Судя по званию и повадкам – это начальство того самого Ярового. Теперь, считай, и моё.
– Хотел, кхм, экран поправить. Голова закружилась… – выдал я на ходу. – Ну и… Хлипкий, видать, кинескоп. Не то что у «Горизонта».
– Да чёрт с ним, с телевизором, – поморщился полкан. – Я про вчера. Как ты так, на рабочем месте?..
Почему лицо этого начальника казалось до боли знакомым? Лысый, как коленка старого урки, с пузом, вторым подбородком, а взгляд – сверху вниз с лёгким презрением. Всё при нём, всё указывает – начальство, блин.
Где ж я тебя видел, голубь сизокрылый? Почему ты мне так знаком? Не встречались ли мы по прошлой жизни?
– Несоблюдение техники безопасности в служебном кабинете, – вклинился в разговор подполковник, подавая казенный табурет шефу. Оба сели. Смотрят. Сейчас начнут грузить.
Хотелось спросить: а вы вообще кто? Кто по жизни? Я полез в память тела, в котором теперь обитал, но нет – глухо. Как с ваучером: знаешь, что был, а где он теперь – хоть убей. Память выборочная, как в с похмелья. Тут помню, тут не помню.
Но стоило об этом подумать, как всё-таки всплыли куски. Ожог. Удар током от… шайтан-машины, мать её. Падение. Темнота.
А перед этим – женщина. Ух! Волевая, темноволосая, задница – как с обложки.
Кобра. Точно. Вспомнил.
– Я не виноват, что у вас… у нас в отделе техника бракованная, – сказал я, глядя на подполковника.
Ничем ведь не примечателен, кроме погон. Заглядывает начальству в рот, кивает – типичный кадровик. Ну да точно, начальник кадров – снова что хотела, то и подсказала память.
– Ты вот что, Яровой… – снова начал лысый, прокашлявшись в кулак.
И тут же в голове всплыло: «Морда». Так его звали в отделе. Прозвище, а вот имя с фамилией не вспоминались. Не заслужил, видимо.
– Подпиши объяснение по факту несчастного случая, – сказал он, расстёгивая портфель и доставая лист бумаги. Белый.
Протянул мне его, а документ-то отпечатан на принтере. Не матричном – на модном, лазерном. Такого у нас в РОВД отродясь не было.
Живут, гады. А я до последнего дня на «Ятрани» хреначил. Добрая была машинка, только каретка заедала.
– Это что? – взял я лист в руки.
– Яровой! Ты как с начальником разговариваешь?! – вскипел кадровик. – Бери и подписывай!
– Владимир Степанович, погоди, – осадил его Морда. – Он пока, видимо, не в себе…
– Есть такое, – хмыкнул я. – Даже вас плохо помню.
– А я тебе напомню, – не унимался кадровый фанат дисциплины. – Как выйдешь с больничного – принесёшь мне тетради по служебной и морально-психологической подготовке. На проверку.
Спорить я пока не стал. Рано. Ещё просекут, что я не тот, за кого себя выдаю – и всё, дурка обеспечена.
Пока – играем в Максимушку. Не себя. А того. Молодого. А значит, вид надо делать – пытливый, но чуть с придурью. Такой, типа, как у Лёни Голубкова: «Я не халявщик, я партнёр».
И я пробежал глазами объяснение, отпечатанное якобы от моего имени. Читаю – и глаза на лоб лезут. Оказывается, я, значит, рухнул не в кабинете, а в толчке. Поскользнулся, мол, на брызгах или прочем «культурном наследии». До меня туда, якобы, бомжей водили грабли мыть, чтоб пальцы откатать, а они – извините – напрудили.
Это что получается? Лейтенант в сортире в мочу нырнул?
Нет, братцы. Так не пойдёт. Он теперь – это я. А значит, и вся его «репутация», которая и так явно на соплях держится, – теперь на моих плечах. Мне теперь за него всё и разгребать.
Нет, я не горел желанием служить в этой вашей… полиции. Само слово режет слух. Как выберусь – уволюсь к чёртовой матери. Пойду в охрану, вышибалой где-нибудь. Хотя такого дрыща, конечно, вряд ли кто возьмёт. С другой стороны…
Да, это важно, ради этого можно и потерпеть. Валета мне проще достать, если останусь внутри, в системе. Да и в УГРО можно попробовать перевестись.
Кобра… В голове всплыло её лицо. Начальница уголовного розыска. Именно она моего предшественника и отшила – не взяла к себе. Типа, стержня нет. Ха.
Ржавые наручники!.. Баба – начальник УГРО? Милиция теперь зовется «полиция»! Куда вы, ребятушки, страну привели? Ельцин-то куда смотрит?
– Я такую лажу… то есть объяснительную – подписывать не буду, – наконец, сказал я.
– Послушай, ты… – лысый перестал косить под доброго копа. – Ставь подпись. Или хочешь взыскание схлопотать?
– Выговор – не триппер, – невозмутимо пожал я плечами. – Носить можно.
Полкан понял, что нахрапом меня не прошибёшь. Пока я на больничном – руки у него коротки. И довольно быстро сменил пластинку. Смягчил голос, пошёл в обход:
– Тут такое дело… Если в служебке всплывёт этот аппарат, с области к нам проверка нагрянет. По линии пожарной безопасности. Шерстить будут, копать. Оно тебе надо? Родное подразделение подставлять?
– Акт составим, что аппарат бракованный, – хмыкнул я. – Если надо – гражданских технарей подключим. Как два пальца об асфальт.
– Яровой, да подписывай ты, – уже пылал краской полковник. – Это приказ.
– Я пока на бюллетене, товарищ полковник, – развёл я руками. – Приказам не подчиняюсь. Что-то у меня голова разболелась. Давайте позже к этому вопросу вернёмся.
– Да он совсем охренел, – подтявкивал кадровик сбоку.
А я задумался.
Вон какая делегация. С чего такая суета из-за какой-то кофеварки? Что вы там скрыть пытаетесь, ребята?.. Не, неспроста это.
– Лучше скажите, товарищи начальники, – спокойно произнёс я. – В чём, собственно, собака зарыта? Что за бодяга с этой вашей кофемашиной?
Вот этого они явно не ожидали. Видать, мой предшественник был чем-то вроде офисной тумбочки – безмолвной и удобной. Не вякал, короче. А тут!
Ответом стали тирады. Угрозы. Нравоучения. В общем, классика. Когда нечего сказать – начинают пугать.
Не переубедили. Хотя я и не борзел слишком, так, отбрехивался по-тихому – понимал, работать с этими дурогонами, возможно, придётся, если решу всё же в полиции задержаться. Не угасала мысль, что гражданскому никто не даст добраться до Валькова, а у мента много чего есть – доступ, картотеки, полномочия.
– Вот! – не выдержал полкан, вскочил, подошёл к окну, распахнул. – Смотри, Яровой. Что видишь?
Я поднялся, надел тапочки, глянул наружу. За территорией больницы торчал здоровенный рекламный щит. Агитация. Голосуй, поддержи, выбери…
А на щите – довольный Валет. Вот ты где, сука. Морду свою по всему городу развесил. Гнида. Я аж зубами скрипнул.
– Рожу бандитскую вижу, – выдохнул я.
За спиной ахнули – прямо удар сейчас кого-то хватит.
– Какая рожа? Это Герман Сильвестрович, меценат, между прочим. Кандидат в мэры, – раздраженно проговорил начальник.
– А раньше он кем был? В девяностые? – прищурился я.
Но тот сделал вид, что не расслышал.
– Он, между прочим, этот аппарат нам и подарил. Спонсорская помощь. А теперь представь, что будет, если информация просочится. Ушлая пресса и хейтеры сразу раструбят – мол, кандидат людям фуфло суёт, сотрудников полиции кофеваркой калечит. Случайность эту раздуют – такой хайп будет! Ты же понимаешь, это удар по репутации уважаемого человека…
Хейтеры… хайп… На каком языке они говорят?
– Так вы, значит, за мецената печётесь? – хмыкнул я. – Пусть тогда прессе отстегнёт, у него бабла вагон, всегда много было. Хотя, слушайте… Не жидковато ли – на целый отдел одну кофеварку? Меценат ещё, тьфу.
Нет. Тут что-то нечисто. Определённо. Меня ведь не просто так в пустую палату сунули, никого не подселили. Чтоб обрабатывать было проще.
Вопрос – зачем?
Вот в чём петрушка.
Так и не договорились. Начальнички перешли на маты, что-то там вякнули про дисциплину и последствия. А я завалился на койку, отвернулся к стене – мол, тихий час, режим. Больной на отдыхе.
После этого свалили они быстро, дверь хлопнула – и тишина.
Я сел на кровати, выждал пару минут. А после пошлёпал по коридору, нашёл ординаторскую, ввалился.
– Выписывай меня, док, – глянул в глаза молоденькому усатому. – Я здоров, как овчарка на дежурстве.
Тот начал мямлить: мол, не положено, обследование не пройдено, он-де не может на себя брать такую ответственность.
Понял – каши с ним не сваришь. Хлопнул дверью и вышел, но не ушёл, а приложил ухо к деревяшке.
Ага. Не зря.
Тут же и слышу, врачишка кому-то бормочет – мол, велено меня придержать. Вот оно что.
Анкл Бэнс вам за воротник, ребята. Не удержите вы меня здесь. Решил на лыжи вставать. Только не в пижаме же шарахаться по улицам? Цирк получится.
Где я сейчас живу – не помню. А вот где отдел – помню. Он, как стоял на углу, так и стоит. Надо добраться туда, может, в кабинете моего «предшественника» найду что-то путное. Документы, адрес, зацепку… хоть ниточку какую, и узнаю место своего обиталища. Всё, Максимушка, пора на работу.
* * *
Несмотря на протесты постовой медсестры, я спустился в холл. И охренел.
На входе – диковинные банкоматы с экранами, мигают зелёным. На одном крупно: СБЕР. Я не сразу понял, но всё-таки сообразил, что это за обрубок такой. Не «Сбербанк России», не «Госбанк СССР» – просто СБЕР. Четыре буквы, будто название жвачки или нового рэпера.
Какой, к чёрту, Сбер?.. Кажется, вообще всё, что я знал, сдуло сквозняком перемен. Ощущение, что мир перевернулся.
Люди снуют туда-сюда. Кто-то сидит на лавках – все с телефонами, пальцами по ним елозят. Что это телефоны – я не удивился, видимо, мой предшественник частенько пользовался такими штуками и в память въелось, даже запрашивать эту информацию не пришлось. Странные аппараты, тонкие, хлипкие и без выдвижных антенн. Это вам не Nokia 2110. Я продолжил осматриваться: регистратура – в четыре окна сразу. Чисто и красиво, как в кино импортном. Живут, однако. Наладилась, похоже, житуха в стране. Только за милицию обидно.
Подошёл к гардеробу. Присмотрелся – всё закрыто. Хотел «шкурку» подходящую прихватизировать, но вешалки все пустые. Оно и понятно, лето на дворе. Сел на лавку, осмотрелся. Надо подумать. В пижаме – как дурак по улице не пойдёшь, я и так тут пришелец, да и в отделе не поймут.
Профессиональным взглядом я сразу выцепил подозрительного типа. Спортивный костюм, китайский «Адидас», кепка на глазах. Будто тоже из моего времени гопник. Стоит, трётся возле причудливой перевернутой бутыли на стойке.
Кулер… – подсказала чужая память. Точно, и медсестра что-то такое говорила.
А в это время рядом женщина вдруг всполошилась:
– Люди! Я… кошелёк выронила! Помогите, пожалуйста!
Роется в сумочке, охает, мечется. А граждане – ноль реакции. Только головы повернули и обратно уткнулись в экраны. Цивилизация, мать её.
А тот, в «Адидасе», тем временем уже шмыгнул к выходу. И правую руку держит в кармане. Ну-ну… Что ты там прячешь, артист? Уже к двери метнулся, за ручку цап – правой, как водится, правша потому что.
Я прищурился, вгляделся: пальцы расписаны, на них синька – перстни. Тыльная сторона кисти тоже забита: карты, паучок с восьмёркой. Ну, хоть это по-старому!
Урка, – мелькнуло в голове. – Вор, по жизни скользкий. Прятал наколки, видимо, чтоб не светиться. Поздно, уже срисовал я тебя, братец. Ну ясное дело, не теряла мадама ничего. Это он лопатник тиснул.
Привычка – вторая натура, и я лишней секунды не думал – а сразу за ним на улицу. Он сориентировался быстро, шажок ускорил, пошёл не к центральному выходу, где охранник в чёрной форме в будке за шлагбаумом дремал, а на задний двор. Где забор пониже.
Я за ним.
Он обернулся, срисовал меня – и тикать. Рванул туда, где сетку можно перемахнуть.
– Стоять, милиция! – рявкнул я.
Он добежал и упёрся в забор, но не полез – я уже настиг. Развернулся, глянул мне в лицо – и ухмыльнулся, скаля железные фиксы:
– Милиция?.. Может, полиция? Ну ты лошара.
– Может, и полиция, – буркнул я, уже просчитывая, как его крутить.
Если б был в своём теле – уложил бы за пару секунд. Но сейчас другие вводные. Значит, работать надо с головой.
– Ты чего, шкет пижамный? Попутал? – прошипел он. – Гуляй отсюда, пока башку не свернул.
И урка шагнул вперёд, а после, не дожидаясь моей реакции, ударил первым. Вразвалочку и несколько расслабленно, как будто вообще не парится, что я – хотя бы гипотетически – могу чем-то ответить.
Зря.
Ведь сознание моё – старое осталось, рефлексы – живые, мозги помнят.
Уклон. Кулак его мимо просвистел.
Выпад вперед. Я выкинул руку и схватил его за ноздри, сжал. Пальцы у меня нынешнего, как у музыканта – в самый раз по размеру ноздрей. Схватил цепко и притянул его к себе, сходу впендюрив коленом в живот. Оп! Хорошо вложился, чтобы диафрагму выключить.
Урка хрюкнул, согнулся, но упасть не смог – я держал его, как ягнёнка перед забоем. Стоял, скрючившись, и хрипел. Знаю, дышать трудно после тычка в «солнышко».
– Я же говорю – милиция, – назидательно проговорил я, одновременно обшаривая его свободной рукой.
