Глава 6
До ОВД добрался пешком. Недалеко было. Глазел по сторонам да продолжал дивиться. К отсутствию киосков и бомжей я как-то привык, а вот с мужчинками с непонятными бородками, цветными татушками, пучками на голове и «не пацанской походкой» ещё не свыкся.
Девушки, эти наоборот – стали походить на парней: широкие штанцы, такие же майки безразмерные. В мое время если мало-мальски была фигурка – женщины старались ее всячески подчеркивать: одежда становилась всё уже, в облипочку по фигуре, а юбки – всё короче. А сейчас наоборот, брючины по земле волочатся, ни шпилек, ни каблучков. Кеды и кроссы на платформе, а в носу сережки.
Отдельная песня – эти скутеры и самокаты электрические. Приходится клювом не щелкать, даже если ты на тротуаре. Хотел бы сказать, что все движутся с ленцой, но нет – эти статистику кардинально меняли.
В отдел пришел часа в четыре дня и прямиком направился к начальнику.
Как звать-то его? В памяти упорно не всплывало.
Ну ладно, это задача несложная, каждому гражданину под силу. Я нашел стенд в коридоре, где были вывешены фотки всех начальников нашего ОВД, начиная с советских времен. Там была фотокарточка и Палыча – оказывается дослужился-таки Черкасов до начальника РОВД.
Поставил себе галочку в памяти, что непременно отыскать его надо… Пробежал глазами стенд туда-сюда, но фотки Морды там почему-то не обнаружил. А место под нее было – последняя ячейка. И по пыли вокруг вполне понятно, что карточка там висела совсем недавно.
– Слышь, братец, – остановил я парня в модном прикиде, то ли опер современный, то ли хипарь с улицы, не разберешь сейчас. – А чего фотопортрет начальника нашего сняли?
– Так он полковника получил, приказал убрать старую фотку с погонами подпола, – ответил опер-хипарь. – А новую еще не поставили.
– Ясно…
Не срослось. Решил тогда я прочитать данные начальника на его же кабинете. Обычно пишут, по крайней мере, раньше писали. Может, это ещё не изменили в этом дивном мире. Зашел в приемную, там за стойкой тетя строагая окопалась, что-то печатает на компе, ни на кого внимания не обращает. А к Морде уже очередь выстроилась из сотрудников разного калибра и звания.
Ого! Я тут до морковкина заговенья буду стоять. Черт…
Но тут мне фортануло. У секретарши зазвонил телефон – самый обычный, городской служебный. Она взяла трубку, что-то внимательно выслушала, кивнула, буркнула. Положила и, свесив на нос очки, обвела присутствующих усталым и безразличным взглядом.
– Семен Алексеевич в администрацию уезжает, сказал никого не пропускать. Будет только завтра.
Народ недовольно, но робко загудел и сам собою стал рассасываться.
О как… Люди к тебе очередь отстояли, не с улицы, а коллеги в погонах, а он жопой к ним. Щас так можно, что ли? Раньше такого не было. До последнего посетителя сидел полкан.
Но мне же лучше, потому что очередь с грустным вздохом вся утекла, дав зеленый свет. Хотя «красный» тоже был – в лице секретаря-делопроизводителя за стойкой, похожую на отельную.
– Вы куда? – опешила она от моей наглости, когда я открыл дверь в кабинет начальника.
– Мне срочно, – буркнул я и, переступив небольшой тамбур, открыл вторую дверь.
– Постойте! Туда нельзя!
А я прикрыл одну дверь и уже распахивал вторую. Всегда у наших боссов делали двойные двери, видимо, чтобы не подслушивал никто. Вот если бы и у начальника УГРО Палыча была тогда двойная дверь, Сёма бы тогда не услышал про делюгу с Валетом и не поперся бы со мной. А так теперь думай-гадай – кто же меня слил? Рыжий или кто-то другой?
В голове почему-то заиграла незатейливая песенка:
«Раньше был я рыжий, а теперь седой!»
– Тук-тук! – проговорил я, а сам не стучал. – Разрешите?
Уже вошел внутрь и плотно прикрыл за собой вторую, внутреннюю дверь, чтобы пресечь попытки секретаря меня преследовать, да и разговорчик у нас начался щекотливый и конфедициальный.
Мельком осмотрелся, подивился. Кабинет, что называется, «не по уставу» – а по понятиям, скорее. Махагоновый стол, кожаный диван, пальма у окна, тяжелые дорогие шторы в пол, кондей какой-то хитроумный и мини-холодильник в углу. На стене – не герб, а телевизор с комод размером.
Шкафчик за спиной начальника приоткрыт, видно: на полке – не кодексы, а парад бутылок с дорогим пойлом. Всё говорило не о службе, а о том, кто тут реально дела мутит-крутит.
– Яровой? – удивился Морда, с трудом оторвавшись от бумажек. – А-а… Заходи… Объяснение пришел подписать. Правильно, молодец, только теперь одним объяснением не отделаешься. Второе пиши, по поводу нарушения больничного режима в период прохождения службы и самовольного оставления стационара. Прогул тебе впаяю.
– Какой прогул, Семен Алексеевич? – проговорил невинно я, с еле заметной издевкой в голосе. – Вот он я… на работе. Не прогуливаю. Тружусь как папа Карло.
– Ты мне тут не зубоскаль. В общем, так, Яровой! Служебную проверку по факту нарушения служебной дисциплины проведем, прогул и взыскание тебе будет, обещаю, и за телевизор больничный из зарплаты высчитаем.
– Хм… А вы, товарищ полковник, лучше у Валькова телевизор попросите, он вам, наверняка, выделит. У лейтенанта и так зарплата маленькая, наверное.
– Чего?! – опешил начальник, а потом хлопнул по столу кулаком – Ты что несешь?! Ты как с руководителем разговариваешь? Щенок!
Морда затряс брылями. И почему его фейс мне до боли знаком? Именно из моей настоящей прошлой жизни. Будто он тоже оттуда. Интересно, а почему прозвище такое? Оно ему определенно, конечно, идет. Я бы даже еще слово добавил, «Лысая Морда».
Начальник поднял трубку, видимо, собираясь вызвать кого-то и оформить меня за несоблюдение субординации прямо здесь, но я подошел вплотную и положил руку поверх его кисти. Не дал оторвать трубку от телефона.
– Погодите, Семен Алексеевич, нужно все сначала наедине обсудить.
Шеф дернулся, налился краской, в первые секунды совсем офигел от моего напора, а я, не дав ему опомниться, проговорил:
– Пять компов, девять кофеварок, куртка замшевая. Щедрый у нас кандидат в мэры… Да? Семен Алексеевич? А вы мне говорили, что только один аппарат для отдела подогнал – да и тот, получается, хромый, вот меня чуть напрочь не убил. А где же, интересно, остальные? Нет, я человек любопытный, но не пакостливый. Просто переживаю… а ну как в ОСБ кто позвонит? Как быть тогда?
Полкан закашлялся, проморгался, засопел. Руку от телефона сразу убрал. Сидит, волком смотрит, но тон сбавил:
– Ты это… Тебе какое дело, Яровой? Ты у нас кто? Тыловик или штабист? Вот и не лезь не в свое дело…
– Договорились, Семен Алексеевич, я не лезу к спонсорской помощи, а вы с телеком вопрос как-то порешайте в больничке. Ну и прогул, конечно, отменяется и… вот еще что… я это… хочу перевестись в уголовный розыск. Подмахните рапорт.
– Чего?! Куда?! Ты?.. – Морда поперхнулся, даже чуть не рассмеялся, если бы не был так зол на зеленого летеху, которые ставит ему условия в его же кабинете.
– Интересно… – как бы раздумывая, проговорил тогда я. – Что скажет этот… Вальков, когда узнает, что его подгон для сотрудников так и не выставили в отделе. Он, значит, для людей старался, для милиц… полицейских. На благо борьбы с преступностью пожертвовал дорогую технику, а тут такой конфуз вышел. До борцов с преступностью дошла одна кофеварка, и та бракованная.
– Ты это… Ты… – Морда достал носовой платок, но делать с ним ничего не стал, но так сжал в кулаке – аж затрещало.
Вот почему они пытались исключить из несчастного случая с моим предшественником эту злополучную кофемашину. Не потому что по репутации кандидата ударит, а потому что у самих рыльце в пушку. Возможно, даже и кофеварка эта вовсе на баланс не была поставлена. Так, выставили ее в штаб для отвода глаз, а теперь поди-ка – объясняй проверке, откуда она взялась. А по документам прихода там еще девять аппаратов таких должно быть и пять компьютеров. Расщедрился Валет, задабривает ментов, видимо, сильно в кресло мэра хочет. Позабыл свои гнилые принципы, ведь всегда прежде считал, что с ментом даже базарить западло.
– В розыск хочу, – как ни в чем ни бывало продолжил я. – Зря, что ли, академию заканчивал.
– Ха! В розыск… – призадумался шеф. – Кобра, э-э… То есть Оксана Геннадьевна тебя всё равно не возьмет.
Я кивнул.
– С ней порешаю вопрос.
Семен Алексеевич шумно выдохнул, но протестовать уже не стал.
– Наглый ты, Яровой, ни за что бы не подумал. Сидел же тихоней, мышью серогорбой – и на тебе! Вылез, права качаешь…
– Не я такой, товарищ полковник, жизнь такая. Как головой ударился – все на место и встало.
– Ладно… – почесал лысину Морда. – Как с Оксаной Геннадьевной договоришься, если добро даст, приходи. Подпишу рапорт на перевод.
И тут мой взгляд зацепился за одну из грамот от главка, что красовались на стене у шефа.
«За добросовестное исполнение служебных обязанностей награждается…»
Твою дивизию!
Мордюков Семен Алексеевич.
МОРДЮКОВ!
А раньше такой дрыщ был… Где же твои волосы, родной? Растерял. Потому-то я тебя и не узнал сразу.
Я сделал вид, что эмоции не шкалят. Получилось.
– Приду, с рапортом, – заверил я, – а потом еле слышно добавил: – Это тебе не за коленку кадровичку лапать, Сёма…
Проговорил это тихо, холодно, голос понизил, даже попытался тембр изобразить, интонацию того моего голоса из прошлой жизни.
Полковник резко побледнел.
– Что… что ты сказал? – заикался Мордюков.
Проняло. Но я в эту игру играть не буду.
– Что? – невозмутимо пожал я плечами. – Ничего…
– Про… про-о… коленку что-то…
– Да не заморачивайтесь, товарищ полковник, я как головой ударился бормочу, бывает, невпопад всякое. Пройдет… Разрешите идти?
– Иди, – выдохнул шеф и стал утирать капли пота на лбу да пялиться на настенный календарь. Там красной передвижной рамкой было отмечено сегодняшнее число: первое июня.
Помнит дату Морда… рыжая. Уже выходя из кабинета, я услышал его бормотание:
– Будто Лютого услышал… привидится же…
* * *
Вернулся с работы домой, а в квартире висит сизый дым и пахнет горелым.
– Маха! Ты где? У нас пожар?
– Я картошку жарила, не получилось, – раздался недовольный голосок из ее комнаты.
Жива матрёшка, но сгорела картошка.
Зашел к ней, а девчонка в шортиках в обтяжку и в тоненькой маечке с просвечивающими сосками на коврике, похожем на туристический каремат, загнулась в интересной позе.
– Ты чего? Спину прихватило? Так это. Надо поплевать и растереть.
– Дурак! – без злобы отозвалась следачка, не меняя позиции. – Это «собака».
– Чего?
– «Собака мордой вниз», йогой занимаюсь.
Интересный ракурс. Хорошо, что я не пёс, а так бы пристроился.
– А-а… – понимающе протянул я. – На гвоздях стоишь? А где гвозди-то?
– Иди ты…
– Пошли на кухню, йогиня ты безгвоздая, буду учить тебя картоху жарить.
– Сейчас, мне последнее упражнение осталось.
Пока переодевался в домашнее и мыл руки, Машка тоже подтянулась на кухню.
Я очистил себе плацдарм для действий. Прежде всего, выплеснул из кружки в раковину непонятную стрёмную субстанцию.
– Ты что?! – вскрикнула соседка и замахала руками. – Божечки! Ты зачем мой смузи вылил!
– Да? Ну извини… Я думал, кефир стух.
Машка что-то еще бухтела и жаловалась, что смузи жалко, и пальчик порезала, пока чистила картошку, а я приступил к делу.
– Смотри и запоминай.
Я закатал рукава, вытащил из пакета кусок сала – с мясной прослойкой, деревенское, не это магазинное мыло. Нарезал мелкими кубиками, со шкуркой.
Из всех сковородок, что имелись в нашем кухонном арсенале, выбрал самую старую, чугунную, с толстыми стенками, ещё советских времен. Почерневшую до цвета угля. Такая жар равномерно держит, распределяет и не перекаливает. То что надо.
Раскалил посудину на плите. Кинул в нее сало – оно тут же зашипело, затанцевало, отдав в воздух запах детства в траве и с бутербродом в руке.
Помешал, а пока сало топилось, занялся картошкой – жёлтая, крахмалистая, с крепкой кожицей. Почистил, нарезал крупной соломкой. Когда сальце отдало жир, высыпал картошку в сковороду. Она зашипела громче, брызгала, как будто возмутилась, но потом чуть успокоилась, покрываясь румяной корочкой.
Конец ознакомительного фрагмента.
