– Да вы весь день молились! – переглядываются леди.
– Это особая молитва. Поэтому в пещеру я пойду одна. Великая Гуаньинь мне открылась. И сегодня я надеюсь всерьез поправить свою карму. А вы мне не мешайте, слышите?
– Но что если вы к полуночи не вернетесь?!
– Тогда дозволяю меня поискать, – ехидно говорю я.
Сдается, мне, что отсутствие госпожи девушкам только на руку. Обед им обеспечили, но как насчет завтрака? И в дорогу надо бы кое-что собрать из провизии. Пойдут просительницами к затворникам. У юных леди, вон, уже и щечки зарумянились!
Ах, ну почему эти монахи, такие красивые?! Нравственность женской половины моей скромной свиты под угрозой.
Но мои мысли сейчас не об этом. Мне предстоит уговорить принца Ран Мина вернуться в Пекин. Вчера я уже потерпела неудачу, Лин мне отказал.
И вот я снова, спотыкаясь от волнения, да еще и ноги невыносимо болят, бреду к гроту, где находится статуя богини Гуаньинь. Но на этот раз располагаюсь на берегу пруда. Сижу, как Аленушка на известной картине Васнецова. Грусть тоска меня одолевает. Пригорюнилась.
Волосы растрепались, краска с лица стерлась. Но до красоты ли мне? Ран Мин не идет. Меж тем неумолимо темнеет. Я со вздохом снимаю туфельки и опускаю босые ступни в темную воду. Истомилась. Но быстро спохватываюсь. А вдруг здесь пиявки?!
Торопливо обтираю ноги подолом платья и обуваюсь. Сижу на валуне, собираясь с силами. Пора уходить. Его высочество не придет. Я разбила Мину сердце, а мой тайный муж своим наточенным мечом нанес принцу смертельную рану туда же. Чудо что он выжил.
Невольно вспоминаю, как мы плыли на лодке по морю лотосов. И голова Ран Мина лежала у меня на коленях. Его поцелуи, такие тягучие и сладкие. И то, что было потом…
Нет, это невыносимо! И я еще хочу, чтобы он меня выслушал!
Но он ведь три года молился! Постриг принял! Мин не должен больше таить на меня обиду, это не по канонам религии. Любой. Но и слушать меня Ран Мин не обязан. Какая все-таки потеря! Шикарный мужик с обжигающей улыбкой и умелыми руками. А его поцелуи? О-о-о! Это что-то!
И на тебе – монах! Несправедливо это. У него были бы красивые дети… Но – не судьба. Хотя, о чем это я? Дети у него уже есть, раз был гарем!
Уже собираюсь уходить.
И вдруг приплывает внушительных размеров черепаха! О, Боже! Настоящая черепаха! Наверняка священная! Поскольку это Храм, и пруд здесь тоже священный. И все, кто в нем водится. Даже пиявки. Надо было позволить им испить мою кровь. Комары, вон, наслаждаются! Интересно, а они тоже священные?
Раз так, то я очистилась ото всех грехов! Столько крови отдала на пропитание местным обитателям! Плюс оросила ею каменные плиты перед статуей Будды, раз колени мои разбиты. Что ж, пора в Пекин. Справлюсь как-нибудь.
Я касаюсь рукой черепахи, которая не возражает против ласки, но быстро уплывает, а я со вздохом поднимаюсь и слышу вдруг за спиной:
– А ты терпеливая.
Резко оборачиваюсь:
– Мин! То есть, я хотела сказать, ваше высочество!
– Я больше не высочество.
Он подходит. Оказывается, все это время Ран Мин прятался в пещере и наблюдал за мной! Надеялся, что уйду! Видать, черепаха мне помогла. Принц счел, что это знак. Меня отметила Гуаньинь, ее посланник позволил до себя дотронуться. И монах решился подойти. Он ведь теперь верит во все эти знамения. И что мое прикосновение ему не навредит после того, как его стерпела священная черепаха. Равно как и разговор со мной.
Милосердие одна из добродетелей на пути к просветлению. Хвала великому Будде, Мин вышел из пещеры!
– А кто ты? – жадно спрашиваю я. – Как тебя теперь называть?
– Никак. Для тебя я теперь никто. Просто монах.
Он удивительно спокоен. Оно и понятно. Буддизм гласит, что жизнь это сплошные страдания, причина которых желания. И путь избавления от страданий это спокойствие и самосозерцание. Отказ ото всех желаний.
Я вижу, что Ран Мин твердо встал на путь к нирване. И невольно сокрушаюсь:
– Что ты с собой сделал?! Самый красивый принц династии! Сверкающий рубин в ее короне! Твои волосы, Мин! Им позавидовала бы любая женщина! Такие густые и мягкие, а на ощупь – ну, шелк! Зачем ты их остриг?!
– Я монах. Теперь уже не переодетый, а настоящий. Мне безразлично, как я выгляжу.
– Но это же чудовищная несправедливость! Надеюсь, там все осталось на месте? – выразительно смотрю на ладонь пониже пупка. – Ты не до конца обратился. Монахи ведь не евнухи. Я правильно говорю?
– Разве тебя это когда-то интересовало?
Ну, наконец-то! Хоть какая-то эмоция! Мы на правильном пути!
– Не скажи.
Я подхожу поближе. Точнее, подкрадываюсь. Все ж таки он пришел.
– Ты столько пережил, несчастный…
– Осторожнее, Мэй Ли. Тут могут быть змеи.
– Да, ладно! Я просто хочу на тебя посмотреть. Уже почти темно, – я касаюсь ладонью его щеки. – Это и в самом деле ты…
Забери тебя Конфуций, принц Ран Мин! Я готова заорать от боли, потому что мои пальцы мало того, в железных тисках! Да он их сейчас переломает! Все до одного!
– Одну змею я поймал… – его взгляд режет даже в сумерках, словно клинок. – Думал, прошло… Но как только ты до меня дотронулась… Лучше отойди!
Я благоразумно делаю пару шагов назад. Резко меняю тон:
– Хорошо, давай присядем, – киваю на камень, с которого недавно встала. – Поговорим, как друзья.
– Друзья?!
– Ладно. Исповедуй меня.
– Это тебе к Учителю надо.
– А ты кто?!
– Я просто монах.
Снова-здорово!
– Хорошо. Просто удовлетвори мое женское любопытство. Расскажи, как ты выжил?
Он все-таки присаживается. Итак, мы на пути к нирване. Ран Мин решил, что хватит перерождаться и надо выйти из мельницы Сансары, хотя ему-то жаловаться грех. Такое тело! Но хозяин барин. Внимательно слушаю.
– Меня подобрали в лесу, почти что мертвого. Муж и жена, местные крестьяне, которые приехали в лес за дровами. И отвезли в ближайший монастырь, чтобы монахи меня похоронили сами или нашли моих родных. Крестьян смутила моя богатая одежда. Понадеялись на вознаграждение, но сами не тронули ни дорогой кинжал, ни драгоценные перстни. К счастью, в Храме оказался искусный лекарь. Я долго был между жизнью и смертью, а когда очнулся, то решил принять постриг. И освободиться от желаний. Что означает конец моим страданиям.
– Понимаю, – осторожно говорю я.
Дело в том, что религия при династии Мин – это гремучая смесь неоконфуцианства, даосизма и буддизма. Я долго пыталась в этом разобраться, но в голове до сих пор – каша. Помню только народную поговорку: китаец внешне конфуцианец, внутри даос, а при смерти – буддист. Вот Мина и торкнуло, пока был в коме. Или близко к тому.
– А раз понимаешь – оставь меня в покое, – слышу я.
Но меня это категорически не устраивает. Ран Мин в ближайшей перспективе выдающийся государственный деятель! Если согласиться вернуться в мир! И я оставлю принца тут, созерцать священных черепах?!
Поэтому опять бросаюсь в бой. За себя и за империю:
– Тебе было очень больно. И морально, и физически. То есть сначала морально, когда я тебя…
– Кинула, – невозмутимо говорит Ран Мин. – Отказалась быть моей женой. Потом подставила, и как! Но ты не переживай, Мэй Ли, мне все это теперь глубоко безразлично. Можешь говорить спокойно о наших отношениях. Все в прошлом.
Где-то я это уже слышала. Не далее как вчера, от другого мужчины. Который тоже меня любил. И врет, что не любит теперь.
– Это хорошо, – говорю я с достоинством. – А то, признаюсь, мне было стыдно. Я искренне жалела, что так вышло. Ты, молодец, Мин. Встал на верный путь. Но Будда ведь не против, если ты еще немного послужишь империи?
– А что с ней такое?
– Ю Сю умерла. Император в горе. Полностью отстранился от государственных дел.
– Пусть приезжает сюда, – великодушно говорит Ран Мин. – Я помогу ему избавиться от страданий. Вместе пойдем к нирване.
– Так-то оно так, но если все, в полном составе, и вельможи, и простолюдины, этим займутся, поисками нирваны, то какой смысл в жизни? Всем надо умереть, да? Никто ведь ни во что не переродится, если колесо Сансары замрет. А начать с чего? Коллективно запереться в монастырях? Но ведь страна такая большая, и Храмов на всех не хватит.
– Ты говоришь об идеальном обществе. Но люди несовершенны. Их одолевают пороки.
– Ближе к теме. Философия меня сейчас волнует мало, поскольку на моей шее четверо детей. И мне нужен толковый регент. Я предлагаю этот пост тебе.
– Что?! – Ран Мин смеется, забыв про то, что наносит тем самым существенный урон своей просветленной карме.
А где же спокойствие и мудрость?
– Ты всегда хотел править, – напоминаю я.
– Это в прошлом.
– Но я видела тебя сегодня! Ты не рядовой монах! Ты Наставник! Руководитель! Военачальник! Ты вел себя сегодня не как монах, а как командир Парчовых халатов!
– Это мое послушание. Я два года провел в философских беседах с Учителем, перед тем, как мне дозволили принять постриг. Но сначала мне доверили передать свое мастерство тем, кто живет в святыне. В древнейшем монастыре. И я этим горд.
– Это камень в твою карму, Мин. Тяжкий грех. Гордыня. Значит, ты еще не готов. Возвращайся в мир и хорошенько пострадай еще. А то нирвана тебе не светит. Снова во что-нибудь переродишься. А если не в такое красивое, как сейчас? Нет уж. Чтобы выйти из колеса Сансары, надо ощутить бремя верховной власти. Испить чашу желаний до дна. Никто не имеет больше, чем монарх. Видишь, Мин, как я забочусь о твоей карме, – голос мой ласков, хоть и несу я полную ахинею. Просто зубы ему заговариваю, чтобы не сбежал. Но мне до зарезу нужен регент!
Я-то баба, то есть императрица, да еще и вдовствующая! С четырьмя детьми! Мне одной со всем не управиться! И с ними, и с огромной империей! А этот сидит. С задумчивым, чтоб тебе навеки в Сансаре застрять, лицом! Очнись же, Ран Мин!
Но, увы! Непробиваем!
– Тебе надо с Учителем поговорить, а не со мной. Ты хорошо образована, Мэй Ли.
– Подкована, ты хочешь сказать. Это потому что я из… – другого мира, почти срывается с языка. Мало того: из другой эпохи! Где буддизм, конечно, остался, но у него хватает конкурентов.
Искушений тоже прибавилось. А еще есть Интернет. Сейчас у каждого, по сути, весь мир в кармане. Чем больше масштаб – тем больше искушений. Реклама так старается!
Вместо этого я говорю:
–… из Пекина. А там на все смотришь по-другому, в столице. Из других новостей: Гао хотят объявить наследником Третьего принца. А регентом его дядю. Либо генерала, либо чиновника, в принципе, годятся оба. А у меня ни одной реальной кандидатуры, за которую проголосовал бы совет.
– А что случилось с твоим… Князем, – с трудом говорит Мин. Видно, что ему все еще больно. Потому что он невольно кладет правую руку на грудь.
Туда, где полоснул убийственный клинок Лин Вана. Такие раны не заживают. Мастер был повержен, хоть и другим Мастером, но мужское самолюбие истекает кровью. Нет, не суждено тебе в нирвану, принц Ран Мин!
– Лин меня бросил.
– Шутишь?
– Он женился.
– Да ты что?!
– И не собирается возвращаться в Пекин, – уныло говорю я.
– И ты примчалась ко мне.
– Это случайная встреча, клянусь! Я не знала, что ты жив!
– Я причинил тебе много зла.
– Да чего там! Выжила, как видишь. А ты просветлился за три года, и больше не будешь меня тиранить, сам сказал. Ну что, мир?
– Нет. Я не хочу быть регентом.
– Что ж…
Наш разговор затянулся. Я без толку теряю время. Поднимаюсь, машинально опершись о плечо его бывшего высочества. Колени-то разбиты. И чувствую, как это плечо напряглось. Эге! Если мой женский опыт меня не обманывает, то рано принцу в монахи!
Но держится, молодец! Глухо говорит:
– Эти твои штучки больше на меня не действуют, можешь не стараться.
Невольно вздыхаю:
– Да уж, соблазнительница из меня сейчас… Весь день маршировала по этим вашим лестницам, а потом отбивала поклоны Будде. Помоги мне дойти хотя бы до входа в Западную часть монастыря. Тут аж пять лестничных пролетов! Умру уже на третьем. Так что моя жизнь в твоих руках.
– Так и быть. Я не могу отказать в помощи просящему. Тем более, мы в Храме.
Меня сейчас стошнит. Ран Мин – олицетворение добродетели?! Куда ты смотришь, о великий Будда?! Это же религиозный беспредел! Шарахни живо этого придурка молнией по лысой башке! Пусть крутится юлой в колесе Сансары еще лет пятьсот! Ишь, соскочить норовит! Не верю, как сказал бы Станиславский!
