В гостиной горела настольная лампа, мягкий свет отбрасывал тени на диван, где сидел он. Макс. Растянувшись на спинке, с чашкой кофе в руке, он выглядел так, будто это был его дом. Его территория.
– Добрый вечер, – сказал он, едва заметно улыбнувшись, когда я вошла.
– Добрый, – ответила я, отводя взгляд и делая вид, что всё нормально.
Он поставил чашку на стол и медленно выпрямился. Я слышала, как он двигается, как будто его шаги звучали громче, чем следовало.
– Как день? – его голос прозвучал мягко, но в нём чувствовалась скрытая провокация.
– Прекрасно, – бросила я, не глядя на него. Я сняла пальто и повесила его на вешалку, стараясь делать это максимально медленно, чтобы успокоить нервы. – Ты как?
– Отлично, – ответил он, и я чувствовала, что он смотрит на меня, даже если я не поднимала головы.
Мне нужно было как можно быстрее уйти в свою комнату, но стоило мне сделать шаг в сторону, как он заговорил снова.
– Ты всё ещё избегаешь меня, – произнёс он тихо.
Я замерла.
– Не понимаю, о чём ты, – ответила я, не оборачиваясь.
– Понимаешь, – сказал он, его голос звучал ближе, чем я ожидала.
Я резко обернулась и увидела, что он уже подошёл ко мне. Его лицо было спокойно, но в глазах горел странный огонь.
– Макс, что ты хочешь? – спросила я холодно, скрестив руки на груди.
– Поговорить, – ответил он, слегка приподнимая брови.
– О чём?
– О нас.
Я почувствовала, как внутри что-то сжалось.
– Нас? – переспросила я, чуть прищурившись. – Нет никакого "нас".
Он усмехнулся, и эта улыбка вывела меня из себя.
– Правда? – Макс сделал ещё шаг вперёд, а я отступила, пока не почувствовала, как моя спина упёрлась в стену.
– Не смей, – выдохнула я, поднимая руки, чтобы удержать его на расстоянии.
– Что именно? – его голос был тихим, но в нём звучала сила. Он был слишком близко, его лицо – всего в нескольких сантиметрах от моего. – Напоминать тебе, что это было?
– Это было ошибкой, – резко бросила я, чувствуя, как жар поднимается к лицу.
– Ошибкой? – Он наклонил голову, его глаза пронзали меня насквозь. – Забавно, ты так не думала тогда.
– Я говорю серьёзно, Макс, – я попыталась оттолкнуть его, но он не сдвинулся. – Ты друг моего сына. Это… Это неправильно!
– Может, – согласился он, но его взгляд оставался твёрдым, как сталь. – Но ты же не можешь сказать, что не хочешь, чтобы это повторилось.
Моё дыхание сбилось, а сердце забилось так быстро, что я подумала, что он услышит.
– Макс, это не повторится, – сказала я тихо, но твёрдо.
– Почему? – Его голос был мягким, почти нежным, но в нём всё ещё звучала угроза.
– Потому что это невозможно. Потому что ты… ты мой гость. Потому что это неправильно.
– А если я скажу, что мне всё равно?
Он говорил это, не отрывая взгляда от моих глаз, и я почувствовала, как его слова пробивают меня насквозь.
– Мне не всё равно, – бросила я резко, чувствуя, как злость поднимается внутри. – Ты – друг Глеба. Точка.
Он на секунду замолчал, затем резко отступил, подняв руки, как будто сдаваясь.
– Хорошо, Юююююля, – сказал он с усмешкой, которая заставила моё сердце дрогнуть. – Это не повторится. Если ты САМА не захочешь. А я сделаю всё, чтобы захотела!
Я почувствовала, как мои ноги подкосились, но удержалась. Он повернулся и спокойно вышел из комнаты, оставляя меня стоять там, с дрожащими руками и сердцем, которое разрывалось на части.
Я повторила себе ещё раз: это не повторится. Но даже я не могла поверить в это до конца.
Чуть позже я вышла из своей комнаты с ноутбуком в руках, собираясь проверить почту, и едва ли ожидала, что мой вечер примет такой неожиданный поворот.
В узком коридоре свет был мягким, приглушённым, он скользил по стенам, придавая им тёплый оттенок. Я сделала пару шагов, но замерла, едва успев поднять глаза.
Передо мной, всего в нескольких шагах, стоял Макс.
Он только что вышел из ванной. На бёдрах – полотенце, едва прикрывающее его. Капли воды стекали по его коже – от ключицы до напряжённого пресса, по линиям рельефных мышц, словно рисуя его заново.
Мокрые волосы прилипли ко лбу, некоторые пряди всё ещё блестели от воды. Он встряхнул головой, и несколько капель упали на пол, тихо шлёпнув по плитке.
Я попыталась дышать ровно, но его тело, слишком близкое, слишком обнажённое, словно украло весь воздух.
Как это вообще возможно?
Его светлые волосы казались чуть темнее из-за влаги, а синие глаза смотрели прямо на меня. Я заметила, как он слегка нахмурился, словно пытаясь понять, почему я застыла, будто статуя.
– Прости, – сказал он, и его голос прозвучал хрипловато, чуть ниже обычного.
Я сглотнула, чувствуя, как жар поднимается к щекам. Мои глаза, словно против воли, задержались на линии его ключицы, а потом спустились ниже.
Его грудь была широкой, идеальной, каждая мышца казалась выточенной. Вода стекала по его коже тонкими дорожками, заставляя блестеть в свете. Полотенце держалось на бёдрах настолько ненадёжно, что я боялась даже думать, что оно могло упасть.
Чёрт… Юля, соберись.
Я сделала резкий вдох и заставила себя посмотреть ему в глаза. Но это оказалось ещё сложнее. Его взгляд был пронзительным, диким, жарким.
Я пыталась справиться с собой. Собрать мысли, выровнять дыхание, сделать вид, что его полуголое тело, блестящее от капель воды, не имеет для меня никакого значения. Но это оказалось почти невозможно.
Его широкая грудь, сильные плечи, смуглая кожа, рельефный пресс, на котором задержался мой взгляд чуть дольше, чем я бы хотела… Всё это будто специально создано, чтобы разрушить моё хрупкое самообладание.
"Соберись, Юля. Это просто тело. Просто человек. Друг твоего сына. Всё. То, что было просто было. Забудь!"
Я наконец выдохнула и попыталась взять себя в руки.
– Макс, – мой голос всё ещё звучал слишком напряжённо, – мог бы хотя бы одеться, прежде чем выходить.
Он посмотрел на меня, и уголки его губ тронула лёгкая усмешка. Потом он вдруг засмеялся, тихо, хрипло, как будто я сказала что-то смешное.
– А зачем? – спросил он, глядя прямо мне в глаза.
Я замерла, чувствуя, как его взгляд прожигает меня насквозь.
– Что значит "зачем"? – я нахмурилась, но голос предательски дрогнул.
– Вас это так смущает? Или… – он сделал паузу, его усмешка стала шире. – Возбуждает, Юлия Алексеевна?
Я застыла, как вкопанная.
– Что ты сказал? – спросила я резко, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
– Вы прекрасно слышали, – ответил он, опершись плечом о стену и скрестив руки на груди. Его тело чуть наклонилось вперёд, сокращая и без того крошечное расстояние между нами. – Мы ж теперь на «вы»… чужие… не знакомые… не трахались недавно в клубе, да?
Его синие глаза блестели, в них была явная провокация. Макс не скрывал, что это было намеренно, что он играл.
– Макс, – я с трудом выдавила его имя, чувствуя, как гнев смешивается с чем-то ещё, куда более опасным. – Уйди с дороги.
– Конечно, – кивнул он, но не двинулся. Его взгляд скользнул по моему лицу, чуть задержавшись на губах, прежде чем снова встретиться с моими глазами. – Если вам станет легче, могу надеть рубашку. Хотя, если честно, думаю, это ничего не изменит.
Мои пальцы сжались в кулак.
– Ты ведёшь себя, как ребёнок, – сказала я, стараясь придать голосу как можно больше холодности.
– Правда? – он усмехнулся, чуть наклонив голову. – Мне кажется, я веду себя вполне честно. А вот вы… – он сделал паузу, и его взгляд снова скользнул вниз, – вы слишком сильно пытаетесь сделать вид, что вам всё равно.
– Мне всё равно, – выпалила я, даже не успев подумать.
Он поднял бровь, будто не веря.
– Тогда почему вы не можете смотреть мне в глаза?
Я резко подняла взгляд, стараясь удержать его, не дать ему почувствовать, что он прав.
– Потому что я устала, – сказала я твёрдо. – И мне абсолютно наплевать, что ты сейчас пытаешься сделать. Ты мой гость. Друг моего сына. Не более.
– Не более? – он шагнул ближе, и я снова почувствовала спиной холод стены. Его голос стал тише, почти интимным, но в нём всё ещё звучала эта саркастичная нотка. – Забавно, но ночью в клубе вы думали иначе.
– Макс! – я почти выкрикнула его имя, ощущая, как злость и смущение поднимаются до горла. – Это было ошибкой. Раз и навсегда.
Он наклонился чуть ближе, и его губы изогнулись в дерзкой, почти наглой улыбке.
– Вы уверены?
Я отвела взгляд, чувствуя, как всё внутри сжимается от напряжения.
– Да, уверена, – сказала я, собрав остатки самообладания. – А теперь убери руку и дай мне пройти.
Он выпрямился, подняв руки в жесте "я сдаюсь", но его взгляд оставался всё таким же дерзким.
– Как скажете, Юлия Алексеевна, – бросил он, чуть отступив.
Я прошла мимо него, стараясь не смотреть, но чувствовала его взгляд на своей спине, словно тяжёлое прикосновение.
Когда я зашла в свою комнату и закрыла за собой дверь, моё сердце всё ещё бешено колотилось.
"Я не позволю ему сломать меня. Не позволю."
Но его слова, его взгляд, его тело – всё это остались со мной, обжигая изнутри.
Глава 6
Я всегда знал, что такое настоящая грязь. Та, которая въедается в кожу, под ногти, пропитывает каждый чёртов вдох. Не та, что смывается водой, а та, что становится частью тебя.
Эта грязь была в моём детстве. В маленькой квартире, где стены дышали плесенью, а окна зимой покрывались льдом изнутри. В голосе матери, хриплом от усталости, когда она приходила с ночной смены. В её пальцах, сморщенных от дешёвых моющих средств, которыми она стирала проклятые пятна с чужих рубашек.
Я видел её боль. Видел, как она ломалась. Но никогда не жаловалась. Никогда не просила. Это я понял сразу: если начнёшь просить – тебя сломают.
Никто не должен видеть, что тебе больно. Никогда.
Я рос в этом дерьме, сжимая зубы и клянясь, что не останусь там, где начинал.
Я таскал коробки на складе, пока другие мои ровесники гуляли с девчонками. Работал в мастерской, покрытый машинным маслом, пока они тусили в барах. Я зарабатывал себе не только деньги – я вырывал своё будущее, чёрт возьми.
Учёба? Да, я вкладывал туда всё. Каждый вечер я засиживался над учебниками, каждое утро вставал раньше, чем хотелось. Лучший на курсе? Да похер. Мне не нужны медали, мне нужна жизнь. Нормальная, человеческая жизнь.
Бедность – это когда ты засыпаешь под крики соседей за стенкой. Когда у твоей матери всегда грубые, потрескавшиеся руки, потому что она драит чужие полы, чтобы выжить. Она не плакала, никогда. Только молча снимала обувь в коридоре, бросала потрёпанные туфли в угол, а потом сидела в темноте на кухне, держась за чашку с дешёвым чаем.
Я смотрел на неё и ненавидел всё, что нас окружало. Этот маленький убогий дом. Стены с облупившейся краской. Чёрт, я даже ненавидел ту посуду, в которой мать разливала суп, сваренный на остатках крупы.
И тогда я поклялся себе: я не стану таким, как все эти люди вокруг. Никогда.
