– Нет! – заявляет малышка и показывает папаше язык.
Высокие отношения. Закрываю девочку собой.
– А вы докажите! – прищуриваюсь. – Что она ваша дочь.
Брови Громова ползут вверх.
– Чего?
– Того! Какой-то дядька в белом халате бегает за маленькой девочкой. Я вот сейчас в полицию позвоню, и пусть они разбираются!
Девочка не двигается, лишь хлопает ресницами. А я ощущаю наполняющую меня нежность к этой малышке. Такая милашка!
У Громова такой вид, словно он меня сейчас придушит. Но красив, зараза! Волевой подбородок, густые брови, темные волосы. Лицо мужественное. Жаль, что говнюк!
– Катя! – рычит. – сейчас же иди сюда… иначе…
– Григорий! – в больницу заходят несколько… эээ… японцев? Или корейцев? – Доброе утро!
Они говорят на английском, все кланяются, Громов бросает на меня злобный взгляд. Затем его губы растягиваются в обаятельной улыбке.
– Мистер Чин Чху, – на чистом английском произносит, – пройдемте в мой кабинет, там переговорим.
Затем снова злобно сверкает глазами. Вокруг никого, корейцы бодро шлепают мимо меня. Я же машинально притягиваю к себе Катю.
– Присмотри за моей дочерью, – цедит нейрохирургище, – а потом мы поговорим, Лебедева.
ТАК ОН В КУРСЕ?
Пока я поднимаю челюсть от пола, он расправляет плечи (офигеть какой огромный мужик!) и вальяжной львиной походкой направляется в свой кабинет.
– Пливет, – Катя усаживается рядом, – спасибо, фто помогла мне!
Хмыкаю.
– Ты с папой не ладишь? – осторожно спрашиваю.
– Я ему не нузна, – всхлипывает девочка, и мне становится ее безумно жаль.
Такая крошка! Она в милом розовом свитере и рваных джинсах. На ногах современные дорогие кроссовки. А в глазах печаль.
Я помню, как-то искала информацию про Громова. У него погибла жена. При родах, если не ошибаюсь. Видимо, он остался отцом-одиночкой. Однако с таким режимом работы он бы не смог воспитывать дочь.
Возможно ли, что Громов переехал сюда и снизил рабочую нагрузку из-за Кати? Но тогда почему малышка говорит, что не нужна отцу? Брр! У меня аж всё клокочет от ярости.
– С чего ты взяла? – нет, я сейчас не выгораживаю горе-папашу, а просто не хочу, чтобы малышка так грустила.
У меня пунктик на детях. Ведь в тот день, когда мои мама и папа погибли, я тоже была на той остановке. Мама попыталась оттолкнуть меня, но не успела. От сильного удара я получила серьёзные травмы живота и малого таза.
А потом узнала, что из-за них не смогу иметь детей.
Поэтому такое наплевательское отношение Громова к дочери для меня особенно болезненно.
– Он лаботает, – Катя сидит, свесив ножки со стула, сверлит взглядом коленки, – а я живу с бабуфкой. Но всела она фказала, фто папе пола взять отве… овтеве… от…
– Ответственность? – угадываю.
– Дя! – ее глазки по-прежнему очень грустные. – А он фказал, фто ему некогда. И фто мне луссе с бабулей. Но я хасю, фтобы папа меня любил… моя мамоська усла на небеса, так сказала бабуля.
У меня сердце кровью обливается. Громов, какое же ты дерьмо! Ну как можно так относиться к столь очаровательной малышке? Стискиваю руки в кулаки.
– Знаешь, Катя, а я ведь буду работать с твоим папой, – хмыкаю.
– Дя? – хлопает ресницами.
Они у нее темные, густые. Катюша вообще очень похожа на отца. Волосы, глаза, губы. У них одинаковый нос и когда злятся, они оба копии друг друга.
– Да. И я обязательно с ним поговорю! Обещаю тебе! Он поймет, какая у него замечательная дочка, и будет уделять внимание!
– И мы будем иглать? – с надеждой смотрит на меня. – Каздый день?
Надежда в глазах Кати придает мне сил. Ну, Громов, держись! Уж что-что, а своего добиваться я умею!
Мы еще какое-то время болтаем с малышкой. Она такая прелесть! Как у такого противного мужика могла родиться такая сладкая девочка?
– Лебедева! – сама не замечаю, как передо мной возникает массивная фигура Григория Громова. – За мной!
Эй! Я ему собака, что ли?! За мной, ко мне. Совсем охренел?! Я резко встаю, затем подхожу к этому несносному мужику.
– Да, босс, – ухмыляюсь, – уже бегу!
– Быстрее, у меня мало времени, – он бросает взгляд на Катю, там отпечатывается такая боль, что я на миг опешила.
Но потом быстро беру себя в руки.
Мы проходим вглубь больницы, Громов впускает нас с Катей в свой просторный светлый кабинет.
– С должностными обязанностями ознакомлена? – жестко спрашивает.
– Да.
– К ним я добавляю еще одну, – он смотрит на Катю, затем на меня, – с моей дочерью почти никто не ладит.
Ага, и ты в том числе…
– Но ты пришлась ей по душе. К сожалению, у меня нет времени на работе с ней возиться. Так что это будешь делать ты.
Глава 3
Громов
Дерьмовое утро! Вот бывает нормальное, плохое, очень плохое и дерьмовое. Так вот, сегодня именно такое.
Нет, вчера я славно потрудился. Наконец-то добился разрешения на поставки корейского медицинского оборудования. Несмотря на то, что в этой больнице моих денег больше, чем государственных, эти черти смеют выставлять мне условия.
Но я был бы не я, если бы не имел связей в минздраве. Да таких, что эти клятые чинуши из местных сразу поставили мне все печати.
И сегодня к нам должны приехать представители корейцев, чтобы заключить контракт. Черт, от предвкушения даже ладони потеют. Наконец-то мы сможем поставить нормальное кресло в ЛОР кабинет и поменять томограф.
Внезапный звонок в дверь отвлекает меня от размышлений о том, что еще нужно исправить.
Оставляю горячий кофе на столе, натягиваю футболку и иду открывать.
– Мама? – распахнув дверь, я застываю, увидев свою мать.
И взгляд ее не обещает ничего хорошего. Поскольку рядом с ней топчется моя дочь. Сердце сжимается…
– Ты забыл, да? – коротко спрашивает, я чувствую, что сейчас меня ждет хорошая такая головомойка.
Я что-то забыл. Чертовски важное. И это явно связано с моей дочерью. Катя переминается с ноги на ногу. Она с милым розовым рюкзачком, в руках малышки плюшевый медведь.
– Так, – опираюсь на косяк, смотрю на двух главных женщин в своей жизни, – и что я забыл? Мам, у меня вчера был тяжелый день, я лег под утро.
– Ты всегда так ведешь себя, Григорий. Порой мне кажется, что не я тебя родила, а кто-то другой, – она издевательски выгибает бровь, – ты впустишь нас в квартиру? Или твои мать и дочь так и будут стоять на пороге, как бедные родственники?
– Да, конечно, – спешу убраться с дороги.
Мама заводит Катюшу в мою квартиру. Поправляет ее рюкзачок.
– Иди на кухню, милая. Мы с твоим папой поговорим, и я поеду.
В смысле, поеду? Куда она намылилась?
– Ладно, – малышка даже не смотрит на меня.
Звание «отец года» я точно не получу. Вздыхаю, вопросительно смотрю на маму.
– Ты забыл, – вздыхает она, повторяя эту заезженную фразу.
В последние месяцы именно с нее начинается каждая наша беседа. И нет, я не дерьмо, просто очень много работаю. А когда голова занята одним, то на другое не остается места в мозгах.
– Зачем ты привезла Катю? С тобой ей лучше…
Моя мать складывает руки на груди. Смотрит с неприкрытым осуждением.
– Не думала, что воспитала труса, Гриша. Неспособного принять собственные ошибки и двигаться дальше. Смерть Леры была чудовищной. Но это не твоя вина. Скорая ехала слишком долго, а я не врач…
– Прекрати о ней говорить! – гаркаю, затем тут же прикусываю язык.
Мама не обижается. Она все понимает. Единственный человек, который не отвернулся от меня в то черное время.
Моя жена умерла при родах. В нашей квартире. На моем мобильном было почти тридцать неотвеченных вызовов, когда я включил его после сложной операции. Тогда я спас пациента, но потерял любимую женщину.
– В общем, я освежу твою память, сынок, – вздыхает мама, – уже месяц я талдычу тебе о своем круизе. О том, о котором мечтала уже очень давно. И твой отец, Царствие ему Небесное, не будет мне мешать.
У них были непростые отношения, которые ухудшились после его измены. Но он до последнего бегал за мамой, которая так и не простила. А потом умер…
А молодая любовница отказалась даже его хоронить. Но так как я люблю маму, избавил ее от этого геморроя.
– И ты уезжаешь сегодня, – сжимаю пальцами переносицу, понимая, к чему все идет, – и когда вернешься?
– Это тебя не касается. Гриша, я хочу оторваться на старости лет с такими же буйными подружками, пока меня не свалил маразм. Поэтому говорю тебе прямо в лицо, чтобы ты потом не был шокирован: отныне твоя дочь живет у тебя. Ты заботишься о ней, растишь ее. А я буду хорошей воскресной бабушкой, что печет вкусные пирожки и балует внучку.
– Ба! – в дверях кухни появляется Катя, ее глаза напоминают два огромных блюдца. – Ты уезаесь?
Она хлюпает носом, я подавляю порыв прижать малышку к себе. Я не заслужил… ее.
– Да, милая. Теперь ты живешь с папочкой.
– Я его боюсь… – она с недоверием глядит на меня, – а ты мозесь заблать меня с собой?
– Не могу, милая. У тебя садик, друзья тут. Дай папе шанс.
Шанс… да я сам себе его не дал.
– Ты пришлешь мне инструкции? Расписание ее занятий, любимую еду, медицинскую карту?
– Громов, да что с тобой не так? Ты уже планируешь спихнуть малютку на няню?!
Смотрю на Катю и не могу признаться, что действительно только что об этом подумал.
– Нет, ничего такого.
– Вот и отлично, – сдержанно улыбается мама, – потому что Катенька терпеть не может этих девиц. Им плевать на нее, ей нужен вовлеченный родитель. Никогда не поздно наладить отношения с дочкой, сынок.
– Хорошо. Хорошего тебе круиза, мама…
Она уезжает, я закрываю дверь и разворачиваюсь. Катя – моя дочь. Чудом выжившая малышка. Но мне безумно тяжело на нее смотреть. У нее взгляд матери.
Уровень неловкости зашкаливает. А ведь ребенку всего три.
– Пойдем позавтракаем, – подталкиваю ее на кухню, – что ты любишь?
