Глядя на серьезные лица людей, сидевших в глубоком молчании, Шубин видел на них не просто желание выстоять, все преодолеть и выполнить любую поставленную перед ними задачу. Люди верили в скорую победу над фашистскими захватчиками, это было видно и по их лицам, и по их глазам, еще по тому, чего и определить с первого взгляда нельзя. Вера – понятие всеобъемлющее, оно захватывает человека целиком.
Едва Шубин встал и повернулся к Соколовскому, чтобы подойти к нему за последними распоряжениями, если таковые найдутся, как почувствовал, что кто-то решительно взял его за локоть. Обернувшись, увидел перед собой Володю Теткина. А как только увидел, так сейчас же и вспомнил, что обещал ему поговорить с Соколовским по поводу его, Теткина, перевода в партизанский отряд. Обещал, но за всей суетой, связанной со сборами, забыл о своем обещании. Он хотел было сказать мальчику что-то оправдательное, извиниться, но тут к ним подошел и сам полковник.
– Что, Володя, ты тоже наших разведчиков проводить пришел? – спросил он у Теткина.
Паренек вопросительно посмотрел на Шубина. Его глаза блестели, и было в его взгляде такое ожидание и надежда, что Шубин решился:
– Товарищ гвардии полковник, разрешите обратиться.
Соколовский с интересом и удивлением посмотрел сначала на подростка, а потом и на Шубина.
– Давай, обращайся, – разрешил он.
– Вот Володя просится идти с нами. Хочет в партизанском отряде остаться. Говорит, что там от него больше пользы будет, чем оставаться при бригадных лошадях нянькой. – На последних словах Глеб невольно улыбнулся и посмотрел на мальчика.
Полковник тоже посмотрел на Володю. И под его серьезным, можно даже сказать, суровым взглядом подросток сник. Соколовский покачал головой и сказал:
– Что, надоело крутить хвосты кобылам?
Мальчишка молчал, потупив голову, но потом, словно очнувшись от своей нерешительности, смело посмотрел прямо в глаза Соколовскому и заявил:
– Надоело. Хотя дело не в лошадях вовсе. Надоело быть все время за спинами других. Я уже достаточно взрослый, чтобы и в разведку ходить, и вообще… Я и стрелять уже хорошо научился. Кого хотите, спросите. Я немцев бить хочу! Мне за мать, за сестру отомстить надо! – воскликнул он с жаром. – Вон у партизан, дядька Иван говорит, такие, как я, пацаны и девчата на задания в тыл к немцам ходят. И я тоже могу. Чем я хуже?
– Могу или хочу? – прервал его Соколовский. – Это, брат, две разные вещи – хотеть и мочь. Те ребята, что в партизанском отряде, можно сказать, с начала войны в оккупации…
Сказал и вдруг резко замолчал, вспомнив, что и Володя к нему в бригаду тоже из оккупированных, а потом и освобожденных территорий попал. И пережить ему пришлось ничуть не меньше, а может, даже и больше, чем тем ребятам.
– Послушай, – положил полковник свою большую ладонь на угловатое плечо подростка, который стоял, опустив голову и глядя себе под ноги. – Ну что я Миколе скажу, когда он обратно в бригаду вернется? Как объясню, что отпустил тебя в партизанский отряд? Можно сказать, отправил в неизвестность. Он ведь к тебе как к сыну относится, ты это сам знаешь. Как мне ему в глаза смотреть, если ты уйдешь?
– А что, дядька Микола обратно вернется? – с удивлением посмотрел Володя на полковника. – Я думал, что его на все время отправили в отряд…
– Нет, конечно, – усмехнулся Соколовский. – Он выполнил задание и скоро вернется обратно. Вот ему на замену дали человека, – Соколовский оглянулся в сторону неторопливо удалявшегося обоза. – Ефрейтор Сапрыкин его сменит. Видел ведь его?
– Видел, – кивнул парнишка. – Длинный и носатый такой, с раскосыми, как у татарина, глазами. Этот?
– Он самый, – ответил Соколовский. – Так что же – ты остаешься или все равно хочешь уйти?
Володя помолчал. Видно было, что в душе его борются два желания. Одно – остаться и дождаться Миколу Яценюка, к которому он был очень привязан, а второе – стать настоящим бойцом и по-настоящему начать сражаться с фашистами.
– Отпустите меня, товарищ гвардии полковник, – наконец сказал Володя. Второе желание явно пересилило первое. – Я с дядькой Миколой встречусь и сам с ним поговорю. Объясню ему все. Ну, не могу я сидеть сложа руки. Не отпустите – сам убегу…
– Ага, убежит он, – усмехнулся Соколовский. – Плохо у тебя с воинской дисциплиной, боец Теткин. За «убегу» знаешь что полагается? – чуть насмешливо посмотрел на мальчика полковник, но потом взгляд его смягчился, и он произнес: – Почему ты раньше не подошел ко мне и не сказал о своем желании? Теперь уже поздно. Никто тебя ждать, пока ты соберешься, не будет. Так что придется тебе остаться…
– Не надо меня ждать! – воскликнул паренек, перебивая полковника. – Я уже собранный. Вот! – Он поднял стоявший возле его ног сидор. – Мне повар Гуляев и тушенки с собой дал, и хлеба, и нож у меня есть… – Он помолчал и с сожалением добавил: – Вот только автомат мне пришлось вернуть Диденко. У меня своего оружия нет.
– Ты глянь, какой шустрый! – покачал головой Соколовский и посмотрел на молчавшего во время этого разговора Шубина. – А ты что думаешь, капитан?
Глеб нетерпеливо топтался, глядя в ту сторону, в которую ушел его отряд, и сказал:
– Надо идти.
– Идите оба, – махнул рукой в сторону леса Соколовский и, развернувшись, зашагал, не оглядываясь, к штабной землянке.
– Бегом марш, боец Теткин! Не отставать! Отставание будет считаться дезертирством! – приказал Глеб и быстрым шагом направился догонять скрывшийся в лесной чаще отряд.
Глава третья
К реке отряд шел по уже знакомой дороге. Снова пришлось идти вверх по течению, чтобы добраться до брода. Из леса на открытое место не выходили, чтобы не быть замеченными немцами. Немцы и без того в последнее время нервничали в ожидании наступления наших войск и поэтому обстреливали берег не просто с упорной периодичностью, а практически не переставая. Создавалось впечатление, что все обстрелы, будь то пулеметный, минометный или артиллерийский, велись по определенному графику. Замолкала артиллерия, вместо нее начинал бить пулемет, заканчивались в пулеметах ленты – в игру вступали минометы. Кроме того, всегда оставалась опасность нарваться близ берега на мины, которые немцы также периодически устанавливали со своей стороны на берегу вдоль всей линии фронта. Они устанавливали, а наша артиллерия их с такой же периодичностью уничтожала. Артиллеристы действовали по наводке разведчиков, которые постоянно дежурили на этом плацдарме и фиксировали координаты установленных немцами мин. Сначала разведчики и бойцы стрелковой дивизии и бригады Соколовского сами пробовали отгонять огнем из снайперских винтовок и автоматов немецких саперов от берега. Но фашисты выявляли такие засады и били по ним прицельно или из пулеметов, или из гранатометов. Пришлось сменить тактику и уничтожать мины, передавая координаты места их установки. Так получалось даже эффективнее. Но немцы не оставили идею минирования берега, и игра в кошки-мышки продолжалась…
Шубин оставил Володю Теткина в распоряжении Ивана Клименко, а сам пошел вперед. Обогнав обоз и идущих рядом с телегами бойцов партизанского отряда, он догнал своих разведчиков. Энтин и Жуляба хорошо знали дорогу до переправы еще по прошлой операции и шли на пару сотен шагов впереди всего отряда. За ними шагали Михаил Одинцов и Игорь Зеленчук. Следом, тихо переговариваясь, шли Егор Малкин и радист ефрейтор Сапрыкин. Похоже, что эти два уже немолодых бойца сразу же нашли общий язык и общие темы для разговоров. При приближении Шубина оба замолчали и вопросительно посмотрели на командира. Но тот ничего не сказал и прошел мимо. Пока они были на своей территории, тихие, не по делу разговоры никому не могли ни помешать, ни навредить.
– Я так понял, что переправляться будем через брод? – спросил у Глеба Зеленчук.
– Все верно, – ответил Шубин. – Об этой переправе мы только вчера и узнали – партизаны нам на нее указали. До этого мы с ребятами переправлялись вплавь – вон там, неподалеку, – указал он рукой в сторону берега. – Мы сейчас как раз мимо того места проходим. А до брода нам еще километра три с половиной топать. Хоть и далековато, зато спокойнее. Немцы не в курсе, что там есть мелкое место, и предполагают, что опасности им ждать не от кого. Там и переправимся.
Глеб немного помолчал, давая возможность бойцам задать еще вопросы, если таковые у Зеленчука или Одинцова возникнут. Но оба молчали, и он продолжил:
– Правда, переправляться придется долго. Груженые телеги там не пройдут. Для них глубоко, да и наносы на изгибе реки песчаные, колеса вязнуть будут. Придется брички разгружать и все, что в них есть, на себе перетаскивать.
– А моста нигде поблизости нет? – спросил Шубина ефрейтор Сапрыкин.
– Был бы мост – не было бы проблем, – ответил вместо Шубина лейтенант Зеленчук и насмешливо поинтересовался: – Что, не хочется на себе ящики с боезапасом таскать?
– Я работы не боюсь, – с обидой в голосе ответил Сапрыкин. – Я до войны кем только не работал – и в шахте коногоном, и грузчиком, и пожары тушил…
– Извини, не хотел обидеть, – добродушно отозвался Зеленчук.
– И сколько времени это займет? – поинтересовался Одинцов, имея в виду переноску груза через реку.
– Желательно за час управиться, – ответил Шубин. – Но это – крайний срок. Чем быстрее и тише мы переберемся на ту сторону, тем лучше и безопаснее для нас. Не стоит привлекать суетой у берега внимание немцев. Они хотя и не знают, что неподалеку от их позиций есть брод, но берег периодически обходят, контролируют. Поэтому надо будет сначала разведать ту сторону берега, осмотреть там все как следует, а потом уже добро партизанам на переправу давать.
– Широкая в месте перехода река? – поинтересовался Зеленчук.
– Мерить не мерил, но, насколько я помню, не так чтобы очень широкая, – чуть помешкав с ответом, ответил Шубин. – А что?
– Есть у меня одна идея, – произнес лейтенант. – Но пока я ее озвучивать не буду. Придем на место, осмотрюсь, потом скажу. Или не скажу, если, по моему мнению, эта идея не сработает. Не люблю прыгать через голову.
– Ну, добро. Пусть будет так, как говоришь, – кивнул Шубин.
Честно признаться, Глебу понравился этот молодой и сметливый лейтенант. Чувствовал Шубин в нем что-то близкое себе. Не просто симпатию, а что-то более существенное. Зеленчук напоминал Глебу его самого, каким он был еще в самом начале своей службы в разведроте – таким же собранным и энергичным одновременно.
Где-то в той стороне, откуда пришел отряд, время от времени вспыхивали и, падая, шипели звездочки запущенных немцами ракетниц. Они освещали берег и гасли, словно растворялись в темных водах реки. Следом за ними вступал в недолгий разговор с тишиной пулемет. Замолчит пулемет – прочертит со свистом небо стрела летящего на нашу сторону снаряда, запущенного немцами из пехотного скорострельного миномета, и все начинается заново: ракетница, стрекот пулемета, минометные снаряды… как по очерченному кем-то невидимому кругу.
– Тридцать четвертый «Гранатверфер» жару дает, – прислушиваясь к звукам летящих снарядов, определил Зеленчук.
– Угу, – согласился с ним идущий рядом Одинцов и добавил: – Скорее всего, дымовые пятисотграммовые используют. Экономят, гады, осколочные снаряды. Для нашего наступления приберегают.
Разговор не клеился. Может, смысла в разговорах по пустякам никто не видел, а может, просто настроения говорить ни у кого не было. Шубин обдумывал, как бы незаметнее переправиться отряду через реку, чтобы не привлекать внимания немцев. Да и у остальных идущих рядом с ним разведчиков наверняка были какие-то думы и чаяния, заставлявшие их шагать молча.
Когда наконец вышли к месту, где нужно было спускаться к реке, Шубин остановился и дал команду остановиться всему обозу. К нему подошли Энтин с Жулябой.
– Слышь, старший лейтенант, – повернулся к Одинцову Глеб. – Идите с ребятами на ту сторону. Обследуете берег и подлесок. Отправите Жулябу ко мне, если все будет спокойно, и можно будет переправляться, а сами оставайтесь на том берегу, чтобы при необходимости прикрыть переправу.
Одинцов кивнул и направился следом за Энтиным к реке. Жуляба, отстав на несколько шагов, последовал за ними. Шубин прислушался, но, кроме шелеста листьев над головой и привычных для леса ночных шорохов, ничего не услышал. Замолчали даже далекие раскаты минометного обстрела и трескотня немецких пулеметов. Минут десять было тихо. Но неожиданно где-то в той стороне, откуда шел отряд, опять приглушенно застрочили автоматы, коротко забухали взрывы гранат, а затем далеким кузнечиком вновь затрещала пулеметная очередь. Все, включая Глеба, с беспокойством повернули головы и молча стали прислушиваться к далекой, но от этого не менее тревожной музыке боя.
– Что это, как думаешь, капитан? – подошел к разведчикам Клименко.
Глеб промолчал, не зная, что ответить, но потом предположил:
– Может, наши решили разведку боем произвести?
– Нет, это отряд лейтенанта Смирнова немцев отвлекает, – уверенно сказал лейтенант Зеленчук. – Я с ним разговаривал перед уходом из части. Он сказал, что Ларионов отправляет его группу на левый фланг, к реке, чтобы отвлечь немцев, пока мы на их правом фланге будем реку вброд переходить и в партизанский отряд пробираться.
– Что-то уж очень громко немцы на них отвлеклись, – с беспокойством высказался радист Сапрыкин.
– А что о второй группе известно? – поинтересовался Шубин у Зеленчука. – Говорили, что для отвлечения немцев два отряда будет задействовано.
– Про второй отряд я ничего не знаю, – признался Зеленчук. – Да и Смирнов тоже. Я интересовался у него, говорит, что это секрет, только полковник Ларионов знает, из какого еще полка отряд разведчиков будет отправлен в тыл.
Пока так гадали и рассуждали, далекий бой утих, и над рекой снова воцарилась тишина.
– Ты хотел рассказать о своей идее, – напомнил Глеб Зеленчуку. – Говори, что такого гениального надумал. Самый раз поделиться мыслями, а то скоро уже переправляться будем.
– Да и не гениальное это вовсе, – смутился лейтенант. – Просто мысли кое-какие… Обычные мысли, как удобнее и быстрее перетащить груз на тот берег.
– Ладно, не оправдывайся. Говори, я внимательно слушаю, – подбодрил молодого разведчика Шубин.
– Просто я хотел предложить встать цепочкой по мелководью и передавать ящики с телеги друг другу, а не бегать туда и обратно по воде, – сказал Зеленчук и по реакции Шубина понял, что идея его не такая уж и новая и раньше приходила в голову не только ему.
Но Глеб хотя и улыбнулся, оценив «гениальность» и простоту плана лейтенанта, но насмешничать не стал. Не в его, Шубина, правилах смеяться над молодыми и не очень опытными разведчиками. А ведь, несмотря на заслуженный им орден, Зеленчук именно таким разведчиком и был – совсем еще зеленым и малоопытным. Ему-то всего двадцать один, и сколько он мог навоевать? От силы годик с небольшим. А какой можно получить в разведке опыт за год нашего наступления на всех фронтах? Совсем даже небольшой опыт. Вот такая получалась арифметика. К тому же не был этот парень в таких больших передрягах и ситуациях, в которых в свое время побывал Глеб, когда наша армия еще только отступала под напором немецких захватчиков. Когда не было у командования даже мыслей о скором нашем наступлении, а были только надежды, связанные со скорым переломом в так внезапно начавшейся войне. Когда окружались врагом целые полки, дивизии и армии. Когда солдатам, а наравне с ними и генералам приходилось с большим трудом выходить из этих окружений. Когда им, разведчикам, необходимо было выискивать чуть ли не мышиные лазейки в мощной стене немецкой армии и выдумывать самые немыслимые способы, чтобы помочь остаткам этих армий, дивизий и полков прорваться из окружения и не свариться всем заживо в погибельном огневом котле. Или что еще хуже – не попасть в плен. Тогда вся тяжесть ответственности вывода попавших в окружение легла на плечи разведчиков. И хотя Шубин знал, что многие могут с ним не согласиться, но он считал, вернее, знал по собственному опыту, что отступать на войне всегда тяжелее, чем наступать. Не только в моральном смысле, но и в физическом. Тяжело оставлять врагу свою землю на растерзание, но еще тяжелее выжить в аду окружения.
Все эти невеселые мысли единым мигом промелькнули в голове Глеба, и он серьезным тоном произнес:
– Неплохо соображаешь, лейтенант. Мне и самому такие же мысли в голову приходили. Вот только боюсь, что нам людей не хватит на всю ширину реки.
– Так ведь можно двух или трех человек на тот берег послать. Пускай они по очереди принимают ящики у последнего в цепочке и складируют, – предложил Клименко, который с интересом слушал разговор Шубина с молодым лейтенантом. – Кстати, Лесю можно послать покараулить, пусть кого-нибудь из твоих ребят сменит. Она любому из вашей разведки фору даст. Слух у нее чуткий, как у ночной птицы.
– Так и сделаем, – согласился Шубин. – Надо только дождаться возвращения Жулябы.
Прошло еще полчаса, и наконец Глеб, который всматривался в темноту берега, заметил возвращавшегося из разведки Жулябу. Тот шел спокойно, неторопливо, и это говорило о том, что вокруг никаких немецких засад или патрулей не наблюдается.
Шубин повернулся к Клименко:
– Давай, Иван, пускай людей к берегу. По одному только, а не всем скопом. Леся и еще двое пускай идут первыми на тот берег. Она скажет Одинцову, что я приказал ее вместо Энтина поставить в охрану. Энтин и твои ребята будут забирать ящики и относить их в подлесок. Нечего громоздить их на открытом месте. Понятно?
– Ясное дело, – ответил Клименко.
– Подашь мне знак, как только все твои люди будут расставлены по местам. Я дам команду вывести первую телегу на берег. Взрывчатку и мины будем разгружать в последнюю очередь под руководством лейтенанта Реброва. Лошади пойдут через реку только после того, как груз со всех трех телег окажется на том берегу, – продолжал объяснять правила переправы Шубин. – О том, что всю работу следует выполнять быстро и тихо, думаю, говорить не надо.
– То ж ясно как день, – отозвался Клименко и пошел выполнять приказ.
Вскоре на берег из леса стали выходить безмолвные тени. Три из них первыми пошли за Жулябой, который уверенно повел их к месту, где начинался брод. Небо после недавних ливней прояснилось, и облака не закрывали уже ставшую полной луну. Вода серебрилась, и течение на мелководье было отличным проводником для переходивших реку людей.
Как только все русло заполнилось людьми, на берег вывели первую бричку. Лошадь, почуяв воду, звучно фыркнула и потянулась к ней мордой, но пить ей не позволили, развернув в сторону леса. Общими усилиями притащили и телегу чуть ли не к самой кромке воды и стали быстро освобождать от ящиков. Работа шла так ловко, что минут через пятнадцать начали разгружать уже вторую бричку. С ней управились тоже довольно быстро. А вот с третьим грузом – минами и взрывчаткой – пришлось повозиться. Лейтенант Ребров, который сам правил лошадью и нес ответственность за этот весьма ценный для выполнения предстоящего задания груз, лично вынимал из телеги ящики и передавал их дальше по цепочке.
– Передайте, чтобы эти ящики ставили отдельно от всех остальных, – попросил он. – Негоже, если хоть один из них попадет в другую телегу. И смотрите, чтобы ни один ящик не намок, – приговаривал он, осторожно, словно мать дитя, передавая очередной ящик в руки партизана Якова Дуцько. Тот первый принимал груз на этом берегу и передавал далее.
Как ни торопил всех Глеб, как ни старались партизаны и разведчики, но в один час они все-таки не уложились.
– Ничего, товарищ капитан, – успокаивал его Клименко, – это мы только разгружались долго. А загрузим мигом.
– Нам до дороги надо дойти до рассвета, – сказал Шубин. – А дальше пойдете одни. Я думаю со своими ребятами попробовать до первой линии обороны немцев добраться…
Еще когда планировали операцию в штабе армии, было решено, что партизаны будут добираться до расположения отряда той дорогой, которой Шубин и Котин уходили на поиски летчика. Хотя она была несколько длиннее, зато подальше от Радивилова, где, по данным дивизионной разведки, наблюдалось большое скопление войсковых соединений или эсэсовской пехоты. Что-то на переднем крае у немцев явно происходило. Что-то, что предстояло еще узнать. Для того и был послан отряд разведчиков, чтобы поймать «языка» – какого-нибудь сведущего в этих передвижениях войск генерала – и доставить его в штаб армии для допроса.
Шубин рассчитывал, что такого генерала можно будет найти на первой линии обороны, о чем и высказался тогда Ларионову.
– Почему ты так думаешь? – поинтересовался полковник.
– Должен же будет кто-то из штаба их армии проследить, как выполняется приказ командования. В пакете явно был какой-то важный приказ, раз после его получения немцы на первой линии обороны зашевелились. Я считаю, что они не просто так усилили обстрелы реки. Это явно какой-то хитрый маневр, который должен отвлечь нас от того, что у них сейчас происходит на переднем крае.
– Чтобы проследить за выполнением приказа, совсем необязательно присылать генерала из штаба. Для этого сгодится и какой-нибудь чин поменьше, – заметил Ларионов, но потом все-таки согласился с мнением Шубина. – Хотя, конечно, все может быть. Мы ведь не знаем, что это был за приказ и к чему готовятся немцы. Времени у нас для выяснения подробностей нет, поэтому придется тебе, капитан, на месте определяться, как действовать в поисках генерала.
Так тогда и решили – Шубин самостоятельно определяет, как ему и его группе поступать соответственно обстоятельствам и обстановке на месте. Если разведчикам повезет и они уже на первом этапе узнают, что подходящую кандидатуру на роль «языка» из высшего офицерского командования можно найти на первой линии обороны, то дальше партизаны, ефрейтор Сапрыкин и лейтенант Ребров пойдут одни и выполнять остальные задания будут уже без помощи разведчиков. Шубин добудет «языка» и возвратится в расположение штаба армии. Но если генерала или на крайний случай какого-нибудь другого подходящего чина из штабистов СА не обнаружится близко к линии фронта, то Шубин со своим отрядом догонит партизан и будет руководить всей операцией. Главное – уложиться во время и вернуться обратно через четыре дня.
Но до дороги надо было еще идти и идти. И было бы проще, если бы она все время так и шла через лесистую местность. Все-таки идти под прикрытием деревьев проще, чем пересекать открытую местность, где и одного человека легко заметить, не говоря уже о целом отряде, да еще и с тремя гружеными телегами. Оставалось надеяться, что немцы, занятые выполнением некоего приказа, не станут далеко отходить от своих основных позиций. Шубин и его командиры рассчитывали, что и немецкой разведке также будет сейчас не до заброшенных хуторов, через которые отряду Глеба и партизанам предстояло пройти.
Глава четвертая
Часа через полтора после того, как загрузка телег закончилась, вышли к полям и огородам, расположенным на окраине хутора. Это был первый из трех хуторов, которые предстояло миновать обозу. Несколько дней назад Шубин уже проходил этой дорогой и знал, что на хуторе никто не живет, он давно уже покинут его обитателями, но из осторожности все-таки послал вперед Энтина и лейтенанта Зеленчука, чтобы те разведали обстановку.
На хуторе и вправду никого не было, и небольшой отряд без всяких задержек проследовал мимо хутора, забирая чуть вправо, в лесок. Тропинок, а тем более дорог в лесу не было. Если они когда-то и были там, то давно заросли высокой травой и папоротниками, а кое-где и молодым кустарником. Приходилось пробираться по нехоженому пути и протаптывать новую тропу. Это, конечно же, был не самый лучший вариант, ведь враг мог обнаружить, что в этом месте кто-то недавно проходил, и пуститься следом, но другого выбора у отряда не было. Идти напрямую через хутор было бы еще хуже. Огороды и поле могли быть заминированы немцами в целях борьбы с партизанами. А может, и для защиты от бандеровцев. В этих краях все воевали друг против друга.
В отряде был, конечно же, лейтенант Ребров, который мог не только минировать, но и разминировать при случае установленные немцами минные ловушки. Но скрытую мину надо было сначала обнаружить, и это немалая проблема. Трава к июлю выросла дай боже как, а косить ее было некому – война. И хотя специальное оборудование у разведчиков, а вернее, у лейтенанта имелось, но на поиски и разминирование ушло бы много времени. Да и передвигаться отряду пришлось бы куда как медленнее, чем они шли сейчас. Минер со щупом идет очень медленно – это всем известный факт.
Фрицы и в подлеске могли также запросто наставить растяжек. И обойти их было бы проще, будь с Шубиным только его разведчики. Но когда позади тебя идут три телеги, нагруженные патронами, гранатами и взрывчаткой, приходилось опасаться, что, не заметив растяжки, кто-то из людей, а еще хуже – телег – зацепится за невидимую проволоку, и тогда весь обоз взлетит на воздух – вместе с лошадьми и людьми. Поэтому следом за Энтиным и Зеленчуком, которые намного опередили отряд, шли сам Шубин, Егор Малкин и Жуляба. Они внимательно смотрели себе под ноги и вокруг, чтобы вовремя увидеть растяжку или мину, притаившуюся в высокой траве. За ними, так же втроем, шли Одинцов, Клименко, Герась Швайко и тоже высматривали скрытые в траве или среди ветвей кустарника смертельно опасные ловушки. Остальные двигались следом – сначала пешие партизаны, затем – запряженные в телеги лошади. Замыкал обоз самый опасный груз с минами и взрывчаткой.
Все это время Глеб пребывал в напряжении. Оно немного спало на какое-то время, когда отряд уже на рассвете подходил ко второму на их пути хутору. Сразу за ним проходила та самая дорога, где Шубину и его разведчикам предстояло отделиться от основного отряда и уйти в сторону немецких передовых позиций.
Зеленчук и Энтин, которые шли впереди, остановились, дожидаясь остальных. Когда к ним подошел Шубин, они тихо переговаривались, стоя возле братской могилы. По всей видимости, Энтин рассказывал Зеленчуку, как они несколько дней назад обнаружили на этом хуторе тела убитых бандеровцами товарищей – небольшой отряд разведчиков во главе с их командиром Костей Майданниковым. Молодой лейтенант, нахмурившись, смотрел на дощечку с написанными на ней угольком именами погибших. Когда подошел Глеб, он вздохнул и, глянув на Шубина, сказал, словно напророчил:
