Ловкина убрала волосы за ухо, и Андрей заметил слуховой аппарат, тонкой дугой уходящий за ушную раковину. Интересно, как с ней общаться? Может, говорить громче? Но пока она вроде прекрасно слышала, даже не переспросила ни разу.
– Сложно сказать, думаю, раз в два-три дня. Мы подружились, и он заходил в палату, когда дежурил. Тогда мне было довольно тяжело, а Сергей старался меня поддержать.
Андрей понимал, что «довольно тяжело» – это мягко сказано, на самом деле ей прилично досталось.
– Вы обсуждали с Власенко ту аварию?
Ловкина невесело усмехнулась.
– Знаете, я была не в том состоянии, чтобы что-то обсуждать. Не хотелось никого видеть. Говорить, когда себя не слышишь, – пытка, а не слышать других… тогда казалось, что хуже быть не может.
– Но вы сказали, что Власенко вас поддержал. Каким образом, если вы не общались?
– Через блокнотик, это было мое единственное окно в мир. Сергей приходил, садился у моей кровати, писал дурацкие шутки. Всячески пытался меня развеселить.
– Получалось?
– Тогда я этого не осознавала, но сейчас понимаю, что да. Его шутки помогали отвлечься.
– То есть темы аварии вы не касались?
Вопрос вышел наводящим, но Андрей не стал перефразировать, в конце концов запись он не вел, а в протоколе всегда можно откорректировать.
– Касались, но не напрямую. Сергей рассказывал, что раньше Подставкин уже пытался покончить с собой, но его спасли. А вот вторую попытку предотвратить не сумели. Ведь в то время все думали, что он пытался отравиться, никто убийство не подозревал.
– Как вы полагаете, Власенко чувствовал себя виноватым?
Ловкина помолчала немного.
– Он говорил… в смысле писал, что должен был все это предвидеть. Они с Подставкиным дружили. Наверное, корил себя за то, что не сумел ему помочь.
– А касательно вас? Испытывал ли он вину за то, что случилось с вами?
– Со мной? – Ловкина поморгала, явно не ожидая такой интерпретации событий. – Не знаю, никогда об этом не думала.
Андрей же как раз именно об этом и подумал, когда узнал, что подозреваемый постоянно торчал у ее больничной кровати. Все было предельно ясно: Власенко и его женушка убили Подставкина, пытаясь сымитировать самоубийство, но вот незадача – случайной волной зацепило Ловкину и та потеряла слух. Именно поэтому Власенко подружился с ней и навещал ее в больнице – чувствовал вину из-за того, что произошло.
Беседу можно было заканчивать. Как и ожидалось, визит Ловкиной оказался пустой тратой времени, ничего нового она сказать не могла. Разговора по телефону с лихвой хватило бы. Даже оформлять протокол повторного допроса не имело смысла.
– Собственно, у меня все. Спасибо, что пришли, и еще раз извините, что потратил ваше время.
«Хотя еще вопрос, кто чье время потратил», – добавил Андрей про себя.
Ловкина, однако, домой не спешила.
– Андрей Алексеевич, скажите, вы и в самом деле считаете, что Сергей может быть причастен к убийству?
Андрей внимательно посмотрел на нее. Откуда она узнала? Он этого точно не говорил.
– Почему вы решили, что Власенко подозревают?
– Он заходил пару дней назад, рассказал, что был на допросе и что им с женой вручили подписки.
– Ясно. Наверняка клялся и божился, что невиновен?
Ловкина кивнула, и Андрей удовлетворенно хмыкнул:
– Они все так говорят.
– Я просто не понимаю… зачем ему убивать?
Андрей шумно выдохнул. Чего он точно не планировал, так это отвечать на вопросы любопытных обывателей, сующих нос не в свое дело. Но теперь по крайней мере понятно, почему она напросилась на встречу.
– Вероника Семеновна, у всех свои причины. Поверьте, у Власенко они были вескими. Придет время, вы все узнаете, а сейчас, если не возражаете… – Он выразительно покосился на экран, давая понять, что ему вообще-то нужно работать.
Но и этот жирный намек Ловкину не спровадил. Она, похоже, вообще не собиралась уходить.
– Надеюсь, у вас больше нет вопросов? – предпринял новую попытку Андрей.
Ловкина виновато отвела взгляд.
– Всего один.
Андрей откинулся на спинку кресла. Он мог бы прямо сейчас выставить ее из кабинета, но сдержался, потому что, несмотря на раздражение, жалел эту бедолагу. Закон давно уже заключил, что ответственности за ее увечье никто не несет – аварию признали несчастным случаем. Но это официально. По совести же ясно: тот, кто отравил Подставкина, виновен и в ее глухоте – одно привело к другому. Вот она и хочет во всем разобраться.
– Спрашивайте, – буркнул Андрей, злясь на самого себя за мягкотелость.
Не так-то просто отключить эмоции и перестать сочувствовать людям. С годами он, несомненно, прокачал этот навык, но мастерства пока не достиг. Может, оно придет после той самой заветной «пятерки»?
– Меня беспокоит записка. Подставкин написал ее во время первой попытки самоубийства, правильно?
Андрей не собирался раскрывать детали расследования, а потому ответил выжидающим взглядом. Ловкина помолчала секунду и продолжила:
– Подставкин пишет записку и пытается повеситься, но его успевают спасти. Четыре месяца спустя его убивают и подкладывают ту самую записку, желая выдать убийство за суицид.
Андрей не перебивал. Интересно, что еще ей известно? Он прекрасно знал, откуда у такой осведомленности растут ноги: отец Ловкиной был весьма успешным адвокатом и умел наводить справки, а предшественник Андрея не заморачивался из-за таких «пустяков», как тайна следствия.
– Значит, после того как Подставкина вытащили из петли, кто-то забрал записку, – рассуждала Ловкина, – и четыре месяца хранил ее у себя. Или же все это время записка была у Подставкина, пока кто-то ее не нашел, не прочитал и не узнал то, что толкнуло его или ее на убийство.
Ловкина могла бы не поднимать выразительно брови, делая акцент на слове «ее», Андрей и без того понял, на что она намекает: в предсмертной записке Подставкин признался, что изменял жене.
– Вы всерьез думаете, что я не рассматривал версию, будто его убила супруга?
– Уверена, что рассматривали. Но Подставкина находилась в тот вечер дома, а потому убить не могла. Не успела бы. Она звонила мужу с домашнего телефона, когда нашла свекровь без сознания. Но что, если это неправда? Что, если в тот вечер звонила не она?
Андрей шумно выдохнул. Жалость жалостью, но всему есть предел: беседу пора было заканчивать.
– Вероника Семеновна, я еще раз прошу меня извинить, но мне в самом деле нужно работать.
Ловкина стояла на своем.
– Андрей Алексеевич, пожалуйста, уделите мне еще две минуты. Дело в том, что Подставкиной не было в тот вечер дома и мужу она не звонила. Это сделала ее дочь.
– И откуда, позвольте поинтересоваться, вам это известно? – Андрей не пытался скрыть язвительность в голосе. Даже его недалекий предшественник сумел установить, кто кому и во сколько звонил.
– Сергей рассказал.
– Я так понимаю, речь о Сергее Власенко?
– Да.
– То есть о том, что жена убитого соврала следствию, вам известно со слов главного подозреваемого?
Ловкина нервным жестом убрала волосы за ухо, похоже, она и сама понимала, что ситуация попахивает бредом.
– Я знаю, как это звучит, и не представляю, чему верить. Поэтому и пришла. Вы же сможете выяснить, правда это или нет? Если Подставкина соврала, значит, позаботилась об алиби еще в тот момент, когда все думали, что ее муж пытался покончить с собой. Сергей говорит, что общался с ее дочерью и она рассказывала, что звонила в тот день отцу, потому что нашла бабушку без сознания, а матери дома не было.
Главный подозреваемый твердит, что невиновен, и переводит стрелки на других – конечно, это нужно проверить! Непременно. Андрей сделает это сразу после того, как впервые за пять лет выспится и слетает в отпуск на Бали.
– Вероника Семеновна… – Он изо всех сил старался говорить вежливо. Не хватало еще схлопотать жалобу, а потом краснеть перед шефом, бормоча «не сдержался». – Послушайте, я понимаю, что вам порядком досталось…
Он замолчал, уставившись на Ловкину, и поймал себя на том, что забыл закрыть рот.
Стоп-стоп-стоп, у Андрея даже пальцы задрожали. Не от раздражения, нет, он вдруг понял, что едва не упустил подарок, который она ему принесла!
Андрей аккуратно выдохнул. Черт возьми… Кто бы мог подумать!
– То есть вы полагаете, что жена убитого обманула следствие?
Ловкина недоверчиво посмотрела на него, явно опешив от такой резкой смены тона. Она не могла не почувствовать, что он был готов ее послать.
– Да. Думаю, это можно доказать, если поговорить с ее дочкой.
Андрей сделал вид, будто размышляет. Теперь главное – не спугнуть, главное – все правильно оформить.
– То есть она узнала об измене мужа, решила его убить и убедила дочь обеспечить ей алиби. Что ж, вполне может быть… – Он изо всех сил старался, чтобы Ловкина поверила, будто ему и в самом деле все это интересно. – Я подозревал Подставкину, но доказательств против нее не нашел. Однако ваши показания многое меняют. Осталось убедить начальника, чтобы позволил мне продолжить расследование. Это дело, знаете ли, у нас у всех уже в печенках.
Тут Андрей душой не кривил, Ловкина это почувствовала и наконец улыбнулась – даже маска не могла это скрыть.
– Да, я прекрасно понимаю. Сама бы с удовольствием оставила все позади, но…
– Важно, чтобы убийца оказался за решеткой.
Ловкина кивнула, и Андрей понял, что уже победил. Осталось закрепить это документально.
– Давайте сделаем вот что. Вы сейчас еще раз все быстренько повторите, я оформлю протокол, а потом пойду к начальнику и попрошу дать мне немного времени, чтобы эту версию проверить. Уверен, он не откажет.
Полчаса спустя Ловкина ушла, оставив довольного Андрея наедине с протоколом ее допроса. Он смотрел на заветную бумагу и не мог поверить своему счастью. Все сложилось как нельзя лучше.
Он заполучил дудочку, под которую подозреваемый будет плясать как миленький, осталось только наиграть правильный мотив. Так что очень скоро каждый получит свое: шеф – явку с повинной и суд в упрощенном порядке, Андрей – закрытое дело и благодарность от начальства, Власенко – обвинение в убийстве и тюремный срок.
Глава 2. Ненадлежащее поведение
Путешествий в этом году не будет – теперь это стало окончательно ясно. Мир стремительно сходил с ума. Билеты в Черногорию превратились в ваучеры от авиакомпании, желание погулять и погреться на солнце – в несбыточную мечту. Даже посиделки в кафе в честь тридцатого дня рождения казались маловероятными.
Ника старалась мыслить позитивно и не поддаваться унынию. Может, оно и к лучшему? Она опрометчиво запланировала отпуск, когда у них с агентством только-только начинались отношения: новые клиенты, интересные задачи, бессонные ночи и ни с чем не сравнимое удовольствие от запуска очередного проекта. Кто же знал, что скоро конфетно-букетный период перерастет в предпринимательские будни? Урок на будущее: собственный бизнес и отдых – вещи несовместимые.
Поток бесполезных дел безжалостно забирал драгоценные минуты: счета, акты, договоры, отчеты в налоговую, ПФР и прочие инстанции. Такие задачи вместо прибыли приносили в лучшем случае нервотрепку, в худшем – штрафы за ошибки или несоблюдение сроков. Ника не жаловалась, пока ее подпитывала основная, креативная, работа, однако с началом пандемии креативность отправилась на самоизоляцию в неведомые края, а ее место заняла бесконечная рутина.
Все клиенты остановили рекламу. Ника сама это посоветовала, потому как при неопределенности лучше замереть, проанализировать рынок и скорректировать планы. Стратегия верная, и клиенты прислушались, вот только очевидные последствия били по самой Нике: новые проекты не появлялись, старые заморозились, в результате доходы упали практически до нуля. Приходилось хвататься за любую подработку.
В свободное время она шерстила интернет в поисках заказов. Бралась за все, что подвернется: тексты, логотипы, презентации, – лишь бы оставаться на плаву. Вот и сейчас, еще толком не проснувшись, сидела в кровати с ноутбуком на коленях и проверяла объявления на сайтах для фрилансеров. Бафка, свернувшись калачиком рядом, досматривала очередной сон. Порой Ника завидовала ее безмятежности, вот бы тоже валяться и ни о чем не думать! Однако человеческие тарелки, в отличие от кошачьих мисок, не пополняются чудесным образом, людям приходится грести изо всех сил, чтобы оставаться на поверхности. Расслабишься ненадолго – утонешь.
Осложняло ситуацию и то, что перед самой пандемией Ника арендовала офис. Угораздило же! Вот он – пример полного отсутствия предпринимательского чутья. Хорошо хоть не успела нанять копирайтера и дизайнера, что-что, а зарплату она бы точно не потянула.
Аренда сжирала бо?льшую часть того, что удавалось заработать, но Ника не могла решить, стоит ли от нее отказаться. Вдруг карантин закончится завтра? Тогда она потеряет место под офис, которое так долго искала. Вдруг пандемия продлится еще год? Тогда она так и будет отдавать деньги за простаивающую площадь. Вся эта неопределенность жутко раздражала.
Ника привыкла действовать по плану и злилась, когда вмешивались факторы, ей неподвластные. Открыв рекламное агентство, она продумала стратегию на полгода вперед, знала, к чему идет, мечтала об успехе. Но потом пандемия ворвалась в жизнь, атаковав сразу по всем фронтам. Намеченные цели полетели в тартарары, а Ника застряла на бездорожье и никак не могла скорректировать траекторию.
Вчерашний разговор со следователем Голиченко, с одной стороны, хоть немного отвлек от переживаний за бизнес, с другой – ударил по еще одной болевой точке. Дело Подставкина снова ворвалось в жизнь и грозило утянуть в бездну, на краю которой Ника балансировала последние годы. Нельзя было погружаться в темноту, но отвернуться не получалось – бездна затягивала, манила, обещая ответ на самый важный, самый мучительный вопрос: из-за кого она лишилась слуха? Больше всего на свете Ника хотела, чтобы гад, виновный в ее глухоте, оказался в тюрьме.
Мог ли этим гадом быть Сергей, которого подозревал Голиченко? Ника не знала. Она давно усвоила, что зло порой скрывается в самых неожиданных местах, но никак не могла представить в роли убийцы этого нескладного, долговязого медбрата.
Сергей здорово поддержал ее после аварии: приходил в палату, писал в блокноте несмешные шутки и всячески старался расшевелить. Говорил, что работы все равно немного, так почему бы не посидеть с самой симпатичной пациенткой? Врал, конечно. Дел у медицинского персонала всегда хватало, но тем не менее Сергей находил время, чтобы к ней заглянуть.
Они не виделись с тех самых пор, как Нику выписали из больницы. Шутливый медбрат и все послеоперационные переживания остались в прошлом. Ника старалась не вспоминать о тех днях, однако прошлым летом папа разузнал, что следователь присматривается к Сергею: проверяет алиби и задает свидетелям вопросы. Ника тогда проходила маркетинговые курсы в Стамбуле и не успела толком переварить эту информацию. Позже оказалось, что версия против Сергея не подтвердилась. Папа так и не сумел выяснить, почему его подозревали и были ли какие-то улики. Следователя заменили, на его место пришел Голиченко, и поток информации оборвался.
Ника вернулась из Стамбула, и после той поездки в ее жизни разом случились два важных события: она уволилась из «Царской трапезы» и открыла собственное рекламное агентство, а Кирилл продал московскую квартиру и переехал в Краснодар. Наконец-то все складывалось чудесно и в работе, и в отношениях.
Конечно, хотелось больше свободного времени, чтобы проводить его с Кириллом, и вместе с тем хотелось больше интересных проектов, чтобы развивать агентство, – одна сфера жизни перевешивала другую, вторая то и дело отвоевывала внимание у первой. С трудом получалось заниматься всем и сразу, но до пандемии Ника часто ловила себя на мысли, что никогда еще не была так близка к той самой заветной гармонии. Все налаживалось. Впервые после аварии мысли о деле Подставкина на несколько месяцев вылетели из головы.
Однако три дня назад к ней в гости без приглашения пришел Сергей. Бездна снова распахнула объятия, и гармония, без того шаткая и ранимая, полетела в пропасть.
«Максим был моим другом! – повторял Сергей, сидя у нее на кухне. Его распушившиеся кудряшки забавно подпрыгивали, когда он мотал головой, словно стараясь прогнать наваждение. – Это какой-то сюр, я будто уснул и никак не могу проснуться. Зачем нам с Альбиной его убивать?! Почему следователь нас подозревает?!»
Ника не знала, что ответить, и уж точно не хотела во все это лезть. Но Сергей пришел не для того, чтобы излить душу, он просил помощи: «Следователь вцепился в нас мертвой хваткой, настаивает, чтобы написали явку с повинной. Говорит, точно сядем, а признание поможет скостить срок. Не представляю, что делать. Ника, я не убивал Максима! Но чтобы это доказать, мне нужен самый лучший адвокат!»
Под «лучшим» Сергей подразумевал отца Ники, знал, что в уголовных делах ему нет равных. На счету Семена Анатольевича Ловкина было целых двенадцать оправдательных приговоров. На первый взгляд – жалкие крохи, за тридцать-то лет адвокатской практики, но к такому выводу придет лишь человек, никогда не сталкивавшийся с системой правосудия.
По статистике, менее процента уголовных дел в России заканчивались оправдательным приговором, то есть стоит попасть под раздачу – почти гарантированно сядешь. Однако личная статистика побед отца Ники приближалась к десяти процентам – это если говорить о победах «чистых», но оправдание не единственный способ оставить сторону обвинения с носом. Папа добивался возврата дел прокурору, переквалифицировал статьи, что позволяло заменить реальный срок на условный, а то и вовсе обойтись штрафом, пару раз рушил обвинение еще до суда – все это дарило его клиентам свободу и портило противнику кровь.
Понятно, почему Сергей так хотел, чтобы именно Ловкин его защищал, однако Ника не спешила подключать отца: убийство Подставкина и без того потрепало их семье нервы. Два года назад смерть хирурга пытались повесить на нее: сбила пешехода и тот скончался на месте – считай, убила. Плевать, что Подставкин уже был при смерти и сам выскочил на дорогу; плевать, что она в той аварии потеряла слух. Неумолимая статистика гласила: водитель практически всегда виновен в смерти пешехода, и большая удача, если удастся доказать обратное.
Так что без помощи папы Ника осваивала бы слуховые аппараты за решеткой. Он присутствовал на следственном эксперименте и сумел добиться, чтобы аварию признали несчастным случаем. Следствие установило: Ника не могла предотвратить смерть Подставкина – однако заключение эксперта шло вразрез с вердиктом собственной совести.
