Девушка приняла из рук Курта приз.
Глаза у нее были совершенно желтыми.
* * *
Все повторялось.
Все это уже происходило, с той лишь разницей, что город, в котором Джоан в прошлый раз подбирала себе новую одежду, был настолько же приятней, насколько радостнее тогда она смотрела на жизнь. Саузертон был, безусловно, красив, даже поздней осенью в нем было свое очарование и шарм. Дельта даже в теплые весенние дни выглядела темнейшей дырой мироздания, в которую как будто бы для простоты сбросили все свидетельства человеческого уродства. В Саузертоне Джоан, как маленькая девочка, радовалась покупке волшебных сапог из тончайшей кожи. Здесь ей с трудом удалось найти сапожника, который умел бы делать что-либо, кроме кривых башмаков и деревянных галош. Найденный мастер не блистал талантом – но и Джоан больше не ждала подарков судьбы. Конечно, сапоги не шли ни в какое сравнение со своими саузертонскими предшественниками. Но Джоан не жаловалась.
Ей необходимо было найти себе занятие – какое-нибудь невероятно занимательное занятие, быстрее всего заменившее бы собой воспоминания. Потому что они стали возвращаться. И Джоан с ними не справлялась.
Сначала это был Саузертон. Затем все, что было до него. Вся та жизнь. Было так странно, что тогда что-то вообще могло волновать ее. Что она могла мучиться и переживать. Что по какой-то нелепой, непонятной причине она могла отпустить Генри – не отпустить, прогнать, именно прогнать его, не имея никакой уверенности, что она сможет увидеть его снова – зачем? Почему? Как она могла? В такие моменты Джоан хваталась за стены, грязные серые стены Дельты, и начинала часто-часто дышать.
«Дыхание, Джоан, – учил ее Сагр. – Научись контролировать свое дыхание. Ты дышишь, приходишь в себя, успокаиваешься. Дыши. Ничего не говори, ничего не делай, никуда не иди. Просто дыши».
Она дышала. Вспоминала Сагра – и дышала. Вспоминала отца – и дышала. Вспоминала Генри и…
Нет. В эти моменты она все еще не могла дышать.
Джоан чувствовала, как неровный камень начинает крошиться под пальцами, как начинает кружиться голова, как перед глазами вместо реальности расцветает совершенно другой мир, – тогда брала себя в руки, сжимала, сдавливала торчащие ребра и дышала, дышала, дышала. Вдох, вдох, выдох. Вдох, вдох, выдох. Вдох, вдох, вдох.
Нужно было бежать из этого города. Он тоже оказался неправильным местом, еще более неправильным, чем рыбацкая деревня. Здесь было слишком шумно, резкие запахи били в нос, люди сбивали с толку, все куда-то спешили, вечно никуда не успевали. Город вырвал Джоан из ее равнодушной летаргии. Больше не было сил делать вид, что ничего не было. И больше не было сил вспоминать все, что было. Стены Дельты могли рухнуть в конце концов, если бы она продолжила конвульсивно крушить их при каждом удобном случае.
Надо было бежать.
Но Джоан больше не могла бежать просто так, без цели и смысла. Она должна была знать, куда и зачем идет.
* * *
Спустя неделю после памятных соревнований, завершившихся сенсационной победой безвестного Джо Дрейка, оборванный паренек сильно преобразился – вместо босого, пропахшего морем и рыбой мальчишки по очень узкой и весьма грязной улочке уверенно пробирался высокий юноша с изящным холеным лицом и внимательными ореховыми глазами. Что-то было в нем такое, что заставляло прохожих сторониться и уступать дорогу, не задавая лишних вопросов. Юноша шел, заложив одну руку за пояс, и внимательно смотрел себе под ноги, лишь изредка поднимая взгляд. Его движения были быстрыми и точными.
Джоан осторожно пробиралась по улице, раздумывая, куда может податься. Фактически единственным рынком труда Дельты был порт, но Джоан хватило моря на ближайшие несколько жизней. Она раздумывала о том, чтобы пойти подмастерьем к какому-нибудь ремесленнику – у нее были сильные и ловкие руки, и, если ей удастся представиться свободнорожденной, все может получиться.
Шаги сзади заставили Джоан остановиться и прислушаться. Она замерла. Это не могло происходить снова. Они не могли найти ее здесь. Но она определенно уже слышала такие шаги – тихие, мягкие, крадущиеся шаги.
Первым желанием было бежать. Бежать так быстро, чтобы уже никто никогда не смог ее догнать. Бежать как можно дальше от этих шагов, потому что при одном воспоминании о том, кому они могут принадлежать, внутренности сжимал страх. Страх совершенно иррациональный, простой детский ужас, ужас от воспоминаний, а не от опасности как таковой…
«Стоп, – сказала Джоан самой себе, – стоп. Еще раз это не повторится. Хватит. Хватит бежать».
Она развернулась и пошла навстречу шагам. Ее услышали, потому что неожиданно стало тихо, и Джоан могла различить, как замерло дыхание тех, кто преследовал ее. Они не ожидали, что она пойдет к ним. Хорошо.
Она мысленно отсчитывала расстояние от себя до тех, кто теперь настороженно ожидал ее появления из-за поворота. Пятьдесят шагов. Двадцать. Десять. Три шага. Два. Один.
Джоан вышла из-за угла и громко вздохнула от удивления. Она так хорошо представляла себе молчаливых угрюмых людей в черном с аккуратными лицами профессиональных убийц, настолько была уверена, что ее поджидают именно они, что теперь при виде сапожника и портного, у которых она была не далее как вчера, она застыла на месте от неожиданности. Не было опасности. Не было ужаса. Были двое ремесленников, не очень умных и откровенно грубых. Но они не представляли для Джоан ровно никакого интереса.
Она снова развернулась и пошла по той улице, на которую только что свернула, в обратном направлении. Джоан злилась на себя. Они просто шли по своим делам. Просто куда-то шли. А она вообразила себе невесть что. Кому она нужна?
Джоан была так сильно занята своими мыслями, что удивилась, завидев несколько человек, загораживающих ей проход. Она помедлила и машинально обернулась – только для того, чтобы увидеть, что сапожник и портной, в компании еще двух непонятных типов, остановились в десятке шагов за ней.
«Хорошо, – пронеслось в голове Джоан, – допустим, им все-таки нужна именно я».
Она присмотрелась к людям, ожидавшим впереди. «Ну и рожи», – подумалось машинально. Впрочем, одну из этих рож Джоан совершенно точно уже видела. Это был тот самый странный мужик, который представился ей ювелиром и у которого ей удалось обменять неудобный мешок с золотыми монетами на несколько драгоценных камней. Он отлепился от стены и подошел к Джоан, остановившись в нескольких шагах. За его спиной маячили еще двое, комплекцией и выражением лица как две капли похожие на тех, что стояли вместе с портным и сапожником.
«Портовые грузчики», – догадалась Джоан. Она уже заметила, что грузчики в Дельте много и охотно халтурили помимо своей основной специальности. В основном – примерно, как сейчас. Строго говоря, они не выходили за пределы своих рабочих обязанностей. Все, что требовалось и там и тут, – это грубая физическая сила. А ее у них было хоть отбавляй, особенно при правильной мотивации.
Бесспорно, по ночам мотивация грузчиков бывала значительно выше.
Джоан сложила руки на груди. Она знала, что у нее есть все шансы оказаться на крыше быстрее, чем любой из окруживших ее успеет моргнуть. Но Джоан было любопытно, что они от нее хотят. Она, конечно, догадывалась. Но хотелось проверить.
– Чем могу быть полезна, господа? – спросила она любезно, оборачиваясь к сапожнику и портному.
– Ты – ничем, – буркнул портной. – А вот твои бриллианты нам бы очень пригодились.
Джоан кивнула. Все верно.
– Боюсь, ничем не смогу вам помочь, – сказала она тоном печальной обреченности. – Бриллиантов не осталось.
– Не говори, что ты уже все потратила, – так же неразборчиво прошипел портной. – Я не поверю!
Скорбная гримаса не сходила с лица Джоан.
– Увы, но это так. Есть один рубин, пара сапфиров, один или два изумруда. Но с бриллиантами прямо беда.
Портной расцвел прямо на глазах. Он, однако, не имел склонности к светской беседе, и потому бросил грубо:
– Давай все сюда.
Джоан спокойно кивнула.
– Хорошо. Пишите расписку.
– Какую расписку, дура? Отдавай камни.
– Так-так-так, подождите, – Джоан обеспокоенно поморщилась. – Вы что, хотите просто так их у меня забрать?
Сзади нее раздался смешок.
– План был такой, – подал голос ювелир.
– А вам не приходило в голову, что это довольно хреновый план?
– С чего это? – буркнул портной.
– С того, например, что я могу не захотеть их отдавать.
– Не дури, девка, – спокойно бросил сапожник. – Отдай камни, и мы уйдем, не причинив тебе никакого вреда.
– А если я их не отдам, вы думаете, что сможете причинить мне какой-нибудь вред?
Ювелир сзади фыркнул. Портной что-то буркнул.
– Думаю, вполне, – заметил сапожник сухо.
Джоан посмотрела ему прямо в глаза.
– Ну-ну, – только и ответила она.
Сапожник моргнул. В следующий момент девушки, стоявшей перед ним на мостовой, уже не было.
– Где она? – прошипел Ювелир. Портной выругался. Сапожник посмотрел вперед и назад по улице, потом поднял глаза.
– На крыше. Она, мать его, на крыше.
Сапожник сплюнул. Портной что-то проворчал, возможно, проклятие. Ювелир молчал. Ему с самого начала казалось, что это плохая затея.
Джоан махнула стоявшим внизу мужчинам рукой и быстро, и бесшумно пошла по крышам в сторону городских ворот. Вопрос о цели путешествия откладывался на неопределенный срок. На данный момент задачей номер один определенно было выбраться из города. Она знала, что портной и компания вряд ли оставят ее в покое. Возможно, они возьмут еще кого-нибудь в долю, чтобы поймать ее наверняка.
Она спустилась с крыши почти у самых ворот. Солнце уже садилось, но у нее еще должно было оставаться время до закрытия. Она быстро пошла по узкому проходу вдоль стены, который соединял все городские башни и который должен был привести ее прямо к караульной. Она шла быстро, глядя прямо перед собой – и потому не заметила тень, притаившуюся в одной из ниш. Тень выскользнула вслед за ней – а потом кто-то одной рукой схватил Джоан за волосы и развернул к стене, а второй приставил нож к горлу. Она вскрикнула от боли и неожиданности – и замерла. Мгновенный испуг снова взял верх над появившейся было уверенностью в себе – она чувствовала, как немеют пальцы и дрожат колени. Ужас, тот самый ужас, который не давал ей пошевелиться тогда в Саузертоне, сейчас начал скользким червяком ворочаться где-то в животе. Она судорожно сглотнула.
– Надо было лучше прятаться, – прошептал сапожник, глядя ей в глаза. – А не идти напрямик к ближайшим воротам.
– И никакой необходимости, – продолжил он, проводя рукой по шее Джоан и нащупывая шнуровку, – никакой совершенно необходимости с кем-нибудь делиться, правда?
Он спустился рукой в вырез рубашки. Нащупал мешочек, но не остановился и заскользил шершавыми пальцами по коже. Ужас в животе Джоан начал крепко переплетаться с омерзением. Она часто-часто задышала.
* * *
Сапожник был умным малым. Проворным и хитрым. Он много хотел от жизни – и, кажется, жизнь наконец подарила ему то, чего он хотел. Забрав драгоценности, он получал ключ к исполнению своей мечты – а мечта у этого смекалистого парня была на редкость честолюбивой. Он хотел выйти в люди. Всегда знал, что быть сапожником – не его удел. Что он достоин большего.
И он знал, что эта девушка – настоящий подарок судьбы. Конечно же, надо было хватать мешочек, перерезать девице горло и бежать к воротам, пока те еще не закрыли. Собственно, именно так он и собирался поступить. У него не было никаких далеко идущих планов, тем более что и девушка была не то чтобы особенно соблазнительной. Но что-то в ней было, что-то странное и манящее, что подтолкнуло его не останавливаться на мешочке с драгоценностями и поизучать ее еще чуть-чуть. В конце концов, он ничего не терял. Простое мужское любопытство.
Он уже добрался рукой до ее груди, и сам почувствовал, что начинает слишком увлекаться. С другой стороны… время еще есть…
Он определенно увлекся. Он не заметил, как глаза девушки из ореховых превращаются в ярко-желтые, как ее дыхание неожиданно выравнивается и становится глубоким и почти беззвучным. Он не успел заметить, как реальность постепенно заменяется чем-то другим, чем-то невыразимо прекрасным…
Джоан просто оттолкнула его. Она всего-навсего дала выход тому омерзению, которое распирало ее изнутри, чувствуя, что иначе она взорвется – зная, что в ее случае это отнюдь не метафора. Джоан просто оттолкнула сапожника изо всех сил.
Парень подлетел в воздух и ударился о противоположную стену узкого прохода, после чего медленно сполз на землю.
Прошло очень много времени, прежде чем Джоан смогла моргнуть. Потому что ужас, до того просто тихо копошившийся где-то внутри, медленно и уверенно разлился по всему телу, связал руки, приклеил ноги к земле – и остановил даже глаза. Она хотела и не могла отвести взгляд от тела внизу и следа, оставшегося на стене. Она никогда раньше не видела, что происходит с человеком, разбившемся о камни.
Джоан услышала ровные шаги, приближающиеся справа. Стража. Ежевечерний обход вдоль стен. Она слышала, как стражник подошел. Как остановился. Как что-то крикнул. Раздались еще шаги, тяжелые и торопливые, кто-то громко говорил, кто-то тряс ее за плечо. Она не знала, кто. Она не могла отвести взгляда.
Джоан не сразу поняла, о чем ее спрашивают.
– Что здесь произошло?! Кто его убил? Ты видела, кто его убил?
Невероятным усилием воли Джоан медленно перевела глаза на стражника, продолжавшего трясти ее.
– Это я, – прошептала она беззвучно пересохшими губами. – Это я его убила.
Цена преступления
Все познается в сравнении. Не надо морщиться, Джоан, не надо поджимать губы. Все познается в сравнении. Поверь мне.
Кто так говорил? Джоан уже не помнила. Она сидела на каменном полу, неровном, холодном и влажном каменном полу дельтской тюрьмы и чувствовала, как вся ее жизнь медленно утекает в черную вонючую дыру в центре.
Столько времени она барахталась в волнах, плыла и тонула, жила и страдала – а смысл? Ее больше нет. Ее очень давно больше нет. Есть чудовище с ее лицом, ее голосом, ее руками. Сколько людей любили это чудовище? Сколько заботились о ней, жалели ее, доверяли ей? Доверяли этим рукам?
Рукам убийцы.
Смешная была у нее жизнь.
Когда Джоан впервые превратилась в дракона, ей казалось, что жизнь закончилась. Потом, когда Генри бросил ее у Сагра, она закончилась еще раз. Потом – когда она прогнала его. Потом – когда умер Сагр. Потом – когда она узнала, что больше нет отца и Генри. Жизнь заканчивалась и заканчивалась, и начиналась снова, потому что все это по большому счету не имело большого значения. Теперь Джоан знала это.
Ее жизнь не имела никакого значения. Она могла тысячу раз закончиться. Не было никакой ее жизни. Была только жизнь чудовища. И оно медленно и методично убивало людей вокруг. Сначала – осторожно, как будто оно было ни при чем. Теперь – своими руками. Но большой разницы не было. Просто теперь чудовище наконец-то можно было привести к ответу.
Джоан надеялась, что ее не приговорят к смертной казни. Она знала, что чудовище не даст себя убить. Нет, уж лучше пожизненное заключение. Вечное, потому что Джоан верила – чудовище никогда не умрет. Должно – но не умрет. Что ж, она готова на эту вечность. Она будет приглядывать за чудовищем. Присматривать как следует, чтобы оно никогда больше никому не причинило вреда.
Джоан сидела на полу, безучастная ко всему, что происходило вокруг. В камере было еще много людей, но она не замечала никого. Сокамерницы же, узнав, за что Джоан оказалась здесь, сторонись ее по мере сил. Никто не хотел, чтобы его мозги размазали по стенам. История о том, как умер сапожник, уже несколько дней ходила по городу, обрастая все новыми подробностями. По последней версии, убийца сама подстерегла его, ничего не подозревающего, в темном проходе, потому что хотела вернуть свои деньги. Поговаривали, что она несколько раз ударила его затылком о стену, много-много раз подряд, пока он не умер. Эти слухи проникали в камеру, о них шептались по углам. Джоан было все равно. В конце концов, это было совсем недалеко от правды.
Суд над заключенными проходил раз в две недели, массово. Городской судья садился в зале ратуши и подряд объявлял приговоры всем скопившимся за это время заключенным. Правосудие работало быстро и безошибочно. Всякий, кто оказывался в тюрьме, был виновен. Каждый виновный получал приговор. Система не давала сбоя.
За пару дней до суда в камеру бросили еще одну девушку. Она была маленькой, в грязной и изодранной, но дорогой мужской одежде. Рыжие волосы тоже не страдали чистотой, но даже в таком виде они производили сильное впечатление. Буйные кудри горели так ярко, что волосы Джоан на их фоне казались банального и невыразительного коричневого цвета. Маленький вздернутый нос украшало несколько веснушек и смешная морщинка, как будто его обладательница все время стремилась увеличить его курносость. Из-под рыжих – действительно рыжих – ресниц испуганно смотрели серо-голубые глаза. Губы были разбиты и потрескались, но можно было угадать, что от природы у них была безупречная форма. Кожа, несмотря на слой пыли и грязи, выглядела смуглой и гладкой. Джоан рассматривала девушку из своего угла, машинально отмечая все эти детали. Ей было все равно.
Первое время девушка лежала на полу и плакала. Джоан сначала наблюдала за ней, потом ей это наскучило, и она перевела взгляд на потолок. Ей было все равно.
Она с отстраненным интересом наблюдала, как девушка жмется и краснеет, глядя на черную дыру в полу. С отстраненной же вежливостью отвернулась, когда та наконец решилась ею воспользоваться. Джоан было все равно, но зачем же смущать человека?
Она заметила, что девушка иногда тоже наблюдает за ней. Слышала, как кто-то услужливо сообщил рыжей, что за странная фигура сидит все время у стены, не шевелясь и лишь переводя равнодушный взгляд с одного предмета на другой. Джоан видела краем глаза, как девушка поежилась и отползла подальше от нее. Но не возражала. Ей было все равно.
Ночью, когда все, кроме Джоан, спали, она вдруг заметила шевеление в противоположном углу. Три женщины встали с пола и осторожно, на ощупь стали пробираться к тому месту, где спала рыжая девушка. Джоан наблюдала за ними. Они не могли видеть, что она не спит. Но она видела их отлично.
Женщины окружили спящую девушку. Джоан прищурилась. Что-то странное шевельнулось внутри. Джоан отвернулась. Ей было все равно.
Она слышала, как девушка глухо замычала, видимо, кто-то зажал ей рот. Кажется, они пытались отобрать ее одежду.
Джоан глубоко вздохнула.
– Оставьте ее, – сказала она тихо, но отчетливо.
Звуки в углу затихли, а в следующее мгновение одна из женщин оказалась перед Джоан. Она быстро наклонилась и сильно схватила ее за горло.
