– Все хорошо, родная. Мама рядом. На минутку нужно было выйти на сцену. – Наклонившись, я крепко сжимаю в объятиях свое маленькое счастье.
– Ева, я могу увести ее, – внезапно подает голос Милославская. – Мы подождем тебя в гримерке.
Безумно хочется ответить: «Уведи!» Так будет правильнее. Но во рту словно пересыхает.
Я столько раз представляла эту встречу, боялась ее и ждала. А теперь не могу вытянуть из себя даже короткое «да».
– Пойдем, сладкая. – Арина протягивает ладонь и ласково улыбается Вике.
В отличие от меня, она все еще пытается что-то спасти.
– Никто никуда не пойдет! – приказным тоном останавливает нас Рауде.
– Мы не хотели портить репетицию, – начинает тараторить Милославская еще быстрее. – Ева всего на минуту вышла. А я недосмотрела и…
– Молчать. – пугающе спокойно произносит Леонас и опускается на корточки рядом с Викой.
Самое время дать деру. Рауде не из тех, кто побежит следом. Но моя смелая малышка гордо вскидывает подбородок и, еще сильнее прижавшись к ногам, произносит:
– Здравствуйте. – Как приговор.
– Здравствуй. – Голос Леонаса становится таким хриплым, будто он резко подхватил ангину. – Кто ты?
Он поднимает взгляд на меня, и от ярости в его глазах я забываю, как нужно дышать.
– Это Вика. Дочь. – Признание царапает горло и острыми иголками впивается в грудину.
– Твоя? – Под скулами Рауде темнеют желваки.
– Моя. – Тяжело сглатываю. – Остальное не имеет значения, – возвращаю Леонасу его собственную фразу, сказанную пять лет назад.
Это было самое короткое прощание, какое можно представить.
– Ева! – выдыхает мой персональный Аид и морщится как от пощечины. Маска равнодушия на его лице трещит по швам.
Кажется, не только я хорошо помню наш разрыв. Торопливый разговор в машине посреди шумного города. Капли осеннего дождя, бегущие по стеклам. Предательские слезы, катящиеся по моим щекам. Унизительные «Почему?» и «Не надо»…
Тогда я верила, что Леонасу все равно. Понимала, что счастливая семейная жизнь быстро сотрет из его памяти глупую влюбленную девчонку, которую гениальный продюсер выгодно продал первому встречному агенту.
Сейчас… его короткий взгляд на дочь, жадное движение кадыка, сжатые в нитку губы – и на душе отравой разливается искушение поверить, что даже богам бывает больно.
Глава 3. Мы прошлое
Встреча с Рауде выбивает меня из колеи. Когда приезжаем с дочкой в номер отеля, который снял для нас Гриша, не хочется ни обедать, ни разговаривать, ни отдыхать. Лишь ради Вики заставляю себя сесть за стол и съесть за компанию ароматный сырник с кленовым сиропом.
– Из ресторана внизу. Только доставили. – Няня дочери смотрит на меня с тревогой.
– Марина, я потом поем. Аппетита что-то нет.
– Ты не приболела?
Марина со мной почти с самого рождения Вики, и, хотя она старше на двадцать лет, мы уже давно на «ты».
– Я думала, что переболела, – выделяю голосом приставку «пере». – А оказалось… не до конца.
– Он?! – Глаза няни становятся круглыми.
Наверное, мои были такими же, когда увидела на сцене свое прошлое.
– Леонас Рауде. Новый председатель жюри вместо Фомина. На все пять дней, – выдаю на одном дыхании.
– Постой… – Марина садится рядом. – Он и ты… Вы виделись?
Не в силах ответить я киваю.
– Там, на сцене? – Ее лицо бледнеет.
Вновь киваю.
– А Вика… – Она поворачивается к моей перепачканной сиропом сладкой девочке.
– Мы там дядю встретили. Красивого! Он сказал мне «здравствуй», – вместо меня отвечает Вика и улыбается так счастливо, словно поговорила с Дедом Морозом.
– Твою ж… – Марина прижимает ладонь к груди. – Где мой корвалол?
– Корвалол не поможет. – Закрыв глаза, я вспоминаю эту встречу.
Раньше и не догадывалась, насколько дочь похожа на своего отца. Природа отдала Вике все самое лучшее, что было у Леонаса. Его глаза, ресницы, губы и пробивной характер.
– Только не говори, что он все понял.
– Марин, они как две капли… Даже хмурятся одинаково, – вырывается у меня с нервным смешком.
– Но если информация дойдет до Григория… – Не договорив, Марина со стуком закрывает рот.
У нас нет тайн друг от друга. Няня в курсе главного условия в соглашении с Катковым – Рауде ничего не должен знать о Вике до окончания пятилетнего контракта.
В прошлом у меня не было выбора. Без агента не светило никакого будущего. Максимум – работа в барах и подработка уборщицей, как когда-то. Если бы не беременность, я бы рискнула. Но с ребенком под сердцем пришлось быстро взрослеть и брать от жизни то, что она предлагает.
– Срок контракта заканчивается через месяц. – Тру виски.
– Это много. Григорий точно пронюхает.
Марина подходит ко мне со спины и тепло обнимает.
– Знаешь, я больше не боюсь его штрафов. – Поворачиваюсь к окну. – Питер, он такой… Один раз я уже была здесь в безвыходной ситуации. Тогда оставалось собрать вещи и сбежать к маме. Но я выстояла. И сейчас тоже смогу. Несмотря на Рауде, Гришу и все, что случилось в этом городе.
* * *
Шесть лет назад
Санкт-Петербург
Города как люди. С женским названием – гостеприимные и открытые, с мужским – холодные и безразличные.
Питер невзлюбил меня с первой минуты.
Стоило сойти с поезда, кто-то толкнул мой чемодан в стену, и все содержимое вывалилось на грязный перрон.
Наверное, это был знак. Если бы я знала, что произойдет дальше, собрала бы вещи и купила обратный билет. К сожалению, с даром предвидения были проблемы, поэтому осознавать весь масштаб нелюбви пришлось на собственных шишках.
Первая досталась в университете…
Чтобы пробиться в деканат, приходится пройти сразу несколько испытаний. Вначале меня наотрез отказывается впускать охрана… Просит показать, что лежит в чемодане. Потом на лестнице останавливает какая-то важная дама. Десять минут она читает лекцию о том, что до первого сентября еще неделя и студентам нечего делать в учебном корпусе. Ну и на добивание уже у порога деканата местный профессор принимает меня за уборщицу и требует прямо сейчас вымести мусор из-под его стола.
На объяснения, кто я и зачем явилась, уходит еще десять минут. За это время удается выяснить, что с документами на перевод из Тюменского университета действительно все в порядке. Я зачислена на третий курс геологического факультета. Однако в сопроводительном письме заместителя декана почему-то нет ни строчки про общежитие, о котором мы договорились месяц назад.
– Мне жаль, – пожимает плечами секретарь. – Ничем не могу помочь.
– Но… Мне нужно где-то жить…
– Обратитесь в организационный отдел. Сейчас они вряд ли найдут свободное место, но вас поставят в очередь нуждающихся. Может, после зимней сессии что-нибудь освободится.
– После сессии?.. – Стискиваю зубы, чтобы не застонать.
– Такой регламент. – Секретарша достает из верхнего ящика стола целую коллекцию лаков для ногтей и кивает в сторону выхода.
* * *
Вторую шишку «подарили» родственники…
Когда я добираюсь до квартиры тетки, единственной родственницы на весь Питер, становится ясно, что проблемы с общежитием были цветочками.
– Уехали они! На юг вчера укатили. До конца месяца не жди, – второй раз повторяет соседка, худощавая дама лет пятидесяти.
– Но как? Мама звонила им позавчера… Тетя согласилась, что я поживу у них неделю или месяц.
Оглядываюсь на дверь теткиной квартиры, пустой трешки с красивым номером «99».
– Вопрос не ко мне, милочка! – Соседка демонстративно зыркает на часы. – О чем вы там договаривались, как и с кем… Нет их, и все!
– А может быть, они ключи где-нибудь здесь оставили?
Бросив многострадальный чемодан, я спешу к квартире. В надежде увидеть ключи поднимаю коврик. Молясь про себя: «Ну пожалуйста!» – ощупываю холодные металлические откосы.
Результат печальный. Ключей нет, зато на безымянном пальце теперь кровоточащий порез.
– Никто в здравом уме не станет оставлять ключ без присмотра или давать его чужому человеку, – поцокав языком, произносит соседка.
«Откуда ты только взялась такая наивная?» – читается на ее лице.
– Мне больше не к кому идти…
Еще дома, в Тюмени, мы с мамой постарались предусмотреть любой форс-мажор. Я заранее договорилась с деканатом об общежитии, а мама связалась с двоюродной сестрой и попросила приютить меня на какое-то время.
Все просто обязано было быть хорошо! Но реальность, кажется, решила размазать тюменскую студентку о питерский асфальт.
– Если идти не к кому, значит, надо было сидеть в своей провинции и не дергаться! – без всякого намека на сочувствие сообщает соседка.
– Я в институте учусь. Перевелась. Лучшая студентка на курсе… – Не знаю, зачем это рассказываю. Наверно, чтобы отвлечься от желания разрыдаться.
– Вы тут все через одну лучшие, – закатывает глаза дамочка. – Как медом в Питере намазано. – Всем своим видом демонстрируя, что разговор закончен, она шагает за порог квартиры.
– И что мне сейчас делать?..
Отчаяние прибивает к полу. Чтобы не рухнуть, сажусь на чемодан и обхватываю голову руками.
– Ты это… На улице думу думай, – взявшись за дверную ручку, бросает соседка. – У нас приличный дом. Бомжей отродясь не было. И не будет! – убежденно добавляет она и громко хлопает дверью.
От безнадеги опускаются руки. Я не знаю, что делать и куда идти.
Сил держаться хватает только до первого этажа. Когда выхожу на улицу, слезы подступают к горлу, и единственное, что я успеваю, – достать из кармана салфетку.
Словно волшебный ответ сверху, вместе с ней пальцы цепляют помятую записку от Валентины, соседки по вагону. Она всю дорогу рассказывала, какие в больших городах холодные люди. Тяжело вздыхала, слушая мой рассказ о переводе в питерский вуз и местных родственниках. А во время нашего последнего чаепития сунула в руки листок со своим номером телефона.
Тогда я не поняла смысла этого жеста. Питер казался сбывшейся мечтой. Но сейчас… Смахнув первые слезы, дрожащей рукой набираю заветные цифры.
– Алло. Кто звонит?
От глухого голоса Валентины по лицу расползается глупая улыбка. Случайная попутчица еще ничем не помогла, однако на душе уже легче. Хоть кто-то не чужой в этом городе.
– Это Ева. Мы ехали с вами в поезде из Тюмени. Вы дали мне свой номер, – тараторю я так быстро, будто у Валентины включен секундомер.
– Геолог! Ты, что ли? – ахает она.
– Эколог, – смущенно поправляю ее. – Я.
– Точно! Будущий спасатель наших лесов. Если к тому времени их окончательно не продадут или не спалят.
– Надеюсь, что нет.
– Надейся. Ну а звонишь ты чего? Хотя постой! Дай угадаю! Общаги нет, а тетка не открыла дверь.
