– Выпей, а. Чё сидишь как пень?
В руке у неё проступил пластиковый стаканчик с водкой. Она сжимала его так, что он хрустел, совала Роме в лицо, норовя пролить всё на компьютер. Он отвёл её руку.
– На работе я.
– Фу, какой, – она скривилась. Но тут же оживилась, склонилась ниже и заговорила интимно, насколько только можно в шуме: – А поставь медляк, а я тебя приглашу, а? Если приглашу, не отмажешься, чмо будешь.
– Это не медляк. Это «белый танец» называется.
– У нас всякий медляк – белый, – сказала она. – Мужиков-то нормальных, думаешь, чо, завались? Ждать будешь, всю жизнь простоишь у батареи. Ну, короче, поставь, ага? – И она подмигнула ему, как делают девицы в рекламах, облизнула губы и стала уплывать в темноту.
Рома ухмыльнулся, мотнул головой и хотел было уже натянуть обратно наушник, как вдруг увидел, что в стороне завязывается какое-то дело: местная пацанва собралась кучкой, оттуда вылетали крики, а у стены, вжавшись, стояла та самая малолетка. Бритый паханчик что-то ей втирал.
Не успев оценить обстановку, Рома встал и направился к толпе.
– Я ваще, чё, не с тобой разговариваю? Так отвечай, да, по?няла! – давил паханчик, а остальная пацанва пялилась, хихикала, выкрикивала предложения, как ему нужно себя вести. В воздухе висело напряжение, хотя агрессией пока не пахло. Рома подумал, что всё можно ещё решить на словах.
– В чём дело, братва? – Он вклинился в толпу и подошёл к паханчику.
– Ты чо, из интерната? – крикнул кто-то девчонке. На Рому внимания не обращали. – Да я отвечаю, из интерната! Там дебилы все конченые. И глухонемая, по ходу.
– Мыыыы, мыыыы, – стали мычать за спиной и ржать.
Рома бросил взгляд на малолетку. Она смотрела по-прежнему прямо и совершенно спокойно. Ни капли страха, это ему издалека показалось. Просто стоит, прижавшись к стене, как будто ничего не понимает. Нечеловеческое какое-то спокойствие. Может, и правда больная? Он слышал про интернат для детей-инвалидов в Ведянино. Это бы всё объяснило.
– Да хули она глухая! – осклабился паханчик. – Сечёт всё, отвечаю. – Он схватил девчонку за руку и дёрнул. Её запястье показалось в его кулачище тоненьким, как веточка. – Чё, не нравится? А ты зенки закрой – и айда.
– Эй, давай полегче. – Рома протолкнулся к нему и положил руку на плечо. Паханчик обернулся, но девчонку не отпустил.
– А это чо за гондон? Ты откуда ваще?
Рома знал, что прямых выпадов лучше избегать, он все эти законы жизни выучил ещё в школе, но действовал инстинктом, не подумав и не успев ничего рассчитать. По-хорошему, уйти бы да забыть. Но он уже не мог.
– Это с Итильска, диджей! – крикнул кто-то сзади, прежде чем он успел что-то ответить. Рома спиной почувствовал, что этих, сзади, много.
– Из Итильска – и чё? Сюда пригнал и давай свои предъявы кидать? Сиди за пультом и не вякай!
– Ага. Ты девушку только отпусти, и досвидос, – сказал Рома как можно спокойней. Эти товарищи умеют считывать невербально. Говорить много не надо. Языка их он не знает, а интонации они понимают лучше слов. Как собаки.
– А тебя дерёт? Твоя, что ли?
Рома мельком глянул на девчонку. Она продолжала смотреть всё так же. Ни тени эмоций, ни испуга, ничего. Больная, точно.
– Не моя.
– Да оставь её, Гиря! – крикнул кто-то сзади. – Связываться ещё…
– Долбанутая, отвечаю, – поддержали его.
– А мне ваще по… – начал было Гиря, и как раз в этот момент Рома, который всё продолжал смотреть на девчонку, вдруг понял, что было в этом взгляде: старое насилие, детское, непонятое, но не пережитое, запекшееся на психике, как корка на ране – уродует, но уже не болит. Она и правда ничего не чувствует. И не понимает.
Ему вдруг стало тяжело и тошно, захотелось побыстрее свалить и уже больше никогда в эти глаза не смотреть.
– Айда, пацаны, – сказал он, перебив Гирю. Сказал совершенно спокойно, даже устало. – Не видишь, что ли, – больная. И оно тебе надо?
И вдруг, на удивление, это подействовало: оказывается, Гиря тоже смотрел на неё, и оказывается, его тоже торкнуло. Он уже выпустил её руку и отходил. И все отходили вслед за ним.
Это было как наваждение. Как будто все вдруг почуяли что-то, с чем не хотелось иметь дело. Тяжёлое, жуткое. Рома отходил вместе с ними, то и дело оборачиваясь. Она по-прежнему стояла не шевелясь и пристально, прямо на всех глядя.
Бред какой-то. Нет, забыть, забыть. Было противно и гадко, будто нырнул в реку, а по воде – зелёная плёнка из водорослей. Болеет река, цветёт. Пахнет мёртвой рыбой, и по берегам – грязь, окурки, банки, дерьмо. Мерзость.
Во рту стало кисло.
– Хей, диджей! – нарисовалась возле левого борта Марина. – Ты развязал, что ли?
Рома посмотрел на неё – она была совсем пьяная, но ещё держалась. Видно, знала свою норму. Но о нём, похоже, уже начинала забывать: глаза всё ещё масленые, но рассредоточенные, как в полусне, красный рот кривился в презрительной ухмылке – не к нему даже, а так, вообще, и взгляд скользил по залу, того и гляди уплывёт.
Рома почувствовал обиду. Оказывается, Маринино внимание весь день ему льстило, и смотрел он на неё, как на свою собственность, которой даже можно не пользоваться – она просто есть. Обида усилила предыдущее гадостное состояние.
– Говоришь, выпить есть, да? – спросил он.
– Я говорю? – усмехнулась Марина, но посмотрела на него с любопытством. – Да тут бухла до хера.
И исчезла в темноте, но тут же вынырнула с другого бока, Рома только успел повернуться. Со стаканом и бутером. Сыр уже заветрился, на нём выступила испарина, а хлеб был белый и чёрствый. Рома махом выпил, сморщившись, но бутер есть не стал.
– О, развязал! Ну, с почином, диджей! – обрадовалась Марина и исчезла, и появилась опять, теперь ещё с одним стаканом и бутылкой. – За знакомство? – сказала, наливая.
Чокнулась пластиком. Водка пролилась на пальцы. Рома замахнул, стряхнул ладонь. Его отпускало. Чувство омерзения притупилось, а тоска, которая уже поднималась, замерла, как камни, оползающие с яра, вдруг застывают по непонятной причине. Тоски Рома боялся. Тоска предвещала депрессию, а это всерьёз и надолго. В последний раз он выходил из неё год, ничего не мог делать, жил как во сне. И было это не так давно. Заново туда не хотелось.
Взял у Марины бутылку, налил себе полный, ей половину. Марина нетерпеливо елозила, как будто пританцовывала. Выпили. Рома куснул от бутера, и Марина, взяв его руку, постаралась изобразить киношную страсть, засовывая себе в рот остаток и не спуская с Ромы глаз. Выглядело это комично. Рома прыснул:
– Подавишься.
Марина с набитым ртом тоже стала хихикать, отмахиваясь от него руками.
– Медляк поставь, – сказала, дожевывая.
Рома двинулся к пульту. Стоило сделать шаг, как жар и хмель разлились по телу, с новой силой ударили в голову. Он чуял уже, что ему всё по силам. Хотелось куражиться. И тех глаз не вспоминать.
Он нашёл в списке что-то самое медленное. Марина воплотилась сразу же, будто шла за ним как тень.
– Потанцуем, диджей?
Он усмехнулся и оглядел её. Дебелая, вся как сытный пирожок, она источала желание или умело его изображала. А что? Стоит себе разрешить – и всё заводится. Инстинкты именно потому надо сдерживать, разбудить их – без проблем. Животное в нас ближе, чем кажется. Ближе, чем хотелось бы. Рома замахнул ещё водки, втянул в список следующую медленную композицию, чтобы хватило наверняка, и пошёл за Мариной.
Она уже томно извивалась в двух шагах от стола, недвусмысленно поглаживая себя ладонями по толстым бёдрам, и к ней на полной скорости из темноты плыл какой-то самец. Заметив его, Рома прибавил шагу, поймал Марину за руку и развернул к себе. Получилось даже грубо, она изобразила на лице удивление, но тут же осклабилась, давая понять, что именно так ей нравится. Положила руки ему на плечи. Он положил сперва левую на талию, правую – на плечо, но быстро почувствовал, что это здесь неуместно, как пионерское приветствие. Обе руки быстро опустились ниже и остановились на изгибе таза – ощупывать Марину дальше пока не хотелось, остатки трезвости ещё сохранялись.
– А ты классно танцуешь, – сказала она полушёпотом и подмигнула.
Рома знал, что грация у него медвежья, поэтому отвечать не стал, но с удовольствием отметил, как от её шёпота в животе потеплело. Сама Марина плавно качалась в его руках, под тонкой синтетикой прощупывались резинки от трусов.
От этого ритма, от пластики, от запаха алкоголя, который от неё шёл, кровь начала закипать. Он чувствовал, что она становится всё ближе и ближе, тепло от её тела уже ощущалось как жар. Вдруг одним рывком, не задумавшись, он притянул её к себе, словно бы вжавшись, вдавившись в мягкое и податливое. Марина охнула, а потом рассмеялась тихим, каким-то домашним смехом, обвила его руками и стала мягко качаться сама и раскачивать его. Кровь запульсировала сильнее.
– Давай, да? – сказала в самое ухо. Её волосы лезли в лицо, стало щекотно. Но жар окончательно ударил в голову, захотелось увалить её прямо сейчас. Она, чувствуя это, заелозила бёдрами, прижимаясь всё плотнее и плотнее. Задышала в ухо. Инстинкты рухнули, руки сами уже гладили и сжимали.
– Пойдём, – скомандовала она вдруг, развернулась и ринулась к светящемуся проёму выхода, крепко держа Рому за руку, как трофей.
Он двинулся следом. Думать себе не позволял.
Марина бежала на удивление легко и проворно. Вместе они свернули на лестницу, спустились на пролёт и понеслись по кафельному, залитому мертвенным светом люминисцентных ламп коридору. Маринины каблуки цокали о плитку, эхо гулко разливалось в холоде стен. Пахло кислой капустой и туалетом. Вдруг Марина свернула в какой-то закуток, в котором не горел свет, и тут же прижалась спиной к стене, а его привалила на себя:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=39860968&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
