Макс Фрай "Ловцы книг. Замечательный предел"

Ловцы книг. Замечательный предел
Макс Фрай

Ловцы книг #3
Что мы знаем об этой книге?

Что это последняя, третья часть. Хотя продолжение, конечно же, следует. Но книгой оно не станет. Продолжение этой истории нам предстоит не писать и читать, а жить. Потому что наилучший финал – приближение к пониманию, что финала не может быть.

Макс Фрай

© Макс Фрай, текст, 2025

© Екатерина Ферез, иллюстрация, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

• Что мы знаем об этой книге?

Что это – последняя, третья часть. И если вы до сих пор не читали две предыдущие, лучше бы всё-таки их сперва прочитать. Впрочем, сами разберётесь, не маленькие. Ну, или не разберётесь. В любом случае довольно нелепо пытаться из прошлого (марта двадцать четвёртого года) на ваше поведение повлиять.

• Что мы знаем об этой книге?

Что её, предположим, автор (тот, который писатель из ТХ-19) сидит сейчас дома, время почти пять утра, но не по какой-то особой причине так засиделся, просто автор – так называемая «сова». Он, она (понятия не имею, кто я, когда пишу; подозреваю, ни то ни другое, а какая-то левая контрабандная штука, которой в человеческом теле вообще не положено быть) – короче, автор всегда работает ночью и издевательски спит по утрам.

Так вот, автор книги сидит в своём кабинете, залитом зелёным светом (у меня всюду в доме светодиодные ленты и просто зелёные лампы, я этот свет натурально ем). И думает, что не обязан вот прямо сейчас писать продолжение истории про Ловцов. Никто его (автора) в шею не гонит, можно хоть до лета гулять. Или до осени. Или до Нового года. Да можно вообще не дописывать книгу. Пусть так и останется незаконченной. Предположим, это такая творческая концепция: события третьего тома каждый читатель должен нарисовать в воображении сам.

• Что мы знаем об этой книге?

Что оставить её незаконченной мне заказчик не даст. Вот так начинаешь писать ради собственного удовольствия, и вдруг выясняется, что это на самом деле заказ. Голос заказчика звучит из моего сердца, из всех четырёх его областей. Ходят слухи, что этот голос существует (сияет) извечно в моём собственном разуме, но такую гипотезу поди при жизни проверь.

• Что мы знаем об этой книге?

Что у меня уже давно нет иллюзии, будто она хотя бы отчасти подчиняется моей воле. И вот прямо сейчас я понятия не имею, к чему приведёт нас её финал. Предполагаю примерно три варианта (из них мне нравится только один), но заранее ясно, что в итоге будет какой-то немыслимый (пока) для меня четвёртый. Или вообще девятьсот шестьдесят второй.

Вильнюс, никогда

Альгис Косински просыпается от девичьих воплей: «Love must die! Love must revive!» – открывает глаза и с ужасом понимает… нет, пока просто так понимает, без ужаса, ужас охватит его потом; в общем, Альгис Косински, ведущий вечерних эфиров Заречного радио, открыв глаза, понимает, что он проснулся не дома в постели, а на работе, в радиостудии, в прямом эфире, это полный провал. Кто-то (вероятно, он сам) поставил Dakh Daughters[1 - Dakh Daughters – женская музыкальная группа из Киева, выступающая в жанре театрального перформанса. Неподражаемые.], собственно правильно сделал, девчонки огонь, но песня почти закончилась, музыка затихает, с этим срочно надо что-нибудь делать, в смысле, хоть что-то сказать. И вот тогда-то его наконец охватывает обещанный ужас, реально волосы дыбом, тонкая струйка холодного пота медленно ползёт по спине, но это полезный, рабочий ужас, от которого не замираешь, а действуешь единственно правильным в такой ситуации образом: открываешь рот и начинаешь (неважно, что именно) говорить.

– Девочка-девочка, – говорит Альгис Косински почему-то по-русски; на самом деле, он просто не помнит, на каком сейчас надо говорить языке.

– Но не по-русски же, – панически думает Альгис. – Я не могу быть ведущим русской радиостанции, меня бы не взяли, у меня кошмарный акцент.

На самом деле, акцент у него не кошмарный, а почти незаметный, причём красивый, приятный для слуха, и с этим красивым акцентом Альгис Косински говорит в микрофон своим неповторимым бархатным баритоном, в который полгорода по уши влюблено:

– Девочка-девочка, Чёрная Рука уже на твоей улице, но в твой дом она сегодня, к сожалению, не зайдёт, потому что в соседнем баре всю зиму по вторникам наливают фирменный Чёрный грог, первая кружка бесплатно, ребята знают толк в искушениях, девочка-девочка, не грусти. По специальной заявке Чёрной Руки у нас весёлая песенка – для тебя и всех остальных, у кого этим вечером обломалось свидание, ничего, какие наши годы, наверстаем ещё.

Альгис Косински выдыхает (думать: «Боже, что я нёс, идиот, позорище!» – он будет после эфира, потом), мысленно перекрестившись нажимает на кнопку пульта (он спросонок не помнит, что означают все эти кнопки, но многолетний опыт – великое дело, руки сами всё знают, они у Альгиса молодцы). «Bei Mir Bist Du Sch?n», – поёт женский голос. «Ага, Hot House West Swing Orchestra», – вспоминает Альгис Косински. Он рад, что всё получилось, и что сразу узнал музыкантов и композицию, значит с головой не так плохо, как кажется. Ему нравится выбор Чёрной Руки.

Пока звучит песенка, Альгис Косински пытается разобраться, что вообще происходит. Я уснул на работе? Прямо в студии? Под вопли Dakh Daughters? Не может такого быть. Я что, напился прямо перед эфиром? Да ну нет, не настолько я идиот. К тому же, – внезапно вспоминает Альгис Косински, – я в последний раз напивался ещё студентом, я вообще не по этому делу, у меня от любого бухла болит голова. Максимум – бокал вина в хорошей компании, бутылка холодного сидра летом, кружка глинтвейна в морозный день. А может, мне стало плохо, и я грохнулся в обморок? Непонятно, с чего бы, вроде никогда припадочным не был. Но предположим. А как ещё объяснить? Тогда я молодец, получается. Быстро очухался, не погубил эфир.

Альгис Косински смотрится в зеркало; хрен знает, зачем оно нужно в радиостудии, но сколько он здесь работает, столько оно и висит. Ну вот, наконец пригодилось! Бывают, оказывается, такие моменты, когда зеркало – единственный способ быстро вспомнить, кто ты такой. В зеркале отражается немолодой человек с орлиным носом и небольшими, но яркими голубыми глазами, седые волосы небрежно связаны в хвост. По-зимнему бледное лицо отражения выглядит безмятежным. Ну да, – сердито думает Альгис, – это же у меня проблемы, а он мираж зазеркальный, ему-то что.

Музыка умолкает; господи боже, – думает Альгис Косински, – почему такая короткая песня, я ещё ничего не успел понять. Ладно, – говорит себе он, – потом разберёмся, что это был за обморок, главное, я живой и в прямом эфире, значит, надо хоть что-то сказать.

Когда не знаешь, о чём говорить, говори о погоде; Альгис Косински трепло от бога, идеальный ведущий прямого эфира, поэтому за всю свою (почти сорокалетнюю) карьеру на радио он схватился за спасительную погоду всего в третий раз.

– Погода сегодня хорошая, – Альгис Косински говорит по-литовски, потому что на пульте литовские надписи. «Значит, я на литовском радио, – думает он. – И кстати, понятно же, почему я гнал про Чёрную Руку по-русски: эту страшилку я впервые услышал в детстве от друга Лёшки, который жил в нашем доме на втором этаже. На самом деле даже хорошо получилось, красивое напоминание, что языков в нашем городе ненамного меньше, чем жителей, но все всегда понимают всех».

– Изумительная погода, – повторяет Альгис Косински. – Даже не верится, что формально ещё зима. Не удивлюсь, если на газонах Бернардинского парка уже цветут маргаритки; кстати, надо будет проверить по дороге домой.

Его голос звенит от потаённого торжества, потому что он наконец-то вспомнил, как тут всё на этом чёртовом пульте устроено, в каком порядке идут композиции, заранее подготовленные для эфира, и как этим хаосом управлять.

– Ну, так уже вполне можно жить, нормально всё будет, я справлюсь, – думает Альгис Косински, а вслух говорит:

– В честь хорошей погоды и маргариток – Folknery[2 - Folknery (укр. Фолькнери) – украинская фри-фолк группа из Киева, её основали Ярина Квитка и Владимир Муляр в 2009 году. Группа использует аутентичные и экзотические музыкальные инструменты, вроде колесной лиры, бандуры и африканского джембе.]! Чтобы наша ранняя весна поняла, что она не такая уж ранняя, раз пришла, так пусть остаётся до самого лета, чего туда-сюда бегать. Vesna krasna!

Эта Vesna krasna, к сожалению, очень короткая, всего две с половиной минуты, но Альгис Косински всё равно успевает задремать, провалиться в тёплую тьму, проспать, если верить ощущениям, вечность и проснуться от непривычно острого счастья: я в прямом эфире! На радио! Я тут работаю! Как же мне повезло!

– Я с детства мечтал работать на радио, – говорит вслух Альгис Косински, бессменный ведущий вечерних эфиров. Он сам не заметил, как перешёл на польский, потому что до школы жил у польской бабушки Ядзи, Ядвиги, они вместе слушали радио, и бабушка Ядзя, за день уставшая от его болтовни, смеялась: вот куда тебя отдать надо, всех бы вусмерть заговорил.

– То есть, – признаётся Альгис Косински, – сначала об этом мечтала только бабушка Ядзя. Но я подумал и согласился: отличная работа, хочу. Главное, я же теперь могу крутить свою любимую музыку всему городу сразу. Это проще, чем бегать за каждым из вас в отдельности, хватать за рукав и требовать: «Ты только послушай!» Кнопку нажал, и привет.

Альгис Косински смеётся так заразительно, что невозможно не рассмеяться за компанию с ним. И нажимает кнопку. И исчезает. В смысле, засыпает так крепко, что не слышит даже первых аккордов, никогда теперь не узнает, что он поставил (но мы-то знаем: «Ride the wild wind» Queen).

– Только что, – говорит, проснувшись, Альгис Косински, уже по-литовски, потому что мультикультурность мультикультурностью, а всё-таки он на литовском радио ведёт эфир. – Вот буквально только что, – повторяет он, – пока вы слушали музыку, я уснул. Не представляю, как так получилось, но факт остаётся фактом. А когда проснулся, вообще ничего не понял. Где я, что происходит, кто я такой? Но знал, что я счастлив… нет, я не знал, я был. Я ничего не знаю, я счастлив, я – счастье. Пусть вам Айвёр[3 - Айвёр Полсдоттир (фар. Eivоr Pа’lsdо’ttir) – фарерская певица и автор песен. Альгис Косински поставил её песню «Into The Mist».] споёт, как она заблудилась в тумане. Кто блуждал в тумане, нас с Айвёр поймёт.

– Волки и стрелы, холмы и цикады, папоротники и осьминоги бегут и поют, и ликуют, и кружатся, кружатся, и всегда, и прилив, – говорит, не просыпаясь, Альгис Косински на неизвестном ему самому языке; во сне ему кажется, что его слова полны глубочайшего смысла, хотя, с точки зрения бодрствующего человека, это полная ерунда.

* * *

• Что мы знаем о радио?

Что это способ передачи звуков и знаков (в том числе свыше, судьбы и богов) на расстояние – без проводов и кабелей, посредством радиоволн.

• Что мы знаем о радио?

Что это важный канал для получения новостей и другой информации. Особенно другой информации! Чего только некоторые приёмники время от времени не принимают. И невозмутимо преобразуют в (предположим, условно) понятный нам звуковой сигнал.

• Что мы знаем о радио?

Что слово «радио» происходит от латинского «radio» – «излучать во все стороны», что «radius» – это «луч». Что всякий луч имеет начало и не имеет конца (финала), луч устремлён в бесконечность, как всё живое, он – вечный путь.

Вильнюс, январь 2022

Самуил (Шала Хан) иногда приходит в «Крепость» один, без компании. Не потому, что друзья очень заняты (они-то, может, и заняты, но Самуил об этом не знает, он их не спросил). Ему нравится заходить сюда, как в любимые бары Лейна – вечером, на час-полтора, без долгих сборов и разговоров, кто готов, а кого надо ждать. Не по делу, а просто для удовольствия, потому что соскучился по обстановке, здешним напиткам и бутербродам, знакомым лицам и голосам. А что «Крепость» не за ближайшим углом, а в потусторонней реальности, так подобное обстоятельство не препятствие для Ловца.

Был конец января, Рождество давно миновало, а за ним усвистел Новый год, но Самуил явился в «Крепость» как Санта-Клаус с туго набитым мешком. Дана с Артуром и вся остальная компания прочно заняли в его сердце место дополнительных любимых племянников, которых при каждой встрече обязательно надо чем-нибудь угощать. Главное – приносить гостинцы без этикеток, фирменных упаковок и других свидетельств бытия иной (невозможной!) реальности, чтобы друзьям из ТХ-19 не перестали казаться смешными шутки про марсиан. Сласти из домашних пекарен, фермерский сыр, завёрнутый в простую бумагу, фрукты, вино на разлив. А однажды он припёр в «Крепость» целый ящик разноцветных стаканов из портового бара «Булочка»; этот бар – последний осколок былых времён, когда ещё соблюдалось правило: чем умильней выглядит вывеска, тем ужасней за ней притон. Но Шала Хан (Самуил), если что, не добыл те стаканы по старинной традиции, в драке с хозяйкой один на один, просто она обновила посуду и раздавала старую всем, кто согласен немедленно её унести.

А сегодня у Самуила был с собой полный мешок сладких яблок из пригорода, так называемых «зимних», хотя они не обязательно созревают зимой. В Лейне зима наступает, когда захочет, а этим яблокам для достижения полной спелости в любую погоду нужно оставаться на ветках примерно полторы сотни дней. Поэтому в самые длинные годы урожай собирают второй или третьей осенью, а в короткие, вроде минувшего – аж следующей весной.

– Боже, – ахнула Дана, роняя крышку кастрюли, которую только что сняла; коснувшись пола, крышка не упала плашмя, а закружилась, как огромный волчок. – Вот такого пальто я ещё не видела. Ни на тебе, ни в кино, ни в модных журналах, ни в страшных снах.

– Да почему же именно в страшных? – рассмеялся страшно довольный её реакцией Самуил.

– Потому что оно – апокалипсис, – объяснила восхищённая Дана. – Пламя, охватившее мир.

Крышка кастрюли, устав вращаться, упала на пол с таким восторженным лязгом, что всем стало ясно: даже она по достоинству оценила пальто.

Пальто Самуила и правда было из ряда вон выходящее (даже из его персональных рядов). Длинное и просторное, из лохматой ярко-оранжевой ткани, похожей на мех. Шала Хан (Самуил) купил его в Тёнси, давным-давно, когда попал туда в первый раз (в Тёнси вообще всё отлично с нарядами, весёлые духи, хоть и называются «духами», не порхают по улицам голышом). Шала Хан тогда был потрясён, очарован и собирался носить пальто не снимая до конца своих дней. Но не вышло: ткань слишком тёплая, а зимы в Лейне короткие, к тому же бывают не каждый год. Поэтому он щеголял нарядом из Тёнси дней сорок – в общей сложности, за восемь, кажется, лет. А потом заметил, что пальто сидит на нём хуже, чем раньше, стесняет движения, стало узким в плечах. И рукава чуть короче, чем надо, потому что он вырос. Что нормально, когда ты ещё очень молод, но обидно до слёз. Шала Хан всегда легко избавлялся от пришедшей в негодность или просто надоевшей одежды, но с этим пальто из Тёнси он, конечно, расстаться не мог. Даже не оставил его у родителей, где до сих пор хранится добрая половина его гардероба, таскал за собой по съёмным квартирам – бывает такая роковая любовь.

Всё это Самуил (Шала Хан) с удовольствием рассказал бы Дане с Артуром, затем и нужны друзья, чтобы выслушивать наши смешные признания и ещё больше за них нас любить. Однако про Лейн и Тёнси лучше пока помалкивать. Всё-таки «Крепость» находится в ТХ-19. И Дана с Артуром – местные жители, хотя поверить в это часто бывает непросто. Но правила поведения в потусторонних реальностях и без веры приходится соблюдать.

Поэтому Самуил опустил интересные географические подробности. И сказал:

– Это лучшее пальто в моей жизни. Но я уже много лет его не ношу: жмёт в плечах.

– Разве? – удивилась Дана. – Вообще не заметно.

– Это только тебе не заметно. Потому что ты ослеплена его красотой! – Самуил поднял руку: – Того гляди треснет. Видишь, как морщится шов? А я всё равно не могу с ним расстаться. Хотя другу бы с удовольствием подарил. Но с друзьями мне до сих пор не везло.

– Ну здрасьте! – фыркнула Дана. – Всем бы так не везло.

– Мои друзья или слишком консервативны в одежде, или носят другой размер. И вдруг меня осенило, что эти двое рождены друг для друга, – заключил Самуил, снимая пальто. Накинул его на Артура: – Ты примерно одного со мной роста и тоньше. Я уверен, отлично будет сидеть.

Артур просиял:

– Ни хрена себе! Ты серьёзно?

– Зависит от того, готов ли ты его иногда носить. Потому что в шкафу оно уже на сто лет вперёд нависелось. Пускай тогда лучше в моём висит.

– Не иногда. Всегда! Пока слишком жарко не станет. Но осенью снова начну, – пообещал Артур, надевая пальто. Застегнул две верхние пуговицы, сунул руки в карманы, неторопливо прошёлся к окну и обратно. Спросил: – Ну как? Хорошо?

– Как по твоим меркам сшито, – внимательно оглядев его, сказал Самуил.

– Мне даже почти не завидно, – вздохнула Дана. – То есть, завидно не настолько, чтобы силой его отнять. Потому что я буду каждый день это видеть. И по улице рядом ходить.