Боже, кажется, я вот-вот схвачу сердечный приступ. Бакиров почему-то не удивлен, зол только сильно, Боже, он же узнал меня даже в маске еще!
– Д… добрый вечер, Михаил Александрович, – лепечу ему, видя, как Бакиров с силой сжимает зубы, смотря на меня в этом откровенном наряде, едва прикрывающем попу, и при ярком боевом раскрасе. Блин, кажется, я попала…
***
– Твою мать, Ангел, ты охренела?!
– Извините…
– Какого черта ты здесь делаешь? Что это, что, блядь, ты здесь делаешь?!
– Я просто танцевала.
Кажется, весь клуб слышит, как Бакиров орет на меня. Громко и разъяренно, точно бешеный медведь.
Он тут же выходит из кабинки, а я за ним бегу, едва успевая. Мужчина кабинет свой распахивает, даже забывая закрыть дверь, да и я не закрываю, так как просто не до того сейчас.
– Михаил Александрович…
– Ты что творишь, совсем уже офонарела?!
– Я ничего не сделала страшного! Я просто танцевала.
– Как просто?! Что ты мне городишь, Ангел? Ты видела себя? Ты же как шалава выглядишь! Блядь, кто тебя вообще на сцену пустил?!
Слезы быстро выступают на глаза, но от страха я даже плакать не могу. Я еще ни разу не видела Бакирова таким злым. Злющим просто, как Змей Горыныч.
– А что такого? Я тоже красивая. Почему я не могу танцевать? Это не мешает работе.
– Танцевать? Как танцевать? На коленях у мужиков ты танцуешь?
С силой ударяет кулаком по столу, отчего тот аж трещит.
– Нет. Я просто…
– Молчать! Ни слова больше! – нависает надо мной как зверь, сверлит потемневшими глазами. – Ты уже совсем берега попутала, девочка. Я тебя подобрал еще дитем, я тебе дал работу, защиту, средства для учебы и существования, я тебя не обидел в зарплате, а ты что делаешь? Что, мать твою, ты творишь?! – орет на меня, а я в дверь вжимаюсь от страха и обиды.
– Я просто хотела…
– Я видел прекрасно, что ты хотела. – Он отходит, напрягается весь, плечи его словно стальными становятся. – Я думал, ты другая, Ангел, а ты шалава, как и все.
Бакиров отворачивается ко мне спиной, а меня словно в живот ударяют.
И лучше бы он ударил, чем так сказал. Я так старалась для него, все эти месяцы готовилась,
учила эти танцы, чтобы ему понравиться. Ему одному только.
– Да вы ничего не знаете! Я ночи не спала, готовилась! Не чтобы кому-то понравиться, а чтобы вам, Михаил Александрович! Чтобы вы хоть раз на меня посмотрели как на девушку, достойную вас! Чтобы хоть раз сказали, что я красивая, а не просто полотерка ваша! Ясно?!
Слезы стекают дорожками по лицу, но мне все равно.
– Пожалуйста, хотя бы выслушайте меня…
Пусть хоть что-то скажет, пусть наорет, но теперь Бакиров молчит. Отвернулся к окну только, напрягся весь, и я слышу вскоре, как ломается зажигалка в его кулаке. Надвое.
– Вы мне нравитесь Михаил, давно уже, вы что, не видите?
– Ты уволена. Вон пошла, – говорит Бакиров гробовым тоном, даже не оборачиваясь, а я размазываю слезы и просто сбегаю из его кабинета.
Боже, так, как сегодня, пожалуй, я плакала только на похоронах мамы.
Ощущение такое, словно я ему сердце свое открыла, а он взял его и поджег своей же сигаретой.
***
Не очень помню, как добегаю домой. На улице уже светло, раннее утро. Всю дорогу я реву, проклиная себя за дурость. Хоть корону надень – Бакирову все равно будет.
Глупая, ну почему я такая глупая? Я же не нужна ему, я ему не ровня, а сердце все равно болит. К нему хочу. К нему одному только. Глупое сердце. Перестань уже болеть, хватит!
Возле дома замечаю милицию и пожарных. Какая-то суматоха, куча людей на улице, соседи посходились, и, подняв глаза, я вижу густые клубы дыма, которые валят из разбитых окон моей квартиры…
Глава 32
Я думал, что снесу ей башку. Черт, я чуть с ума не сошел, когда увидел на месте Леры Ангела. Там, на сцене, она показалась мне знакомой, но я все еще хотел ошибиться. В кабинке сразу уловил ее яблочный запах и снова хотел, блядь, ошибиться. Не могла она. Эта принцесса бы не полезла в эту грязь, Ангел не стала бы так поступать. Ведь я оберегал ее как раз от такого дерьма. Как она танцевала, извивалась, крутила жопой и заводила меня, а я смотрел и слюни пускал по ней.
Что же ты делаешь, что, блядь, ты творишь, девочка?
Захотелось ее прямо там, на сцене, прибить, но я терпел. Терпел, блядь, до последнего. Перед сколькими мужиками она уже так танцевала, сколько лап лазило в ее трусах? Боже, мне просто срывало чеку.
Я еще сомневался, хотя скорее уже просто себя хотел убедить в том, что это не моя девочка.
Я узнал ее, но хотел проучить. Уже понял неладное, когда девка отказалась мне сосать, притом дрожащим голосом. Мы таких не берем, мы никогда с такими дела даже не имеем.
Как только маску сорвал, просто охренел. Ангел! Это была она. Разукрашена только как последняя шалава и в таком же наряде. Блядском, с такими же туфлями. Захотелось ее придушить, трахнуть, а потом снова придушить!
Я ее хотел выебать. Эту фальшивую Леру, чтобы не думать об Ангеле, чтобы хоть как-то снять напряжение, тогда как это была она. В прошлый раз и в этот тоже! Мне хотелось все крушить вокруг, и я едва уже сдерживался, тогда как эта дура поплелась прямо за мной в кабинет.
Она лепетала какую-то оправдательную хрень, тогда как я отчетливо помнил, как Ангел извивалась на сцене. Как бедрами виляла, как жопой крутила, заставляя десятки мужиков пускать на нее слюни, и меня в их числе!
Как она танцевала для меня. Словно искушенная, умелая женщина, опытная и на все готовая. Конечно, у меня встал. Сразу же, как только эта девка начала крутить задницей, и я уже готовился к сладкому глубокому минету этой черной бабочки, когда она начала давать заднюю. Сначала я подумал, что цену себе набивает, однако даже увесистая пачка долларов ее не убедила. Словно по щелчку пальцев эта фурия стала заикаться и уверенно спешить на выход, и, когда увидел ее глаза вблизи, я понял, что что-то тут не то. Это были ее глаза. Глаза моей чистой девочки.
Маска закрывала все ее лицо, я хотел увидеть, что под ней скрывается, и, сорвав, просто охренел. Хоть знал, что не ошибся, все равно меня просто разнесло!
Ангел. Это была она, разодетая и накрашенная, это была та девочка, которую я прятал от всех и от себя и которая сейчас выглядела как последняя дешевая шалава!
Я хотел прибить ее на месте, однако малая за мной побежала, и все это видели. Эту короткую сцену, которую я бы предпочел не проживать.
Ангел лепетала мне про что-то, а я не слушал. И смотреть на нее не мог. Моя чистая девочка, моя хрустальная ваза, которую я хранил даже от себя, сейчас выглядела как шалава, которую я мог трахнуть, Тоха, Хаммер – да кто угодно здесь! И кажется, ей это нравилось. А если нравилось – пусть пиздует в другое место, больше ее оберегать я не стану! Пусть продает себя, но только не в моем клубе!
Стекло зажигалки застряло в руке, но злость не прошла. Я давно так не разочаровывался ни в ком, как в ней, вот только малая сказала, что это для меня сделала, и почему-то ее слова меня задели. Может быть, потому, что я сам хотел ей это сказать и не мог. Ну что мне с ней делать? Смотреть и любоваться? Мне этого мало и всегда будет мало. Мне женщина нужна, а не девочка-цветочек, блядь.
Я ее прогнал. В горле что-то сжалось, но все же выдавил из себя. Ангел резко замолчала, а после просто выбежала из кабинета, так и оставив дверь открытой. Я же врезал кулаком по окну, на хрен разбив его.
Я был зол на нее, но больше на себя за то, что вообще согласился взять ее на работу. Лучше бы прогнал тогда. Это одинокое перепуганное дите, которое пришло ко мне просить о помощи. Меньше бы проблем было, а теперь… как же я хочу догнать ее, но не выхожу из кабинета. Не моя она и не может быть моей. Мне женщина нужна, а не девочка эта зеленая. Ну что я с ней делать буду, в куклы играть, что ли? Не смешите, да и ей одно только надо – с сосунками еще гулять, учиться целоваться. На хрен она мне, ну что мне с ней делать?
– Бакир… что тут случилось у вас?
Ошарашенный Тоха вскоре заходит и быстро окидывает меня взглядом.
– Ничего. Выйди.
– Уверен? Что вы опять беситесь? Малая пулей от тебя вылетела. Ревела так, будто я не знаю, что ты тут ей сделал. Ты так орал, на улице было слышно.
– Эта малая жопой виляла на сцене! Уж не по твоей милости, брат?
– Да ты че? Черная бабочка – это она была? Лина?
– Как видишь.
– Елки, да я бы не пустил ее! Я думал, это ты притащил новенькую, но я найду кто. Так а куда она побежала?
– Я ее уволил. Выгнал.
– Бакир… Ну ладно тебе, видно же, она еще молодо-зелено.
– Не лезь. Сам разберусь.
– Да как не лезь? Вы уже меня достали, вот честно, вы уже всех в клубе достали!
– Тоха, не лезь, куда не просят. Эта девочка уже вообще попутала рамки дозволенного. Я ее оберегал от всего этого дерьма, а она на сцене жопой крутила.
– Да Лина запала на тебя, Бакир! Влюбилась по самые не горюй, это, блядь, и слепой даже увидит! По-моему, уже глупо отрицать. Вы оба стоите друг друга, хватит уже оберегать ее, брат, взрослая ведь девушка. Не только тебя одного накрывает, но и ее тоже! Ну начудила девочка, с кем по молодости не было. Подумай еще. Не прогоняй. Она хорошо работает.
– Я так решил, это мое последнее слово! – ору на него, тогда как злюсь на себя, конечно.
***
– Линочка, ох, горе-то какое!
Баб Шура подходит ко мне, тогда как я ничего не понимаю.
– Что случилось?
– Квартира горит. Детка, я как проснулась, чуть не задохнулась. Дыма столько, едва не угорела!
– Чья… чья квартира горит?
– Твоя, девочка. Не знаю, что там случилось, вспыхнула как спичка ночью!
Я слушаю ее и поверить не могу. Моя квартира, то единственное, что еще у меня осталось, вещи, сбережения, альбом с фото мамы. Нет!
– Стой-стой! Куда ты лезешь? Нельзя.
– Дайте пройти, это моя квартира, я хоть что-то заберу, пожалуйста!
– Нельзя! Не видишь, что ли, как пылает?
– Мои вещи, документы, дайте пройти, не-ет!
– Тихо, сама там сгоришь за секунду, поздно уже, – басит пожарный, тогда как я стою под домом и вижу только черные клубы дыма, которые так и продолжают валить из окон. Стекла трещат, воняет гарью и моей прожженной жизнью. Теперь я потеряла точно все. У меня больше ничего нет, и это хуже смерти. Это и есть конец.
– Идем со мной.
Кто-то под руку меня берет и из толпы отводит. Я сначала даже не понимаю, что происходит, пока голову не поднимаю и не вижу Серого. Последние месяцы его вообще не встречала. Думала, и не увижу после того, как Бакиров его выгнал.
– Серый? Ты что здесь делаешь? – шепчу сквозь слезы, хотя их уже нет. Толку плакать, когда огонь забрал последнее. У меня теперь нет дома, с сегодняшнего дня нет работы, нет фотографий и документов, у меня нет ничего…
– Линок, ну это… мне жаль. Я, как узнал, сразу приехал.
Он все так же под руку меня держит, и я понимаю, что мне это неприятно.
– Отпусти меня. Не трогай!
Серый убирает свою руку, а я машинально к телефону тянусь. Мне так хочется разделить свое горе с Михаилом Александровичем, но вовремя останавливаюсь. Зачем? Толку-то. Он прогнал меня сегодня. Ему не нужна ни я, ни мои чувства, ни мои проблемы.
– Лин, послушай меня.
Серый стоит напротив и пристально смотрит мне в глаза.
– Я говорил с Бакировым только что. Он это… извиниться хотел. Ну, за сегодняшнее там. Просил привезти тебя на квартиру, тем более горе у тебя. Негде остаться. Он поможет, приютит на первое время, поехали.
– Куда? Я… не понимаю. О чем ты говоришь? Я ему не нужна. Ты что-то перепутал.
– Я это… вернуться хочу к Бакиру. Помочь. Ангел. Так же он тебя называет? Поехали, он ждет. Поможет. Я звонил уже ему. Не реви только.
