Прозвенел звонок. Он дёрнулся и разлил кофе. Резко произнёс, соскакивая с подоконника и ища салфетку:
– Терпеть. Пойдём. Не хочу опаздывать. Потом доиграем.
Остерманы
Институт, парк, коридоры, общие знакомые, случайные встречи. К концу осени за глаза их начали звать «Остерманы», и Вика явно злилась, но Арсения это лишь забавляло: он знал, что нет никаких Остерманов, есть Виктория Остер и Арсений Щуман, и как бы ему ни хотелось – это всего лишь картинка. Вика была рядом, и Вика была на безжалостно-выверенном расстоянии. А ему хотелось принадлежности, хотелось быть с кем-то и хотелось просто тепла после долгих тоскливых лет болезни и отчуждения матери. И он чувствовал всё это рядом с Викой. Хотелось ли ему большего? Конечно, да. Но он слишком боялся разрушить то, что получил, и жёстко удерживал себя от любого форсирования событий.
– А ты не соврал насчёт терпения, – сказала Вика однажды, когда они длинными неотапливаемыми переходами шагали в библиотеку.
– Я думал, в этом и суть той игры. Не врать и не пропускать вопросы.
– Очень по-имперски, – согласилась она, беря его под руку и резко меняя тему: – Пойдём вечером в студенческий театр? Сегодня премьера.
– Что показывают? – спросил он, делая вид, что нисколько не удивлён.
– «Полуникому-не-видно», – ответила Вика так же нейтрально, будто приглашал его каждые выходные.
– Интригует.
Арсений хотел наврать отцу, хотел отговориться подготовкой к зачётам или тем, что придётся порыться в библиотеке, поискать судебные прецеденты для курсовой, но сказал прямо, сам удивив себя:
– Иду в театр с девушкой, буду поздно. Маму предупреди, чтобы не волновалась.
Он не слишком помнил, что ответил отец и что показывали на сцене. Места были только в последнем ряду, Вика уверенно направилась к двум свободным возле колонны, и он слегка оробел, смутно припомнив, что значат эти места. Но ничего не случилось, тьма и уединение не помогли, Вика предложила только:
– Слушай. А давай тоже пойдём?
– Куда? – не понял он.
Она не ответила, захваченная спектаклем. Сидела, поглаживая ободранный подлокотник, щурилась, подавшись вперёд. Почему она была с ним?.. А всюду вокруг поблёскивали чужие любопытные взгляды, и с ним здоровались во время антракта, поздравляли с проектом по колониальной политике, хлопали по плечу, вспоминая реформу прозрачности распределения стипендий, которую он предложил студсовету; Арсений слышал, как её обсуждали сидящие впереди старшекурсники.
После спектакля Вика придержала его за локоть, шепнула, незаметно указав подбородком на парня в соседнем ряду:
– Узнал? Председатель Совета обучающихся.
Они были знакомы, но со спины Арсений не узнал.
– Назвал тебя вчера непоколебимым, холодным и справедливым.
– Это когда это?
– Ты в своей лаборатории многое пропускаешь, – усмехнулась Вика. – В том числе весточки от Арнольда.
– То есть? – напрягся Арсений.
– В отличие от тебя, он твёрдо намерен дойти до самых вершин.
– Вик, если ты опять про Совет, то хватит, а? Мне уже отец этим плешь проел.
– Как скажешь, Арс. Как скажешь… Как тебе театр?
– А? – выискивая глазами Арнольда, рассеянно отозвался он. – Я не особо смотрел, честно.
– Не спектакль. Сам театр, – с нажимом повторила Вика.
– А… неплохо.
– Так пойдём?
– Домой?
– Сюда.
– Кажется, я сильно устал и совсем туплю. Мы и так тут, разве нет?
– Хорошо, что тебя профессора сейчас не слышат, – вздохнула Вика. – Ты в деканате на хорошем счету. Я бы даже сказала, с тобой считаются… Правда, с ними ты более сосредоточен. Я предлагаю заниматься в студии. В театральной студии.
– Тебе мало танцев?
Он расстегнул верхнюю пуговицу, ослабил воротник. Хотелось есть и спать. И немного кружило голову то, что Вика рядом, а они – не в аудитории, не в столовой, не в толпе во дворе на большом перерыве, а в сумраке зала полупустого уже театра. Старого, с заношенным занавесом, скрипучими стульями и мерцающими прожекторами, но всё же театра. Была в этом какая-то магия. Совсем как в Вике: ничего необычного, если разложить на части, но если всё вместе… И так же недосягаемо.
– И у тебя же ещё этот «ЭкоЙерлин». И сессия на носу. Какой театр, Вик?
– Сказал человек, который ночевал бы в лаборатории, если бы смог выбить ночной пропуск.
– Кто ж мне его даст. Чудо, что вообще пускают.
– Да, чудо, – задумчиво согласилась Вика, поднимая сиденья кресел и пробираясь к выходу. – Но театр – другое. Это не твоя лаборатория, не мои репетиции. С тобой правда считаются, ты правда на слуху, Арс. Ты амбициозный и честолюбивый, но тебе нужны ещё и другие мышцы, понимаешь? Интонации, внимания, паузы. Ты без этого будешь призраком, у тебя слишком много терпения и эмпатии внутри, ты за ними забываешь себя…
Он вспомнил вечера в танцевальном зале. Вика смеялась, поправляла его, ставила руки, иногда случайно его щеки касались её волосы – на занятия она заплетала косу. Стет, астет, триоль-рекатон, пас-паскаль, гальцер. Каждый раз, замечая, как он наслаждается моментами прикосновений, она говорила:
– Не путай. Это не романтика, это власть тела над хаосом.
Ей нравилось декомпозировать, конкретизировать, систематизировать. Она раскладывала овощи в салатах по цветам, сортировала мусор по фракциям, вела безупречные конспекты, которые разлетались в сессию на весь поток. Она неторопливо и властно приводила в порядок его внутренний хаос, его изломы, сомнения и осколки, отделяя навязанные стремления, чужие напутствия и ожидания от его собственного «хочу». «Могу». «Стану». И не было ничего удивительного, совершенно ничего удивительного в том, что он ответил:
– Интересная мысль. – Попытался представить себя там, на сцене, в полосе света. Не в тени, не в зале, не в тесной лаборатории, а перед публикой. У него пересохло во рту. Это было захватывающе. И тревожно почти до озноба. – Тут бывает какой-то отбор? В труппу? Или как сюда попадают?..
Парк «Виктория»
– Ты правда снова идёшь в театр с Арсением? Надеюсь, он не перепутает тебя с опытом в какой-нибудь своей колбе.
Арнольд произнёс это с усмешкой, позвякивая ложечкой в чашке кофе, – реплика между делом, фраза-заплатка залатать затишье в беседе, – но Арсений едва подавил вспышку злобы. Господин фон Зин. Он отвернулся якобы взять салфетку и закатил глаза. Вернулся к столу с нейтральным выражением на лице. Арнольд всё не унимался:
– Но с колбами, наверно, и проще? По крайней мере, реакции предсказуемы.
За столиком засмеялись.
– Не все, – пожал плечами Арсений. Арнольд дружелюбно улыбнулся и принялся за свой кофе, сваренный на песке. Не ленился ходить в дальний угол кампуса, к преподавательскому корпусу – только там было что-то вроде небольшой кофейни, где можно было купить более-менее приличный кофе, а не бурду из кофейного автомата.
Вика окинула взглядом одного, другого. Протянула лениво:
– Господин фон Зин… Вы говорите иногда так, словно пытаетесь быть за меня в ответе. Это мило. Но я пока и сама справляюсь неплохо.
Арнольд вновь улыбнулся, спокойно и добродушно. Он был дружелюбен со всеми. С Викой – особенно. Опасно добродушен и подозрительно дружелюбен. Кое-кого с его подачи уже отчислили, а одному из преподавателей пришлось покинуть кафедру после небольшого, но тщательно срежессированного скандала.
Тем вечером, отделавшись от Арнольда, они отправились в библиотеку главного корпуса – двухэтажную, с громадными мозаичными панно и массивными столами. В последние месяцы библиотека стала местом учёбы, встреч, долгих разговоров, фильмов в наушниках. Иногда они гадали по книгам, иногда даже проносили кофе в термокружках – Вика никогда не брала одноразовые стаканчики. У них почти не было других мест, кроме института: она не приглашала к себе, он не считал возможным позвать к себе. Кафе, рестораны, парки, за исключением яблочного сада вокруг юридического корпуса, были прерогативой официальных пар – но они не были парой. Оставались подоконники в коридорах, скупо освещённые вечерние аудитории, полуподвальные кабинеты самоподготовки, напоминавшие тюремные камеры отсутствием окон и ослепительно-белым светом. А потом они открыли для себя библиотеку – по неписаному обычаю младшекурсников туда не пускали, но после межфакультетского конкурса эссе Арсения Щумана знали уже достаточно, чтобы пропускать, не задавая вопросов. Как и Вику, ведь она была рядом с ним. Она была с ним, они были вместе, Остерманы – так считал весь институт, на виду которого оба с блеском сдавали коллоквиумы и зачёты, играли проходные роли в нашумевшем «Послесвечении», устанавливали контейнеры для сбора пластика и использованных аккумуляторов и занимались в главной библиотеке.
– В этом и есть секрет, Арс, – сказала Вика, вытаскивая из сумки плотный тяжёлый альбом в бархатном переплёте. – Ты блюдёшь лицо. Делаешь свою светлую сторону идеальной. А под прикрытием этого занимаешься тем, что тебе действительно важно. – Она открыла альбом, и Арсений увидел выкройки, чертежи и рисунки. – Например, этим.
– Ого… – Он аккуратно перелистнул, всматриваясь в блузки, брюки, накидки. – Это какие-то особенные модели?
Арсений не видел в рисунках ничего особенного, но, судя по всему, это было что-то важное, полутайное для самой Вики.
– Это мы делали с ба. Последние полгода, – тихо объяснила она. – Это вещи, сделанные из уже существовавших. Сшитые из того, что иначе бы выкинули. Ткани, текстиль в Империи пока не перерабатываются. Да, кажется, и нигде не перерабатываются…
Арсению было сложно разделить её восторг – он помнил, как важны для неё все эти экологические инициативы, однако никогда не воспринимал всерьёз. Но сейчас он впервые видел её такой: с горящими глазами, ещё больше похорошевшую, возбуждённо шепчущую:
– В Империи пока такого вообще нет. Такого типа одежды. Этому даже нет названия. Я хочу сделать презентацию в институте, я договорюсь на кафедре, может быть, в рамках факультатива… Посмотрим… Но, – Вика улыбнулась смущённо, и он впервые в этот момент подумал, что она может быть уязвима, – в одиночку будет непросто. Арс. Поможешь?
Забавная. Ещё сомневалась.
– Конечно.
– Тогда сегодня стоит попробовать сформулировать цели и выгоды для кафедры. За выходные отлежатся, а в понедельник я поговорю с деканом. Хочу, чтобы мы успели организовать это к дню рождения ба.
Они просидели над формулировками до закрытия библиотеки. Уже погасили свет и выключили инфостенды у входа, а библиотекарь нетерпеливо позвякивала ключами, когда они наконец собрали бумаги, Вика спрятала тяжёлый альбом в чехол, и они вышли из библиотеки в тёмные коридоры. На проходной уже было пусто, и, наверно, от этого шоссе за ней звучало шумней обычного. Арсений, не спрашивая, забрал у Вики сумку. Охнул:
– Ох и тяжёлая! Ну какого феникса ты это сама тащила?
Вика отговорилась невнятно, всё ещё в своих мыслях. Он проводил её до остановки трамвая – она жила в центре, ей было быстрей и проще проехать три остановки на трамвае, чем добираться на автомобиле, – и, так же не спрашивая, вошёл в салон следом. Вика покосилась на него, насмешливо подняла бровь:
– Тебе же в другую сторону.
– Сегодня в эту.
Трамвай, звеня и постукивая, катился по холодному яркому центру. У Арсения затекло плечо, Вика молча смотрела в окно, стоя рядом, и он боялся пошевелиться. Наконец трамвай завернул, Вика подошла к дверям, он пошёл следом, рассматривая её отражение, множившееся в стёклах. Огни «Вины» и «Виды» размывались, летя за ними золотой линией, за окном мелькнул административный комплекс, где ему прочили практику, потом – городской сад и парк «Виктория».
– Виктория, – сказал он.
Вика обернулась.
Миндальные глаза, карие с горчичными искрами, тёмные гладкие волосы, лежащие на плечах каскадом. Он вспомнил, как кончик её косы каждый раз задевал его по виску и щеке в единственном резком развороте пас-паскаля.
– Что?
Арсений мотнул головой.
– Что – что?
– Ты меня позвал. Сказал «Виктория».
– А. Парк.
Вика кивнула и усмехнулась:
– Я в детстве думала, его назвали в честь меня. Потом уже бабушка объяснила, что наоборот – меня в честь его.
Трамвай остановился.
– Моя остановка, – улыбнулась она и вышла. Он вышел следом. Оказалось, её дом – буквально в двух шагах. Вика остановилась у двери, протянула руку. Арсений отдал сумку, но так и не разжал руку, в которой её держал, и Вика провела пальцем по костяшкам на его кулаке.
– Расслабься.
– Немного сложно. Рядом с тобой.
– А, да… Арс… Не обращай внимания на Арношу. Видно же, просто играет в «Допрыгни первым».
Она кивнула ему и скрылась за дверью. В двери была широкая стеклянная вставка, и это напомнило Арсению их первую встречу на балконе, тот первый раз, когда она ушла, пообещав вернуть куртку завтра. Он постоял у подъезда, потом медленно пошёл домой – пешком, через «Викторию», через весь центр, задержавшись возле ограды комплекса, пытаясь вычислить, на каком этаже, за какими окнами скрывается кабинет канцлера. Добрался до дома почти в полночь, тихо, чтобы не разбудить родителей, прошёл к себе и впервые всерьёз подумал, что когда-то, может быть, скоро, придётся поговорить с отцом о его переезде в другую квартиру. Он готов был работать, готов платить арендную плату, если понадобится, – только бы не возвращаться сюда. Но это было невозможно, пока мама оставалась дома. Это было бы равносильно предательству.
…Парк «Виктория». Вика. Надо же, он и не обращал внимание на то, что парк называется её именем.
«Акрограмма»
В дни ярмарок и презентаций старый корпус на краю кампуса преображался в сверкающий неоном портал в другое измерение. Слишком много зеркал, слишком много зелени и коктейлей, разговоров и смеха. Слишком красивая и взволнованная Вика.
В крохотных комнатках за сценой стены были залиты блеском, пыль в воздухе, подсвеченная разноцветными лампами, казалась то дождём, то снегом, то искрами, проскакивавшими от солнца. На фоне ненавязчиво играло что-то про отчаянную девчонку Зеро. Арсений вспомнил рассказы отца и подумал, что, пожалуй, это напоминает вечеринки, закрывающие официальные благотворительные вечера, с той только разницей, что здесь, в институте, и вечеринка, и благотворительность умещались в одном флаконе.
– Мне кажется, или музыка похоже на «Зеро»?
– Так и есть. Такие мероприятия всегда открывают этой песней, – кивнула Вика, и он не в первый раз спросил себя, откуда она знает столько всего о светской и политической изнанке Империи. – Но танцевать пока рано.
Он предложил:
– Хочешь – пойдём ещё раз всё проверим.
Вика отрицательно шевельнула плечами, хотя было видно, что хочет.
– Не будем дёргаться, – сказала она. – Всё в порядке.
– Но ты волнуешься.
– Но я волнуюсь, – улыбнулась она.
