– А мне футбол нравился, – вздохнул урук. – Я был вратарем-водилой. А какой вид спорта тебе по душе?
– Айки-крав-мага, – развел руками я.
– Это что еще за чертовщина? – удивился Иеремия Вишневецкий.
И был тысячу раз прав.
* * *
Глава 5. Коммуникация
Я проснулся внутри роскошной кровати под пышным балдахином. Роскошь, пышность, вычурность – эти определения меня уже достали за время пребывания в юридике Вишневецких. Особенно – во дворце. Я был чужим на этом празднике жизни, меня никогда не привлекала эстетика излишества, я любил минимализм и надежные, простые вещи. Если говорить, например, об одежде, то «Олива» – пожалуй, квинтэссенция моего вкуса. Удобно, практично, мужественно. Да, мне нравились еще и костюмы – пиджаки, брюки… Например, два костюма: легкий и утепленный. Ну, пусть еще по одному на каждый сезон – мало ли, порвется-испачкается. Но за каким бесом человеку – если он мужчина, конечно, – более четырех костюмов – я никогда не понимал.
Нет, если человек – девочка, то тут вопросов нет. Девочки – самые красивые природные явления в мире, пусть украшают собой окружающую действительность со всем возможным разнообразием.
И зачем на кровати позолота? Как позолота может улучшить качество сна? И зачем балдахин, если благодаря охранным чарам комары и прочие кровососущие насекомые Збаражский замок облетают стороной? Вся эта марля, тюли и шелка – чистый бред! Да и вообще – от слишком мягкой перины спина болит, даром, что здешнему моему телу 26, и я вообще отчасти дракон.
– ДРАКОНЫ ЛЮБЯТ СПАТЬ НА КУЧЕ ЗЛАТА И СЕРЕБРА! – подал голос дракон. – ИЛИ В КОМПАНИИ ПРЕКРАСНЫХ ДЕВ.
– Что касается компании прекрасных дев, тут мы с тобой необыкновенно солидарны, – признал я. – Мне бы хватило и одной, но, похоже, в отчем доме положено соблюдать некие правила. Это ж юридика – тут правил и традиций вагон и маленькая тележка…
– А где одежда? – удивленный Гоша – это было что-то новенькое, так что я мигом вскочил с кровати и уставился на стул, куда аккуратно, по-военному, развесил брюки, жилетку, рубашку и пиджак.
Ничего этого не наблюдалось. Нет, в саквояже, конечно, имелся комплект оливы – я же собирался, в конце концов, воспользоваться байдаркой, но этот костюм мне был дорог как память! В конце концов – первая серьезная покупка в мире Тверди! Впрочем, одежда – это был второстепенный вопрос. Первостепенной важности тема после сна находилась за расписной дверцей – там имелся и душ, и уборная. И полотенца, и халат, и всякие-разные гигиенические принадлежности – на гостях Вишневецкие не экономили.
Стоя под тугими горячими струями воды, я поймал себя на том, что пытаюсь услышать, что там поделывает дядя Петя из соседней квартиры… М-да, можно вывести человека из земщины, но не земщину из человека! Даже если он – дракон.
Выйдя наружу посвежевшим и запахнутым в халат, я застал у своей кровати какого-то блондинчика в свитке. В одежде такой, а не в пергаменте, скрученном в трубочку.
– Ваш наряд, пан рыцарь! – он едва ли поясной поклон передо мной не вломил, но был прерван.
– Однако, ты кто такой?
– Тараска, Микулин сын! – отрапортовал он. – Коридорный!
– Где моя одежда, Тарас Николаевич? – очень вежливо поинтересовался я.
– Вот, пан рыцарь! – он протягивал мне стопку чего-то явно пышного и вычурного – снова.
Сверху стояли желтые сапоги, чтоб их бесы съели.
– Меня Георгий Серафимович зовут, – объяснил я. – Еще раз назовешь паном – будем учить с тобой Уолта Уитмена, «Песню о выставке». Наизусть.
– А… – несчастный Тарас знать не знал, что ему делать. – Приказано вам вот наряд доставить, тут блуза, кунтуш, шаровары, жупан и сапоги – желтые, как подобает…
– Кому подобает? – уточнил я, постепенно зверея.
– Ясновельможному пану! – понятно, что сам он виноват ни в чем не был, выполнял распоряжения кого-то большого и важного, но…
– Итак, повторяем за мной, Тарас Николаевич… – я взмахнул рукой и начал декламировать:
– …О, мы построим здание
Пышнее всех египетских гробниц,
Прекраснее храмов Эллады и Рима.
Твой мы построим храм, о пресвятая индустрия!
Я вижу его, как во сне, наяву…
– Помилуйте, не проклинайте! – рухнул на колени коридорный. – Я же ничего…
– Давай, Тарас Николаевич, проведи меня туда, где сейчас находится моя одежда. И не смей мне дурить голову, мол, «не высохла», «не успели постирать» и всякое такое прочее. Мы с тобой оба знаем, что тот уровень магии и технологии, которым располагают Вишневецкие, способен справиться с моим любимым клетчатым костюмом в худшем случае минут за двадцать… Вставай давай, Тарас Николаевич, хватит комедию ломать!
– Я ничего не ломал, пане! – в ужасе вскричал он.
Я тяжко вздохнул и снова взялся за Уолта не нашего Уитмена:
– Долой этот разнузданный ад, этот кровавый наскок, словно мы не люди, а тигры.
Если воевать – так за победу труда!
Будьте нашей доблестной армией вы, инженеры и техники,
И пусть развеваются ваши знамена под тихим и ласковым ветром!
Тараска вскочил, ляпнул на кровать стопку одежды и, чуть не плача, сказал:
– Не сносить мне головы, па… Герман Серапионович, но лучше уж на плаху, чем такие ужасы слухать! Поведу вас в прачечную… Но вы за меня словечко замолвите?
– Замолвлю. Скажу, что подверг тебя пыткам! – пообещал я.
– Жестоким пыткам! – закивал Тарас Николаевич.
Он вел меня сначала по коридору, потом – по винтовой лестнице, и, прыгая со ступеньки на ступеньку, все повторял:
– «Пресвятая индустрия!» Это ж надо такое придумать – «пресвятая индустрия!» Богохульство-то каковое!
Я шел в халате и в тапочках и особенно не смущался. А чего мне смущаться? Вот в желтых сапогах мне, полешуку, было бы очень стыдно. Я бы лучше с голым афедроном прошелся, чем сапоги эти надел. А в халате – комфортно, даже тепло… Мы спустились куда-то в район пятого круга ада, глубоко под землю.
– Тут – темница, там – прачечная и складские помещения, – пояснил коридорный. – Нам – налево. В темницу пока рано, да и не очень хотелось бы.
Вдруг я услышал из-за железной двери знакомы хриплый баритон. Там явно орудовал Бабай Сархан!
– Лурц, гребаный ты папуас, ты сведешь меня в могилу! – слышался его громовой рев. – Ладно эти дефективные, но тебе-то за каким хреном сраные зимние яблочки понадобились, а? Что, кисленького захотелось? Ты у меня компот с синильной кислотой до конца жизни пить будешь! Я тебе набью на левой груди татау с оскоминой, а на правой груди – татау левой груди! Как выглядит оскомина? Попи…говори у меня еще, малолетний бубхош багронк! Давай, вылезай оттуда и аборигенов этих мелких вытаскивай… Дожили, ять, целую команду черных уруков поймали какие-то шляхтюки! А й-о-о-оп вашу… И высекли вас? Стыдоба! Я отдам вас Перепелке в вечное рабство, он вас сначала шомполами запорет, а потом научит яблочки воровать, мои ж вы обосранцы! Позорище всего ордынского народа!
Постепенно причины появления Бабая на приеме у Вишневецких проявлялись во всей своей красе… Похоже, отлавливая лярву в парке, он выплачивал долг за косяк своих подчиненных!
– Нам налево, – опасливо косясь на дверь, повторил Тарас Николаевич.
– Ну, ладно. Налево – значит налево, – не стал спорить я.
– Людка-а-а–! – заорал коридорный, едва шагнув внутрь прачечной. – Тута па… Э-э-э… Постоялец из седьмого! Хочет себе костюм взад завернуть.
– СЕБЕ В ЗАД ЗАВЕРНИ! – рыкнул Пепел.
Я подавился усмешкой, сунул руки в карманы халата и стал ждать.
– Это чегой-то ясновельможному пану кунтуш не понравился? – раздался женский голос из глубин прачечной.
– Чш-ш-ш-ш, дура, он щас опять свою чертовщину читать начнет, Григорию Сатьяграховичу не ндраицца, когда его паном кличут!
Моей реакцией на такой пассаж стал типичный жест рука-лицо: с запоминанием имен и отчеств у бедового коридорного явно имелись проблемы! Но, поскольку и костюм, и рубашка предстали предо мной в самом приличном виде, то дальнейшее курощение Тараса Николаевича я решил прекратить. Скинул халат, быстро оделся, стоя босиком на каменных плитах пола, грозно глянул на своего провожатого – и тот мигом принес начищенные ботинки с новыми шнурками.
– Ну, носки-то, Гавриил Самвелович, возьмите уж эти? – коридорный протянул мне пару.
Ничего крамольного в них я не увидел. Разве что цвет – красный, ну это уж меня слабо волновало. Так что спустя минуту я был одет, обут и готов к новым свершениям. Например – очень хотел найти Ясю и Бабая, к обоим у меня имелись серьезные разговоры. Но…
– Завтрак в малой столовой! – хлопнул себя по лбу Тарас Николаевич. – С меня шкуру снимут! Пойдемте, пойдемте, Гавриил Соломонович!
Интересно – а если бы я не проснулся вовремя, что бы он делал? И вообще вовремя – это во сколько? Который сейчас час?
* * *
Честно говоря, я слегка переживал по поводу завтрака: вдруг там какие-нибудь сложности начнут подавать, с кучей столовых приборов и непонятными блюдами? Ан нет – тут у нас бал правила галицко-русско-польская шляхта, а не всякие галльские месье, так что завтрак тоже был шляхетский: огромная яичница с жареными колбасками, помидорами, огурцами, всякой зеленью, хлебом… Или – гурьевская каша, на выбор. Женщины в основном предпочитали второй вариант, мы же с Бабаем, оказавшись за столом плечом к плечу, налегали на калорийную пищу.
Я и орк были единственными, кто не придерживался традиционных шляхетных нарядов. Орк, видимо, достал откуда-то из закромов довольно приличную и, кажется, чертовски дорогую черную рубашку, в которую, наверное, могли бы влезть двое таких, как я. Да и джинсы по такому случаю, как торжественный завтрак, оказались у него черного цвета и не рваные. Вроде как даже от какого-то ингрийского дизайнера. Ну, надо же!
Однако, имелся тут кое-кто, на кого смотреть было гораздо приятнее, чем на верзилу-урука! Яся отлично выглядела в своем длинном, в пол, платье с открытыми плечами. И диадема ей шла. Разве что сидела девушка очень далеко – на женской половине стола, рядом со своей бабушкой, и нам оставалось только переглядываться. Во главе, конечно, восседали старшие Вишневецкие, окруженные внуками.
– Так ты своих выручал? – уточнил у Бабая я. – Пока за костюмом ходил – случайно услышал, как ты там в темнице кого-то распекаешь, уж извини…
– Я ж говорю – папуасы! Яблочков им захотелось! Шла в Паннонию колонна из таганрогских снага, с ними – несколько таборных уруков с семьями. Я встречать их Лурца послал, может, слыхал – Желтая Майка? Нет? Ну, он парень лихой, но надежный, а чтобы в Инферно пройти грамотно – опыт нужен или проводник, который там бывал. И эти черти, ну – молодняк урукский таборный, его как-то уговорили за яблочками забежать! А про то, что сад на территории юридики Вишневецких находится – забыли предупредить. Когда это вообще их останавливало? Вот и представь: добыли сторожевых собак…
– В каком смысле – добыли? – удивился я.
– Ну как, в каком? – вздохнул атаман. – Как добычу добыли. Там такие собачки – по семьдесят кэгэ весом! Добыли, значит, нафаршировали яблоками и на костре стали жарить, вместо вертела используя вырванную из ограды сада арматуру…
– Однако! – мои брови поползли вверх. – Вот это – трудные подростки!
– Мутанты они и демоны… Короче, пока гребаные папуасы кулинарией занимались – их и зажопили, – обобщил Бабай и, забывшись, ухватил сразу две колбаски руками и принялся жевать. – А я их вытащил!
– А почему – сам? – уточнил я. – Ты же целый атаман и князь, важная шишка!
– Натура такая, – пожал плечами он. – Вот я про тебя справки навел: ты ведь и правда препод! На кой хрен ты в школе корячишься, если весь из себя рыцарь и землевладелец? Во-о-от! И я потому по Хтоням бегаю и тварюшек ловлю. Не могу по-другому. Княжество там, атаманство – это все просто прикрытие. Мир вокруг такой: чтобы быть свободным, нужно быть влиятельным и сильным. И если я хочу и дальше причинять добро, наносить радость и внушать народу счастье – то приходится играть по правилам. Надо было стать князем – пожалуйста, вот он я, князь Хтонический, отцепитесь. Но сесть на жопе ровно и скипетром размахивать? Не-е-ет, с этой дичью и без меня справятся… Смекаешь?
– Целиком и полностью смекаю… – мы с ним были очень разными, но понимали друг друга прекрасно. – У тебя свой пунктик – эта твоя Орда, у меня – свой.
– Дети?
– Дети, – кивнул я. – Хочу, чтобы у них было право выбора, вот что. Чтобы они могли выбирать осознанно, без песка в глазах, понимаешь?
Орк с деловым видом забросил в пасть еще три-четыре яйца, прожевал и сказал:
– Ага. А я хочу дать любому, даже самому распоследнему пропащему снага второй шанс. Упустит – ну, кабздец ему, выпотрошу, скальпирую и выброшу на помойку. И жаба по нем не кумкнет… Но второго шанса заслуживает всякий…
– Всякий? – напрягся я.
– Ясное дело, если он не мучит маленьких детей и не кушает людей! И не вытирает хрен об занавески! – заржал Бабай, и тут мы заметили, что все пялятся на нас, хотя до этого вели чинные-благородные разговоры.
– Спелись, значит, – проговорил со своего конца стола старый Вишневецкий. – Какой кошмар. Кто посадил их вместе?
– А с кем бы ты предпочел, чтобы они сидели, дражайший мой супруг? – спросила у мужа Гражина Игоревна.
Паны и паненки за столом нервно стали переглядываться. Яся и ее братья – заулыбались. Иеремия Михайлович сначала нахмурился сурово, а потом негромко рассмеялся:
– Что ж, будем считать – это тонкая интрига по завязыванию неожиданных союзов… Ядвига – окажи любезность Георгию Серафимовичу, проведи ему экскурсию по замку. А мы с его светлостью паном-атаманом обсудим наши скучные и обыденные дела…
Конечно, конечно… У безумного князя и безбашенного атамана – обыденные дела. Скучные. Но идея прогуляться с Ясей мне очень нравилась! И ей, видимо, тоже. А что? Официальное распоряжение главы клана! Такие распоряжения исполнять – одно удовольствие. Хотя подобный расклад и подталкивал меня к тому самому разговору – третьей причине моего приезда в Збараж.
* * *
Даже сквозь материю брюк я чувствовал жар от молодого, сильного девичьего тела. Яся ко мне льнула, взяв под руку и прижимаясь бедром.
– Я чертовски по тебе соскучилась, чес-слово, – сказала она. – И полностью одобряю твою идею со сплавом, хотя и не понимаю всей подоплеки, да?
– Да… – признал я. – Подоплека есть. Такая, довольно дерьмовая.
Мы обходили замок по кругу, Ядвига вела меня в гараж – ей не терпелось показать мне свою коллекцию гоночных авто. Ну да, у нее была коллекция гоночных авто! Вообще, если честно, чем больше мы гуляли тут, тем больше я понимал значение слова «мезальянс», которое так резало мне слух, когда его произнес Вишневецкий.
Этот клан был неприлично богат. Я не знаю, сколько миллионов денег хранилось в казне Збаража, сколько – лежало на счетах в банках Государства Российского. Но, кажется, они могли позволить себе всё, что угодно. Вообще – всё. И тем более странным, и тем более ценным для меня был выбор Ядвиги. Она жила в Мозыре, работала в колледже, хотя могла купаться в роскоши, мановением руки управлять жизнями сотен и тысяч человек, получать все мыслимые и немыслимые удовольствия… Нет, я не принадлежал к тем ханжам, которые считают, что мужчина обязательно должен быть богаче…
Однако я собирался связать с ней свою жизнь. И не собирался жить на подачки ее родни, это точно. У меня была идея фикс – разграничить все ресурсы, что упали ко мне с неба, и пустить их на благотворительность. А добытые честным разбоем… То есть – собственными усилиями – этими уже пользоваться. Как, например, с Горыньской усадьбой и охотничьим домиком Ходкевичей. Его я получил сам, по условиям мирного договора.
– А как ты избежал почетного права обрядиться в кунтуш и желтые сапоги? – поинтересовалась вдруг Ядвига. – Бабушка же явно как-то пыталась тебе подсунуть соответствующий наряд, а?
– Пыталась… – усмехнулся я. – Но Уолт Уитмен оказался сильнее.
– Кто? – глаза Вишневецкой широко открылись. – Какой Уитмен?
– Не только, в конце концов, созидать, открывать,
Но также и приносить сюда, может быть, издалека то, что уже открыто,
Наделяя это нашей, собственной сущностью, естественной, безграничной, свободной,
Наполняя этим огромную неодухотворенную массу, оживляя ее огнем животворной веры,
