Но Бог-то там, а цель – здесь. Пришлось человечка устранить, в Россе сейчас… нет, не хаос, но неприятное что-то творится. А им придется другого своего человека задействовать.
А не хотелось бы.
Он более ценный, более важный. Но ради ТАКОГО куша можно и им рискнуть. Никто ж не говорит о жертве? Может, еще и вывернется, а когда нет, они за душу его героическую всем Орденом помолятся! И обязательно герой в райские кущи попадет!
– Я все понимаю, – заверил он собеседника. – Должны справиться.
– Должны – или справятся?
Эваринол задумался.
– Должны. Но риск велик, могут и не справиться. Я просчитал, что мог, но это дикие и непредсказуемые россы, с ними всегда так сложно разумным людям! Ежели помнишь сражение под их городишком с диким названием Козел… или Козлоуффф?
Собеседник перекосился так, словно у него разом заболели все зубы.
– Я был там.
– Тем более…
На несколько секунд мужчины замолчали, погрузились в воспоминания. Казалось бы, то дело было спокойное и не предвещающее ничего опасного: отряду в пятьсот рыцарей надобно захватить один город. Один небольшой город. Там и всего-то человек двести дружины, каждый разумный человек поймет – надобно сдаваться…
Не сдался никто.
На стены встали бабы и мальчишки, вслед за дружиной из ворот вылетело ополчение из мужиков с вилами, цепами, косами… Какое дело сервам до чьей-то войны? Никакого, и это тоже поймет каждый разумный человек! А они пошли, и полегли, и забрали с собой часть рыцарского отряда… и только несколько людей под покровом темноты спаслось с поля боя.
Россы? Да, во всем виноваты эти проклятые дикари! Почему, ну почему они не могут попросту сдаться, как это приличествует проигравшим? Почему раз за разом они кидаются на клинки, забирают с собой врагов, стараются хоть зубами вцепиться в глотку, хотя каждый разумный человек предпочтет спасти свою жизнь? Магистр до сих пор не смог найти ответа на этот вопрос – и оттого ненавидел россов еще сильнее.
– Тогда предлагаю подготовить запасной план. Но ты понимаешь, магистр, Орден тогда не будет первым, но сможет быть – равным среди равных. Вам придется не диктовать условия, а договариваться.
Магистру это было не по вкусу, но ради сокрушения Россы он готов был разговаривать с кем угодно, хоть с самим Сатаной!
– Я изучал росские поговорки. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.
– Они едят синиц? Дикие люди!
– О да, друг мой. Я бывал там… однажды.
Магистр вспомнил свою поездку в Россу, свои впечатления… и на миг даже зажмурился.
Тогда была Пасха.
Он был молод.
И…
Нет!
Об этом вспоминать не надо! Никогда не надо! Пусть даже и в бреду те глаза не чудятся, пусть сгинут, рассыплются… Он свой выбор сделал!
– И что ты скажешь об этой стране?
– Она слишком опасна, чтобы позволить ей существовать. Я считаю, что на карте мира не должно быть никакой Россы. Должно быть несколько государств, мелких, независимых друг от друга, неопасных для нас. И надобно воспитывать россов. Насаждать там свою религию, культуру, обычаи, нравы, сказки и песни, травить в них все росское, учить презирать исконное, свое. Восхищаться нашим. Только тогда мы сможем жить спокойно.
– Я согласен с тобой, магистр. Что ж. Я готовлю запасной план. А ты приводи в действие своих людей. И пусть свершится, что суждено.
– Пусть сбудется, – выдохнул магистр.
Пусть.
Может, тогда он наконец забудет?
Сможет?
Сколько уж лет прошло, а не забывается то искушение диавольское, не оставляет его… раньше вообще только бичеванием да постом строгим спасался от плоти восстающей. А сейчас возраст, сейчас попроще стало…
Забыть!
Стереть Россу с карты мира – и забыть о ней навсегда.
О них обоих…
Глава 1
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Соколовой
Как в черной жизни своей я могла быть так глупа и слепа?
Задаю себе сейчас этот вопрос, а ответа не вижу.
Почему не приглядывалась к людям, не разговаривала с ними, не пыталась понять, не спрашивала о нуждах их, о желаниях?
Только себя видела, только себя слышала, за что и поплатилась. Ладно бы одна я дурой была, сама и плакалась потом, так ведь и других за собой моя глупость потянула.
Не пойми чем занималась. Кому сказать – платочки вышивала.
По обычаю-то так: на царевичеву свадьбу подарков не дарится, а вот невеста может кого из гостей своим рукоделием одарить. Не всех, понятно, только самых важных, кого выделить надобно да приветить.
За меня тогда все Фёдор и свекровка решили. Они указывали, а я только руку протягивала и кланялась. Мол, прими, добрый молодец.
Свекровка решала, если уж перед собой и честно сознаваться, Фёдор ей повиновался, а я им обоим.
И не думала ни о чем. Тупым растением жизнь прожила, хорошо хоть перед смертью опамятовалась.
Хорошо хоть в монастыре жизнь научила, заставила о других думать, не только о себе.
Сейчас же я на месте сидеть да ждать невесть чего не могу, нельзя мне, боюсь я, что наново тем же кончится.
Мне очень надо побывать в священной роще. Но сейчас уже легче, мне уже красться не надобно. Илья поможет. Скоро свадьбу его играть будем, вот и попрошу его отвезти меня к Добряне.
Заодно еще раз проверим, что нет на нем аркана или еще какой пакости.
А ведь ходит братик смурной, тоскливый весь, что день ненастный. И есть тому причина, красивая, статная, черноволосая – вот кого бы в монастырь навеки.
Царица Марина, гадина ненасытная!
Отставила она Илюшку от своего тела, как лакея какого, и мучается брат. Страдает, переживает, места себе не находит… я тоже.
Мне и подумать страшно, а ведь не первый год происходит такое! Блуд, разврат, поношение… Как могла она мужу изменить?!
Борис ведь… это просто – Боря! Просто самый лучший мужчина в мире, единственный, а она под других, по койкам скачет – разве можно так?
Раньше я бы подлой рунайке в волосы вцепилась, сейчас же… понять я ее могу. В монастыре и не такого навидалась.
Только вот понять и простить не равнозначно ничуточки, понять я могу эту гадину, а простить – не прощу, и не спущу, и спрошу все с лихвой, когда момент придет.
Для меня Боря – ровно солнышко ясное, небо светлое, руда, по жилам бегущая. Его не будет, так и меня не станет. А Марина? Кто он для нее?
Что было в моей черной жизни, когда Бориса не стало?
А она ведь не умерла, не рвала на себе волосы, не кричала, в истерике не билась, не окаменела… вообще она горя не проявляла. Так себя вела, словно горе и не беда вовсе, и хуже быть могло.
О троне она горевала, о власти, о несбывшемся. Сейчас я это понимаю, но именно сейчас. А тогда…
Сама я окаменела от горя. Не видела ничего, не слышала…
С Мариной и половины такого не было. Трети не случилось!
Не люб он ей?
Может и такое быть. Принудили, приневолили… всяко бывает! Но потом-то? Неуж не разобралась рунайка, какой он? Ведь не дура же!
Хотя и так бывает.
Не люб – и хоть ты о скалы разбейся. Не поможет.
Не знаю…
Тогда я и мысли допустить не могла, что рунайка и мой брат под одним одеялом окажутся! Да просто изменить Борису мне святотатством казалось! А ей и ничего вроде…
В той жизни не приглядывалась я к ней, не задумывалась. В этой же… не спущу!
Хоть что увижу – не попущу!
А я увижу.
В отборе царском несколько ступеней. Сначала избранницам башмачок особый примеряют. Ежели нога больше нужного, не подходишь ты.
Я-то и в тот раз подошла, ножка у меня маленькая.
Потом всех выбранных лекарь осматривает.
Невеста царская должна быть статной, здоровой, росту высокого, обязательно девушкой нетронутой – мало ли что?
Потом с семьями девушек разговаривают. Выясняют, многочадны ли. Могут ли наследника родить царю-батюшке.
Ежели детей в семье мало – нипочем не допустят.
Забавно, но змея рунайская тут всем взяла. И румяна, и статна, и рунайцы все плодовитые… не все детки у них выживают, но тут уж так: Бог дал – Бог взял.
Далее девушек в палаты царские привозят. Не всех, лишь самых-самых, а таких больше сотни и не набирается, и с ними государь да бояре беседуют. Из сотни, может, человек десять и останется, не более. Потом отобранных боярышень в терем селят, в покои девичьи, и живут они там несколько дней. Может, дней десять. Разговаривают, работу какую делают, вышивают, шьют, кружево плетут… мало ли что придумать можно для урока?
За ними бояре да родственники царские наблюдают.
Не просто так.
Подмечают всякое.
Не больна ли девушка, ведь не всякую хворобу и лекарь царский увидит. Не сварлива ли, не руглива… Царица ведь будущая, к чему на троне торговка ярмарочная?
А тут-то характер наружу и лезет! Да как лезет!
Прошлый раз я только молчала да слезы лила, отпор дать не смела. Потому и годной была признана. А вот несколько боярышень по домам отослали.
Что уж с ними дальше стало – не знаю[1 - Считалось, что царских невест выдавать за кого-то ниже рангом – нехорошо. Урон чести государевой. А где на сотню девушек царей наберешь? Так и маялись или в девках, или в монастыре, или обходные пути искали. (Здесь и далее – прим. авт.)].
А еще государь мог мимо пройти, на невест посмотреть.
У нас царевич, конечно, да от того суть не поменяется. Будут за эти дни с нами беседовать, сокровенное вытягивать, приглядываться.
Будет Фёдор похаживать, поглядывать.
Уж потом, в конце, останется девушек пять, много – семь, с которыми он лично поговорит и невесту себе выберет.
В тот раз все быстро было.
Меня напоследок оставили, я в комнату еще войти не успела, Фёдор меня к себе притянул, поцеловал, сказал, что давно уж выбрал. А я и слова сказать не смогла.
Только потом плакала.
Казалось, что-то надвигается, ледяное, страшное, темное… так оно и вышло потом.
А что я почуяла? Что меня крылом задело? Тогда я не поняла, может, теперь разобраться смогу, доискаться и допытаться? В черной жизни своей промолчала, да и что я сказать могла? Кто бы меня слушать стал?
Никому я не была интересна, ни отцу, ни брату. Только то волновало, что я могла в семью принести.
