Как так? Он же только что вышел через другую дверь.
– Ты еще спрашиваешь? – рассвирепел Родион.
Он вообще вспыльчивый. Итальянцы таких называют «люди с коротким фитилём». Очень меткое определение. Вроде выглядит сдержанным, но взрывается моментально. И если разозлится, то сожжет всё вокруг.
– Целуешься с каким-то мужиком и спрашиваешь меня, о чем я? – в этот момент я даже обрадовалась, что не вижу его лицо.
– Родя, я…
– Не называй меня Родей. Род, Ника, Род!
– Я целовалась с тобой!
– Что? – он взял меня за плечи и встряхнул. – Ника, окстись! Ты мне изменяешь на глазах у всех и при этом нагло лжешь. Что с тобой?
– Отпусти! Мне больно! Какая муха тебя укусила, Род? Ты только что подошел ко мне, произнес наш код, пригласил танцевать и поцеловал.
– Боже мой! Ника, когда ты научилась так изощренно врать? Этот мужик не мог знать код. Скажи честно, что ты просто забыла его спросить. Признайся, что успех вскружил тебе голову. Я пойму, Ника. Но ложь не выношу, ты же знаешь.
Чистая правда. Он, действительно, ненавидит вранье. Всё, что угодно, может простить, если признаться честно. Но не могу же я оболгать саму себя.
– Я другого не понимаю, Ника. Ты что не почувствовала, что это другой мужчина?
– Род, он такого же роста. У него такой же костюм и такой же одеколон.
– Но прикосновения, Ника. Ты же сама всегда говоришь о тактильности.
– Но у него даже руки похожи на твои, – в отчаянии выкрикнула я.
Несколько человек в зале обернулись. Наверняка, они сейчас смотрят на нас с любопытством.
– Пойдем отсюда, на нас все оборачиваются, – муж схватил меня за руку и повел за собой.
Мы пробежали через зал и выскочили на улицу. Род открыл машину, помог мне сесть и сам сел за руль.
– Может, ты код перепутала? – он завел мотор.
– Как я могу перепутать код, если мы его много лет не меняем? Дядя Сёма – наш код. И он его произнес.
– Поразительно! – Родион рванул с места так резко, что я подпрыгнула на сиденье. – Пять лет мы женаты, и ты никогда не врала мне. Да еще и так отчаянно и нагло.
– А ты никогда не изображал Отелло.
– Потому что ты повода не давала. А сегодня просто решила уйти в отрыв.
Я вздрогнула. Именно эту фразу произнес незнакомец, прикинувшийся Родей. Уйти в отрыв. Фраза не настолько расхожая, чтобы два человека повторили ее в течение десяти минут. Тем более, что оба они младше сорока лет. А эту фразу чаще произносят люди в возрасте именно за сорок. Мне ли не знать речевые характеристики поколений? Что это? Совпадение? Или незнакомец даже фразы крадет у Рода, чтобы быть на него похожим?
– Нет, я понимаю, конечно, что успех очень сильно меняет людей. Это такое ощущение, что вот сегодня и сейчас можно всё, потому что заслужила, – Род так крутанул руль, что машину едва не занесло на повороте.
– Прошу тебя, осторожнее! – взмолилась я. – Не гони так. Ты же знаешь, что я боюсь скорости. Мы сейчас врежемся, Род! Давай молча доедем до дома, а там поговорим.
– В отличие от тебя я владею ситуацией, – муж и не подумал сбавить скорость. – Ладно, приемлемо, если бы ты честно в этом призналась. Мы все не ангелы.
– Что? – я аж подпрыгнула. – Ты о чем сейчас? Ага. Я, кажется, начинаю понимать. Ты мне изменил, поэтому сейчас пытаешься переложить на меня вину.
– С ума сошла? Вот это… это… наглость! – Род сначала задохнулся от возмущения, а потом язвительно рассмеялся. – Слушай, милая, пять лет живу с тобой и только сейчас начинаю узнавать тебя настоящую. Я ее с мужиком поймал, и меня же обвиняют в измене. Охренеть можно! Вот она, знаменитая женская логика в действии. Я это буду рассказывать, как анекдот. И ведь что примечательно: я был полностью уверен, что в тебе нет этой бабской дури. Аплодисменты! – он снял руки с руля и захлопал. – Продолжаешь выкручиваться, утверждая, что незнакомый мужик мог знать наш код.
– Род, верни руки на руль, умоляю тебя! – просипела я, у меня аж голос сел от страха.
Машина неслась по трассе на такой скорости, что меня начало тошнить. Я мысленно взмолилась, чтобы высшие силы сейчас послали нам гаишников. Лучше штраф заплатить, чем убиться. И, главное, как назло вокруг не было единого знака с предупреждением, что впереди полицейский радар. Местные гаишники всегда так делают: ставят знак, который предупреждает, что если обнаглеешь и превысишь скорость, то за поворотом будешь штраф платить. Им деньги не нужны. Местная мафия всю полицию пересадила на «Ламборгини». Им нужно, чтобы правила соблюдали и не убивались на дорогах.
Мы немного помолчали, переводя дух. Я уже понадеялась, что Родя начал остывать. Не тут-то было!
– Не понимаю я, Ника, не понимаю, как ты могла так лажануться с кодом? – Род в ярости ударил по рулю.
Ага, всё же начал остывать. Уже не обвиняет в намеренной измене. Пытается понять, как же так вышло.
– Может, он его подслушал? – с надеждой спросила я. – Если он был одет в твой костюм и пах твоим одеколоном, почему ему не подслушать наш код?
– Зачем такие сложности? Ника, выйди из писательского образа. Это не литература, это жизнь. Перестань на мне обкатывать сюжеты! Хочу услышать от тебя признание и получить извинения.
В этот момент в моей сумочке зазвонил тот самый дядя Сёма – старый телефон Роди.
– Вот видишь? Видишь? – ликующе выкрикнул муж. – Вот тебе подтверждение, что я прав! Сама судьба против тебя. Не говоря уже о богах сотовой связи. Потому что техника врать не умеет.
Муж всегда любил технику и воспринимал ее как живое существо. Телефон, машина и компьютер были для него добрыми друзьями. Он им давал имена. «Самсунг» был Сёмой, стариком Сёмой.
Этот телефон Родя любил особенно. Флагманская модель «Самсунга» была куплена в успешный период жизни. И муж истово верил, что телефон приносит удачу. Конечно, потом он заменил старичка Сёму, который уже не тянул. Но всегда носил его с собой в качестве талисмана.
Когда телефон потерялся, муж очень расстроился. Самое интересное, что полоса везения немедленно закончилась и дела пошли не очень. Потому что дядя Сёма мистическим образом помогал принимать важные решения. Он звонил в самые важные моменты. Это всегда был дурацкий спам, или вообще молчание на том конце линии, или реклама. Но мы с Родей давно обратили внимание, что в спаме всегда содержался ответ на наши вопросы.
Если дядя Сёма звонил в тот момент, когда мы что-то обсуждали, значит, эта тема важная и нужная. Поэтому мы всегда его держали под рукой. Когда мы бывали в людных местах, дядя Сёма был у меня. Очень часто муж посылал мне на него сообщения, когда нужно было что-то срочно сказать, а шептаться было неудобно. Например: «Никусь, улыбнись вон тому мужику в белой шелковой рубашке, это важная шишка в издательстве, ты его должна знать, мы с ним подписывали договор». Или: «Милая, ты напряжена, расслабься, всё хорошо, я с тобой».
Многие не знают о моем диагнозе. Ненавижу афишировать эти подробности. Поэтому часто кажусь высокомерной, не узнавая людей. Но удивительным образом сообщения от дяди Сёмы всегда меня успокаивали. Честно говоря, только с Родом я начала ходить на вечеринки, в клубы и в парки солнечным утром. Юра не раз пытался куда-то меня вытащить, но с ним я не чувствовала себя так уверенно, как с Родом. И в парки мы с Юрой ходили гулять только по вечерам, когда темнело, и почти не было людей.
– Начнем с самого начала, – сказал муж. – Давай-ка выдохни и признайся. Понимаю твои чувства. Крутая киностудия подписала с тобой контракт. Ты выпила шампанского…
– Не пила я ничего, кроме коктейля, который ты мне принес. Вернее, не ты, а…
– Ага, значит, ты все-таки выпила с ним что-то.
– Там не было алкоголя.
– Ну конечно, там был только свежевыжатый сок. В Италии. Где даже за обедом пьют вино. Тем более, на шумной вечеринке. Тем более…
И тут я почувствовала, как всё скопившееся напряжение, что свернулось в тугую пружину внутри, вдруг начало прорываться наружу.
– Хватит! – закричала я. – Прекрати разговаривать со мной, как с ребенком или сумасшедшей! Я не больная на голову. И не подстилка, которая вешается на мужиков при первой возможности. Не желаю больше стоять у голой стены на допросе. Довольно, Род! Ты пережал. Ты…
И в это момент нас ослепил свет фар на встречке и раздался страшный удар.
Я очнулась в больнице. Муж сидел рядом и держал меня за руку.
– Ника, милая моя, любимая, дорогая. Ты пришла в себя. Какое счастье! – он целовал мои руки, шепча нежности.
А я вся сжалась в тугой комок. Потому что сразу поняла: это не он. Этот мужчина не мой муж. Я услышала чужую мелодию. Для меня люди звучат разными мелодиями. Каждый по-своему. Наверное, бог так компенсирует то, что все они выглядят для меня одинаково.
Род – это Вивальди, «Летняя гроза». Стремительная, яркая, чувственная. Вечно куда-то бежит и торопится. Налетела, как вихрь, заколдовала, подхватила и унесла, даже не спрашивая: хочешь или нет? Тебя просто несет вместе с этим вихрем.
Отец – «Болеро» Равеля. Идеальная, как робот, мелодия. Точно доходит до конца, не теряя ритма и ноты, добивается своего и начинает сначала. С ровным сердцебиением, с одной интонацией. Как конвейер, штампующий гайки, без сбоев и спотыканий.
Юра – Бах, «Ария на струне соль», более известная как «Воздух». Неспешная, медлительная, успокаивающая уже на первых аккордах. Но… предсказуемая и всегда одинаковая. Как космос, как звездное небо над головой. Просто то, что всегда есть и никуда не исчезнет. Без взлетов и падений, без вихря, как Род. Но и без давления, как отец и «Болеро». Светлая и хрустальная, вся на виду, как сам Юра. Но часто ли мы смотрим на звездное небо?
Там, в больнице, когда муж целовал меня, радуясь моему возращению из небытия, я поняла, что не так. Я не слышала «Летнюю грозу» Вивальди. В голове звучала совсем другая музыка.
«Танго смерти» Карла Дженкинса, «Палладио», которое ошибочно приписывают Вивальди. Боюсь этой мелодии. Всю жизнь боюсь. Она заставляет сжиматься от ужаса. От отчаянной тревоги. От запредельной красоты, которой нет в нашей жизни. Она оттуда, из другого мира, из ада или рая. Нет. Для рая она слишком яркая. Она из ада, манящего и ужасного.
Дождавшись, когда придет врач, я шепнула ему, что не знаю этого человека. Что это не мой муж. Мне, конечно, никто не поверил. Врачи говорили, что травма усугубила мою болезнь. И что потребуется время на восстановление. Отец немедленно нанял самого лучшего психиатра. И после трех сеансов я поняла, что нужно просто молчать. Мне никто не верит. И не поверит никогда. Этому незнакомцу каким-то непостижимым образом удалось обмануть моего отца и всех окружающих. Все в один голос твердили, что это мой муж, и что я просто схожу с ума. Не понимаю, как ему это удалось. Но факт остается фактом: я в ловушке. Выхода нет.
2 глава. По ком звонит колокол
Я проснулась рано утром. Итальянское солнце способно разбудить даже такую заядлую сову, как я. Спальня была залита золотыми лучами. Деревянная кровать нагрелась от солнца. Свежие простыни упоительно пахли травами. Из открытого окна доносились пение птиц и аромат цветов. А главное: деревенская тишина, скроенная, как лоскутное одеяло, из птичьего щебета, скрипа старого дома и дуновений ветра, обволакивала меня успокаивающим коконом.
Этот дом мы с Родом купили за один евро. В Италии полно таких вымирающих городков, где можно купить дом почти даром. Боле того, муниципалитет еще и выдает ссуду на реставрацию недвижимости. Этой cсуды, конечно, не хватило на весь ремонт. Мы с мужем вложили в этот дом столько денег и сил, что проще было бы приобрести новый.
Но меня подкупило то, что дом буквально парил в воздухе на высоких холмах, куда не доносились звуки городка у их подножия. Санти-Козма-э-Дамьяно. Название городка звучит как музыка. Расположение невероятно удобное. Чуть более часа на машине до Рима и минут сорок до Неаполя. Учитывая нашу московскую привычку полдня тратить на дорогу, для нас с Родом это вообще не расстояния.
Этот дом стал моей башней из слоновой кости. Нигде мне так хорошо не работалось, как здесь. Роду вообще всё равно, где жить. Он или в поездках, или работает через интернет.
Я приняла душ, оделась и спустилась вниз, на кухню, прислушиваясь к ступенькам. Если хотя бы одна скрипнет, то сразу попрошу мужа заменить всю лестницу. Я очень чувствительна к звукам. Есть такие люди, с которыми не могу нормально общаться, потому что у них очень резкие голоса. Как бензопила. Мои уши сворачиваются в трубочку.
Ненавижу скрип ступеней. Есть в нем что-то зловещее и пугающее. Я сначала хотела сразу заменить лестницу. Но она из старого дерева и украшена такой красивой резьбой, что мне стало жаль портить вещь, которая придает особую атмосферу дому. Ступеньки отремонтировали. И после этого я раз десять подряд спустилась вниз и поднялась на второй этаж, проверяя, не скрипит ли она. Муж не мог упустить возможность посмеяться надо мной.
– В черной-черной комнате, черной-черной ночью зловеще скрипят ступени, когда по ним крадется страшное чудовище и кааааак схватит тебя! – он взлетел на ступеньки, подхватил меня на руки и зловеще захохотал.
– Перестань! Мне неприятно! Вот дурак! – я от души стукнула его по плечу.
– Попалась! Страшный черт ухватил карапузика и стекает клюквенный сок, – замогильным голосом пророкотал муж и укусил меня в шею, изображая вампира. – Страшно! Ой, как страшно! – завыл он. – Поднимите мне веки! Растопырьте мне ноги!
– Вот балда! Отпусти же! – смеясь, отбивалась я. – Подожди, отомщу тебе. Напишу мистический триллер и главного злодея назову твоим именем. Будешь знать, как пугать писателя. Потом тобой будут детей пугать.
– Это была угроза? – осведомился он, осторожно укладывая меня на ступеньки.
– Род, нет!
– Да! Это единственный способ проверить: скрипят они или нет, – он принялся раздевать меня. – Твоя беготня туда-сюда не поможет.
– Я уже проверила. Отпусти!
– Плохо проверила. В тебе живого веса минус сорок пять кило. Вопрос: будут ли они скрипеть под моим и твоим весом одновременно? Чудовище, между прочим, весит точно больше, чем ты. На то оно и чудовище.
Я едва не застонала от боли, вспоминая пронзительность былого счастья. Сердце перевернулось в груди. Да, меня всегда учили, что за счастье рано или поздно нужно платить слезами. Но я не думала, что платить придется так скоро. Пять лет жизни в чудесной сказке. Сколько слез мне теперь придется пролить за эти упоительные пять лет?
Я вышла на свою любимую кухню. Просторную, по-деревенски основательную. Здесь всё сделано из дерева, как я люблю. Шкафчики, полы, огромные столы, один для еды, другой для готовки. Ненавижу металл. Он мертвый, холодный и пугающий. Терпеть не могу все эти мраморные и гранитные разделочные столы. У меня даже половник из дерева. Два огромных окна украшены ситцевыми занавесками в мелкий желтый цветочек. Я сама долго выбирала эти занавески в Неаполе.
Точно такую же кухню я когда-то увидела в фильме «Крестный отец», когда Аль- Пачино приехал на Сицилию. Поэтому зайдя в первый раз в дом через кухню, даже не осмотревшись толком, сразу поняла, что мы здесь будем жить. Здесь я буду работать по ночам, глядя через огромные окна на холмы и спящий внизу городок. Здесь буду выходить во двор через кухонную дверь с чашкой кофе в руках и сидеть под деревьями с развесистыми кронами. На этой старой плите, которая переживет даже конец света буду жарить яичницу на чугунной сковородке. Да, именно на чугунной. В Италии еще можно такие купить. Итальянцы так же любят старину, как и я. Тефлон здесь не в почете. И инстаграмно красивые кастрюли тоже. Настоящую итальянскую еду готовят в закопченных кастрюлях и на старых сковородках. Поэтому она получается такой вкусной.
Ни одна ступенька под моими босыми ногами не скрипнула. Поэтому никто не услышал, что я спустилась. Род стоял возле кофемашины. Рядом с ним вплотную стояла Аня, наша домашняя помощница. Я замерла на пороге, не веря своим глазам. Потому что Род вдруг поправил ее челку, упавшую на глаза.
В этом жесте было столько интимного, близкого, что я сразу поняла: между ними что-то есть. Задержав дыхание, я сделала несколько шагов назад и вернулась на лестницу. Оперлась о резные перила и зажала рот рукой. Не стонать, не кричать, не охать. Вообще не дышать! Нельзя показывать, что я это видела. Но теперь ясно, почему Родион так настаивал на том, чтобы нанять именно Аню.
Она яркая девушка. Высокая, стройная, с короткой блондинистой мальчишеской стрижкой. Но что это меняет? Родя ведь кинопродюсер. Он каждый день сталкивается с красивыми актрисами. Но я никогда не ревновала. Просто повода не было.
Аню я сразу невзлюбила. А она, как назло, с первого дня активно набивалась ко мне в подруги. И вот вроде бы она всё время пыталась угодить, но мне постоянно казалось, что есть в ней что-то фальшивое. Холодное, чужеродное, как в фильме про демонов, которые прячутся в обычных людях.
Я вообще не хотела нанимать помощницу после того, как моя любимая Рита уехала. Мне не сложно всё делать самой. Но Родион настоял. Потому что после аварии я была в ужасном состоянии. Брать на работу местных Родион не хотел. А у Ани были очень хорошие рекомендации.
Рита работала в нашем доме всю мою жизнь. Она старше меня на двадцать лет. Мама привела ее, когда я родилась. Рита – ровесница мамы и ее лучшая подруга. Она больше, чем домработница. Она – часть семьи. Рита звучала для меня как «Турецкое рондо» Моцарта. Торопливая, суматошная, вечно спешащая, но при этом очень ловкая и аккуратная даже в мелочах. Я любила смотреть, как она летает по кухне. Бросит соль в суп, протрет стол, перевернет котлеты на сковородке. Всё точными, как выстрел снайпера, движениями. Я бы сразу запуталась и сделала всё наоборот: протерла тряпкой котлеты и перевернула соль. Это женское искусство делать сразу десять дел мне совершенно недоступно.
А вот отец никогда Риту не жаловал. И не зря. Она ему не уступала и не делала скидок на его писательскую гениальность. Прямолинейная по натуре, она всегда в глаза говорила то, что думала. Поэтому избалованный мамиными вечными уступками отец Риту сильно не любил.
Они часто ссорились и постоянно спорили, не уступая друг другу ни в чем. Вместе они звучали таким резким диссонансом, что я часто едва сдерживала смех. Отец – «Болеро» Равеля, монотонный роботизированный конвейер, олицетворение порядка и последовательности. И Рита – Моцарт, сгусток энергии, упорядоченный хаос, ежеминутно готовый вырваться из установленных для него рамок. Они были гремучей смесью. Ни один не мог победить другого, потому что обе мелодии по- своему прекрасны.
Как только я выросла, отец с наслаждением и облегчением уволил Риту. И с тех пор нанимал только приходящих пару раз в неделю домработниц. Но я продолжала дружить с Ритой. И как только вышла замуж, сразу снова ее наняла. Род был не против. Рита жила с нами и в Москве, и в Италии. Но как раз перед аварией вынуждена была уехать в Москву. У нее родился внук. Невестка болела после родов и сыну Риты нужна была помощь. Правда, после аварии Рита сразу примчалась в больницу в Риме и сидела до тех пор, пока меня не перевели на реабилитацию в Москву. Она разрывалась между своей семьей и мной. И Род был вынужден нанять другую помощницу.
Я выдохнула, взяла себя в руки, спустилась с лестницы и зашла в кухню.
– Доброе утро, – ни на кого не глядя, бросила я, налила себе кофе и направилась к лестнице, чтобы подняться в кабинет и поработать.
Вернее, обдумать всё случившееся и поплакать всласть.
– А я вот с утра блинчиков напекла, – Аня бросилась мне наперерез, держа в руках тарелку с тонкими кружевными блинчиками, политыми сметаной и украшенными свежими ягодами.
Взять бы эту тарелку – да на башку тебе опрокинуть. Чтобы горячее тесто поставило клеймо бесстыжей гадины на твою физиономию. Держись, Ника! Нельзя показывать, что ты что-то видела. Во всяком случае, пока не разберешься, что здесь происходит.
– Не голодна, благодарю, – я сглотнула собственный яд, чтобы не подавиться им, и осторожно обошла ее сбоку.
– Что с тобой, Ник? – муж поднялся из-за стола и подошел ко мне. – Что за кисляк на лице с утра? – он взял чашку с кофе из моих рук, обнял меня и прижал к себе. – Это с голодухи. Тебе нужно поесть.
– Голова болит, пойду поработаю. Работа – лучшее лекарство, – осторожным движением я высвободилась из его объятий.
