Вера сначала похвалила и поблагодарила, и уже потом вылила ушат ледяной воды, сообщив новости.
Ребята выслушали, не перебивая и не возражая, – им все было понятно, но больно.
Ольга увяла, и Светка, всем всегда довольная, померкла. Канунников – тот был просто ошарашен, он известный любитель путешествий, у него хроническая охота к перемене мест. Рубцов лишь плечами пожал. Колька – ну это Колька, взрослым не понять, о чем он думает.
Только Латышева привычно возгорелась восторгом и принялась лопотать о том, как это правильно и как хорошо, что наконец будет такой замечательный детский дом… Ольга с раздражением поправила:
– Летний лагерь.
– Так еще лучше! Я с детками помогу…
– У тебя не будет времени, – заметила директор.
– Тем лучше, – проворчала Оля. Не жаловала она вечно восторженную Тосю. Меж бровей прорезалась складка, но дочь, не раздумывая, заявила: – Я готова. Сколько детей будет?
Мать с болью призналась:
– Не знаю.
Но Ольга сказала:
– Неважно… Ребята, вы как?
Колька ожидаемо пожал плечами: дескать, участвую. Рубцов спросил:
– Что с материалом?
– Все есть.
Рубцов кивнул. Канунников маялся, было видно, что ему хочется узнать подробности – прежде всего по оплате. Вера решила, что пора начать умолять:
– Товарищи, я понимаю, что нарушаю ваши планы, но совершенно не к кому обратиться за помощью, кроме вас.
– Да понятно все… – начал было Колька, но Вера перебила:
– Подожди, Николай. – И обратилась к Канунникову и Рубцову: – Ребята, отгулы я обещаю. В понедельник точно можете не приходить.
Рубцов начал было:
– Отгулы… ну что отгулы.
Канунников скривился и заявил:
– Только мы с молодняком возиться не станем.
За мать ответила Ольга:
– Да я тебя к детям на пушечный выстрел не подпущу. Ты их научишь, пожалуй, всякому.
– Я и не спорю, – заметил Яшка, – у меня иные таланты. Просто сразу уточняю.
Рубцов грубовато прервал:
– Сроки какие?
– Как можно быстрее.
– Чего тогда стоим? Пойти нужно посмотреть.
– Конечно. В парке. Там все открыто, – подтвердила Вера, ощущая, что от сердца несколько отлегло.
Начал решаться один вопрос – не основной, но без него основной решить точно нельзя. Теперь надо как-то подступиться к основному. Директор обратилась к Соне:
– Сонечка, мама дома?
Соня, белокурая, голубоглазая, – ангел, а не ребенок! – взмахнула необычно темными ресницами, буркнула:
– Ну. А где ж ей быть?
Светка сконфуженно одернула:
– Соня, как не стыдно!
Акимова, пропустив мимо ушей, уточнила:
– Если мама дома, ты почему тут?
– Что же мне, вечно за мамину юбку держаться? Я не грудная.
Вере подумалось: «А ведь она чем старше, тем хуже. Нагличает. И так странно говорит, точно на равных. В кого у нее такой характер? Вот ей-то самая дорога в лагерь, пообтесаться в коллективе. А Наталье – немедленно освободить мозги и руки, с такой оторвой она точно ничего не успеет. Если она согласится, конечно».
Под ложечкой очень противно сосало. Гнуснейший будет разговор. Выдав последние просьбы – больше для порядка, было ясно, что тут дураков нет, без нее разберутся, – директор отправилась на Третью улицу Красной сосны.
Ребята пошли к тому деревянному ящику, который невесть как надо было превратить в дворец детства.
Зашли, посмотрели. Девчата поужасались, потом ушли за тряпками, ведрами, мылом.
Мужики устроили перекур с совещанием. Яшка был всем недоволен, Пельмень – недоволен частично, в основном тем, что сегодня обещался поработать у заведующего Эйхе.
– Я тоже, – уныло подтвердил Анчутка.
Колька спросил:
– А чего ж тогда на воскресник поперлись?
Пельмень буркнул:
– Разве от этого репья отлепишься? «Андрей, надо», «мы на фабрике хозяева». – Он сплюнул и, спохватившись, растер плевок ногой.
Яшка пожал плечами: а он чего, чего? Ясное дело, за компанию.
– Так пошли на склады, что ли? – предложил Колька. – Что нам надо? Мы на фасаде наляпаем для красоты, а ты давай проводку делай.
– Смайстрячить-то недолго, – признал Пельмень, – только жарко и хорошо бы того…
– …мастеров подогреть, – завершил мысль приятеля Яшка, – банку на каждого ну очень надо, Коля.
– Холодненького, а? – добавил Андрюха. – Давай, Никол, так: мы на склад, завхоза раскулачивать, а ты метнись к цистерне, будь другом? Деньги вот.
Колька отмахнулся:
– Имеется.
Пельмень с деловитым видом кивнул:
– Если прям сегодня приступим, то в понедельник закончим, если начальство над душой стоять не будет.
– И как раз на отгуле Витюше все доделаем, – заметил Яшка. – Ну, по рукам?
– Да не вопрос, – легко согласился Колька. Ему-то никакого интереса нет показывать трудовой задор, он в отпуске и так. Чего не сгонять, пока другие пашут.
Он отправился к платформе, где обычно базировалась цистерна. К тому времени, как Колька вернулся с банками, в будущем детском лагере царило невероятное оживление.
Тоська надраивала полы, на улице Светка подметала последний мусор. Андрюха, взобравшись на столб, прилаживал над входом фонарь. Сонька, утратив всякое высокомерие, любовалась, открыв рот, и поскуливала в том смысле, что тоже хочет попробовать повесить фонарь. Анчутка, снова весь в известке, как белый медведь, наводил марафет на фасаде и пытался выяснить у Ольги, где красить красный угол. Она носилась – косы в стороны – и отмахивалась.
Колька успел спрятать пиво в холодке за подходящей липой – и тотчас налетела Ольга, вцепилась клещом:
– Где ты ходишь? Марш койки сколачивать!
– Сейчас, – пообещал Колька и, уходя, сделал знак Анчутке.
Тот все понял и теперь отслеживал действия Ольги с тем, чтобы, когда она уйдет, пробраться к хранилищу пива.
Много было всякой суеты, и дел наделали много.
К вечеру девчонки валились с ног, но ребята, регулярно наведываясь за чудотворную липу, ощущали невероятную бодрость и легкую недосказанность. Содержимое последней банки близилось к концу, а две уже опустели и уже даже высохли. Яшка, который имел в районе пару тайных адресов, где можно было «достать», с мужской прямотой спросил боевых подруг:
– Де?вицы, домой не пора?
Даже железобетонная Тоська согласилась, что еще как пора. К тому же завтра на работу. Светка спохватилась, что и Соне пора, и уставшая Ольга предложила ее проводить.
– А ты оставайся, провожать не надо, – предписала она Кольке.
Тот воевал с очередной койкой. Сухой лес гадюка-завхоз куда-то дел, взамен выдал, что было, а был лес сырой, так что и койки выходили кривые. Это все бесило страшно. И потому Колька грубо ответил:
– Я и не собирался.
– Вот и ладненько, – мирно одобрила Оля, и они, собравшись, разошлись.
Мужики, переведя дух, устроились на стопке ватных матрасов – единственное, что не пришлось тащить самим, поскольку рухлядь эту подвезли на машине. Допили, что оставалось, разделив по-братски, по три глотка на личность. Яшка отправился за пивом, Колька вернулся к проклятым койкам, но уже с совершенно другим, приподнятым настроением. Пельмень продолжил работу с проводкой.
Вскоре пришел посвежевший Яшка, принес еще пива и после дружеского перекуса приступил к покраске уличного туалета.
У Пельменя не ладилось: дежурный энергетик, который не знал, что за поднятый рубильник, отрубил подачу, Андрюха бегал с ним ругаться. Яшка выкрасил сортир в ярко-белый цвет, а потом зачем-то навел побелку с синькой, поэтому получились полоски, точно волны в начале шторма.
Спать легли – точнее, свалились – уже на рассвете. Зато, когда Ольга с утра пришла проведать мастеров, выяснилось, что практически все готово, и даже красный уголок.
– Все просто замечательно, – чистосердечно признала Оля, деликатно поправляя портрет Ильича, который и висел косовато, и имел особенно хитрый вид из-за чрезмерно косившего глаза… И лишь спросила: – А это что?
Ребята, морщась и хмурясь, соображали, к чему бы этот кусок пустой фанеры на стене, но догадливый Яшка, нежно-синий от недосыпа, уверенно заявил:
– Это доска почета, для портретов примерных детей.
– А где такие?
– А вот воспитай и развесь, – приказал Пельмень, и они с Яшкой отправились в заслуженный отгул.
Глава 5
На Третью улицу Красной сосны Вера шла с большой неохотой.
Воскресенье ведь. Человек занимается домашними делами, а может, отсыпается – иначе почему Наталья, страшная наседка, позволила уйти Соньке со Светкой. К тому же она дома одна: золовка Катерина Введенская с сыном Мишкой убыли в отпуск. Так что у Натальи полноценный выходной, а тут директор собственной персоной, да еще во внеурочное время.
Но воскресенье – это еще ничего. Была еще одна, она же основная, причина: Наталья была обижена, и обидчиком была Акимова.
Наталья задержала эскиз из-за того, что директор неоднократно просила переделать, и в итоге вернулись к первому варианту. Тогда прилюдно прозвучало от Веры: «Надомный труд не освобождает от обязанности соблюдать график». Потом на собрании кто-то из стахановцев заявил о том, что рисунок должен быть попроще, чтобы темп не сбавлять, и Акимова, которая сама настаивала на сложных элементах, заявила: «Товарищ Введенская! Перед тем как что-то нафантазировать, надо выслушать мнение тех, кто будет это воплощать в жизнь».
Вере было чем оправдаться: ей постоянно ставят на вид попустительство любимчикам, к тому же надомникам, к тому же беспартийным, так недалеко до потери классовой бдительности. Но сказанному нет оправдания – это было гнусно, по?шло и не по-партийному. Точнее, не по-людски.
Непросто после этого идти с просьбой к преданному тобой человеку. Но поговорить надо немедленно. Есть на фабрике художественный отдел, есть просто художники, а есть Наталья. Сейчас нужна она. И ее надо уговорить, потому что нельзя ведь приказать человеку сотворить шедевр.
Добравшись до единственного дома на улице Красной сосны – можно уже без нумерации, двух других давно нет, – Вера поняла: ну да, так и есть, отдыхает. Занавески задернуты, тихо.
Во дворе Введенских пусто. Ни собак, ни кур, ни иной живности тут нет, предупредить хозяйку о непрошенной гостье некому. Надо же, Наталья научилась огородничать: разбиты какие-то грядки, из них что-то зеленое выползает, торчит пугало, наряженное в рваный пиджак, позвякивает на ветру навешанным на него хламом.
Поднявшись по дряхлому, скрипучему крыльцу, Акимова постучала. Никто не ответил. Вера, подождав пару минут, постучала снова.
Зашевелилась наконец. Внутри что-то упало, заскрипела дверь, половицы – и вот уже Наталья на пороге. Какая-то невыспавшаяся, но ужасно чем-то довольная, глаза, обведенные черным, блестят, на бледных щеках – по клюквенному пятну. Непривычно растрепанная, пепельные волосы наспех скручены в узел, шаль на голых плечах – видать, только с кровати. Увидев начальство, колко спросила:
– Товарищ директор, вы? Чем обязана?
С глазу на глаз они давно были на «ты», если обращается по регалиям – значит, не забыла, не простила. Смешно и надеяться на это.
Вера выпалила:
