатурио – он не входил в группу, у него не было такого права. Он просто предупредил:
– Если вы собираетесь совершить марш-бросок через этот металлический кусок сыра, на мою компанию можете не рассчитывать. По крайней мере, пока.
Уже то, что он объявил об этом, было странно. Обычно Гюрза просто творил первое, что в голову взбредет, оставляя за остальными шанс самим догадаться, что происходит. И если Бруция мгновенно зарычала, решив, что маньяк издевается над ними, то Сатурио с выводами не спешил. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть собеседника, и сразу признал, что у Гюрзы есть причины для такого решения.
Маньяк выглядел плохо. Не так паршиво, как во времена ранения – Сатурио отсмотрел записи с тех времен, чтобы хоть немного успокоить собственную гордость. Но до полного здоровья Гюрзе определенно было далеко: он побледнел, под глазами просматривались тени, на лице остались размазанные следы крови – похоже, недавно шла из носа. Он не был таким, когда входил в Лабиринт!
Лейс тут же шарахнулся от него, что было иронично со стороны человека, который убивает прикосновением. Бруция и не собиралась приближаться, хотя продолжала угрожающе рычать. Сатурио остановился на безопасном расстоянии. Только Мира, похоже, не боялась ничего, она уверенно подошла к Гюрзе и прижала руку к его лбу.
На «Виа Феррате» ходили разные слухи по поводу этих двоих. Многие из тех, кто в принципе знал правду о Гюрзе, были незатейливы в сплетнях, приписывая им роман. Сатурио, у которого была возможность понаблюдать за ними, в этом сильно сомневался. Мира совершенно не боялась Гюрзу, но она точно не была им одержима.
– Что уже с тобой случилось? – нахмурилась она. – Температура есть, но не сильная… Да и вообще, стандартная болезнь так не развивается. Астрофобия?
– Нет. Она тоже так не развивается.
– Тут уже ничего толком не поймешь… Ты знаешь, что с тобой происходит?
– Догадываюсь с большой долей вероятности.
– Нам скажешь?
– Нет.
– Какого хрена? – рыкнула Бруция. – А если это заразно?! Пристрелить его тут и все, меньше мороки будет!
– Это не заразно, – сказал Гюрза. – Предложение меня пристрелить я спокойно воспринимаю только один раз, до предупреждения. Вот это предупреждение: еще что-нибудь такое вякнешь – и я вырву тебе позвоночник. Честное слово. Доходчиво?
– Вполне, – ответил за сестру Сатурио, жестом велев ей замолчать. – Но тебе лучше пояснить, что с тобой происходит.
– Вот что вам нужно знать: это не астрофобия и вообще не болезнь. Это приступ, который пройдет в течение земного часа. В это время мне лучше не бегать тут. Через час я попытаюсь вас догнать.
В чем-то Гюрза был прав: в Лабиринте скорость и ловкость бесконечно важны, особенно когда тут военные спонтанно появляются. Но его желание остаться… Сатурио понимал, что это плохая идея. Слишком мало данных, слишком опасно одному. Смерть более вероятна, чем жизнь.
Так ведь это же хорошо! Кочевник прекрасно помнил, что Гюрза сделал с ним… Он всё помнил: боль, слабость, унижение. Ему до сих пор не удалось восстановить авторитет в семье! Да и ночные кошмары никуда не исчезли.
Ему хотелось отомстить Гюрзе и избавиться от человека, который уже показал, что он угроза для кочевников. Так пусть остается здесь! Выживет и догонит их – хорошо. Умрет – еще лучше!
И все же Сатурио почувствовал, что не может на это решиться. Он сначала даже не понял, почему – никакой симпатии к маньяку он не испытывал. А потом до него дошло: такая трусливая победа хуже поражения. Подставить раненому противнику подножку… докатился! Нет, Гюрзе он хотел отомстить в честном бою, без поблажек.
Поэтому Сатурио принял решение, которое и полагалось принять лидеру:
– Разделяться вот так опасно. Час – не критичное время. Мы найдем убежище и выждем там, потом двинемся вместе.
Если Гюрза и был удивлен, виду он не подал, да и благодарить кочевника не бросился. Помощь он принял так же равнодушно, как и все остальное. Он только предложил:
– Убежище могу обеспечить я. Если мы отсюда двинемся правее, в технический коридор, с его помощью сможем добраться до внешней границы станции. Там периферия, нежилая зона, в которую не сунутся сразу после сигнала тревоги.
– Откуда ты знаешь? – удивился Лейс.
– Скачал схему этого корыта.
– Как? Куда?..
Сатурио, в отличие от Лейса, удивления не испытывал. Он еще во время той самой схватки с Гюрзой понял, что у этого психа установлен нейрочип – иначе невозможно вот так извлекать из тела металлические спицы, это делается механизмом, который управляется с чипа. Так что Гюрза иногда использовал внешний персональный компьютер, но не нуждался в нем по-настоящему.
Кочевника смущало другое:
– Разве есть схема Лабиринта как такового? Они же здесь все переделали.
– Лабиринта – нет. Но есть ряд технических помещений, необходимых для поддержания жизнеобеспечения, которые даже эти дилетанты не тронули бы.
– Хорошо. Это действительно можно использовать.
Бруция посмотрела на него с таким шоком, будто он только что предал и проклял всю их семью.
– Серьезно? Ты собираешься действовать в интересах этого ублюдка?!
– Я собираюсь действовать в интересах «Виа Ферраты», уняв при этом собственные интересы. Рекомендую тебе сделать то же самое, иначе я переломаю тебе пару костей до того, как это сделает он.
В спорах Бруция никогда не была сильна, она либо начинала драку, либо молчала и возмущенно сопела. В Лабиринте она предпочла сопение.
Они все понимали, что строить долгосрочный план в таких обстоятельствах слишком оптимистично. Сначала им нужно было продержаться этот час, потом – посмотреть, что предпочтут делать военные и уже после этого выбирать маршрут.
Сатурио почти смирился с тем, что с точки зрения миссии это время будет потрачено впустую, когда Мира вдруг заявила:
– А ведь мы можем делать все сразу! Давайте разделимся: я и Лейс осмотрим третий уровень, мы вдвоем будем не так заметны, военные явно ищут группу. Даже тот типчик, который удрал, меня не видел, да и Лейса вряд ли узнает. Через час мы встретимся в тех технических помещениях, где вы будете скрываться, и решим, как поступить дальше, уже на основании реальной обстановки в Лабиринте.
Ее предложение, явно придуманное на ходу, оказалось на удивление неплохим. Сатурио видел: Гюрза в таком состоянии, что защита ему не помешает. При этом кочевники приметны, если сбежавший военный уже добрался до своих, он наверняка рассказал дежурным про «белых тварей». А вот двое разведчиков, ничем не отличающихся от людей, совсем другое дело!
– Пусть будет так, – кивнул Сатурио. – Часа для разведки мало, даю вам два. После встречаемся у внешней границы. Критическое время – пять часов. Если через этот срок вы не появитесь, будете признаны умершими по умолчанию.
– Справедливо, – усмехнулась Мира. – Только умирать по умолчанию в Секторе Фобос – слишком скучно, ты не находишь? Мы вернемся.
