Валерий Гуров "Фаворит 3. Русский флаг"

Но и я не против.

Даже не хочу знать, каким именно местом и делом Елизавета Петровна добилась от Бирона обещания, что мне в течение года дадут новый чин секунд-майора. Это так цесаревна показала мне, что она все-таки умеет решать вопросы и что помнит обещания. Ну и ладно.

Да и не об этом я думаю рядом с нею – что может чувствовать парень девятнадцати лет от роду, когда перед ним красивая, готовая на любые плотские утехи женщина? Чины и выгоды от общения с Елизаветой все же вторичны. Ну не могу и не хочу я оставаться равнодушным, когда вижу перед собой такую манкую красавицу.

Седьмого июля тысяча семьсот тридцать четвертого года, после обеда, караван из пяти десятков возов, в сопровождении ста двенадцати гвардейцев Первой роты Третьего Петербургского батальона Измайловского полка, отправился по Московской дороге.

Шли мы споро, по-суворовски. Отправляли вперед дежурную группу из обозников. Они готовили бивуак для всех гвардейцев, включая и солдат обозной службы. Они не должны были быть нам приданы. Мол, править телегой может и гвардейский солдат. Но я настоял, и… Частью сам оплатил такую блажь, как обозная служба.

Солдат должен уметь себя обслужить, это так. Но главное для гвардейца – служба. Вот они и занимаются разведкой, охраной. Да, шли мы пока что по мирной территории, по своей земле, самой безопасной дороге в России “Из Петербурга в Москву”. И сколько же тут нужно бандитов, чтобы даже не победить, а просто решиться напасть!

– Тяжело в учении, легко в бою! – слышал я постоянно уже ото всех офицеров своей роты.

Выражение столь понравилось им, что уже и где надо, и где не надо его вставляют. Впрочем, как и иные мои слова. Например, про пулю-дуру и штык-молодец…

– Бах! Бах! – звучали выстрелы на поляне в двух верстах от тракта.

И это всё мы. По-богатому мы двигались. Раз в три дня решили устраивать стрельбы. В то время, как в армии они производятся в лучшем случае раз в два месяца.

Стреляли, в основном, из штуцеров. Гладкоствольная фузея выплевывает пулю каждый раз по-разному, да и пороховые дымы при таком оружии не предполагают прицеливания. Со штуцером так можно опалить роговицы глаза. Мало того, прецеденты уже есть. Но есть у меня в распоряжении еще и шесть очков. Не увеличительных, но с прочным стеклом. В них цель может чуть размываться, но солдат не боится целиться, как и того, что после выстрела искра оставит его слепым на один глаз.

Очки – далеко не дешевая вещица, даже если мастеру не пришлось полировать увеличительные стекла. А всё потому, что в Петербурге был только один мастер-немец, который мог сделать такой элемент экипировки. И ценник он задирал так, что я хотел купить десять очков, а вышло только шесть.

Но сейчас оценили новшество, поняли, что точность и меткость стрельбы увеличилась, так что было бы неплохо приобрести еще два десятка очков. Предполагаю создать внутри своей роты команду метких стрелков, чтобы они гарантированно могли попадать во врага метров с трехсот.

Перезарядка… Вот главный бич и причина того, что снайперские группы ещё не появились в России. Кроме того, стоит нарезное оружие не просто дорого, а очень дорого. Это я брал штуцера, откуда только мог. С двух сражений у Данцига получилось взять нарезные ружья. А потом еще и выменял шесть штуцеров у своих товарищей по Измайловскому полку. Две французские фузеи-карбины шли за один штуцер.

Хотя, как я знаю историю, сравнительно скоро родится новый род войск – егеря. А может, это уже и сейчас происходит.

Разные слухи распространяются о военной реформе в Пруссии. Это же еще отец Фридриха Великого начал перестраивать прусскую армию так, что после она громила всех в Европе. Ну, разве что кроме русской армии. Но там пушки сыграли большую роль. А еще необычайное упорство и мужество русских солдат.

Но это всё далеко, а нам – идти и идти. Шесть дней – и мы в Москве. Это был если не рекорд передвижения, то явно около того. Получалось, что мы, несмотря на то, что вышли на три дня позже, уже нагнали время. Вот только перегнать не получиться. И не потому, что самогонного аппарата нет, чтобы из времени дистиллят гнать. А были у меня дела в Первопрестольной.

На сколько дней, не знаю. Все зависит от того, как у меня пройдет встреча с легендарным Нартовым, Кулибиным своего времени.

Именно к нему, ныне проживающему в Москве, словно в опале, я и направился на следующий день, как только обозначился по прибытию в Московском батальоне Измайловского полка.

Ну что? Будем двигать прогресс? Я шёл и перебирал в мыслях всё, о чем так хотел переговорить. Даешь танковую башенку! Многое можно сделать, если только господин Нартов окажется адекватным человеком.

Глава 4

Относительно родственников можно сказать много чего… и сказать надо, потому что напечатать нельзя.

Альберт Эйнштейн

Петербург

7 июля 1734 года

– Что мне с вами делать, господин посол? – Андрей Иванович Ушаков с лицом, полным скорби, покачал головой.

Саксонский посол не спешил отвечать. Хотя ему хотелось едва ли не любым способом прекратить все это безобразие. Четыре дня назад люди Ушакова взяли под защиту Линара, но смогли предложить только это… Пожить в пыточной. Мориц Линар проникся ситуацией и со страхом ожидал, что будет дальше.

Явно Россия что-то хочет заиметь от ситуации, или же лично Ушаков. Но что? Варианты есть.

– Господин Ушаков, что вам от меня нужно? – наконец, набравшись решительности, спросил Линар.

– Сущую малость, господин посол, сущую малость… Вы пообещаете России Курляндию. Ну и еще, так… по мелочам.

– Что? Лучше уже казните! Это же крах моей политической карьеры. Мне не простят такие обещания. А вы… Ведь это не слова, Россия не преминет ими воспользоваться. Лучше казните!

– Я? Да бросьте, господин посол, зачем же казнить вас? Еще с вашим монархом ссориться. А вот выпустить вас… – Андрей Иванович окатил его взглядом, будто кипятком из самовара. – Знаете, что произошло с тем дворянином, которого вы использовали для найма ватаги бандитов? – изгалялся Ушаков, демонстрируя всю иронию, на которую только был способен.

Линар не знал… Ушаков же любезно рассказал ему всё, даже немного приукрасив. В действительности человека, что договаривался с бандитами, зарезали в постели, а главной свидетельницей выступает срамная девка, что не делает чести погибшему. Ушаков же рассказывал и про частично снятую кожу, и про отрезанные части тела…

– Вы обязаны меня защитить! – воскликнул Линар. – Я посол Саксонии, имею связи…

– А есть ли у меня хоть один повод, чтобы отвлечься от важных дел и заниматься вашей личной безопасностью? – спросил Ушаков. – И не вопрос ли вашей чести на кону? В обществе, господин хороший, могут случайно узнать, какими методами вы пользуетесь для достижения своих целей.

Линар прекрасно понимал, к чему ведет Андрей Иванович Ушаков. Послу уже намекали, что он зашел слишком далеко, когда все-таки предался плотским утехам с Анной Леопольдовной.

Их отношения с Анной и так нельзя было назвать безоблачными. На последнее тайное свидание великая княжна даже не пришла. Мало того, не предупредила о том Линара. Так что ему просто пришлось провести приятно время с Менгден, девицей, близкой подругой Анны Леопольдовны. Возможно, еще и поэтому злится княжна?

– Вы предлагаете мне забыть об Анне Леопольдовне? – спросил Линар с некоторой надеждой.

Для него это было бы теперь лёгким избавлением. Но Ушаков аккуратно покачал головой.

– Не только… Я ведь уже сказал вам. Курляндия. Вы во всеуслышание заявите, что понимаете претензии России на это герцогство. И все… в остальном уже будет работать наша дипломатия. Но и вы сказали верно… Забыть даже думать об Анне Леопольдовне, а то здесь дела серьёзне – она свою свадьбу все откладывает под разными предлогами. Ну и России бастарды-ублюдки не нужны, – сказал Ушаков.

По выражению лица Морица Линара было ясно, что он не против таких условий.

А всего-то в пыточной Тайной канцелярии пробыл два дня. И то, посла никто не пытал, а лишь предложили прожить несколько дней, чтобы Россия могла гарантировать безопасность посла. Впрочем, и Ушаков, и Линар уже понимали, что саксонца из головки Анны Леопольдовны активно вытесняет образ гвардейского капитана Норова.

– А как вы будете меня защищать? – спросил Мориц.

– Никак. Я отдам приказ моему человеку, которого вы и хотели убить. Теперь все понятно? Не стоит играть в игры при русском престоле. Мы не лаптем щи хлебаем, разум так же имеем! А нынче уходите, к вам будет прикреплены мои люди, слушайте их во всем. – ответил Андрей Иванович.

* * *

Пожаром не удивишь ни Москву, ни даже Петербург. Каждую неделю что-то да обязательно сгорает, чаще всего жилые постройки. С одной стороны, отсутствует даже элементарное понимание пожарной безопасности. С другой стороны – в каждом помещении постоянный открытый огонь, и если это не камин, то свечи, лучины или ещё какие-нибудь лампадки. Поэтому, когда загорелся один трактир на Васильевском острове, у петербуржцев даже не возникло мысли, что кто-то мог намеренно поджечь.

Марта оплакивала своего отца и своих братьев – те погибли при пожаре. Рыжеволосая женщина даже в пучине горя приказала себе не думать о том, что поджог мог устроить кто-то из оставленных в Петербурге людей Александра Лукича Норова. Она знала, что если только узнает о том, что всё-таки Норов приложил руку к тому, что все её родные погибли в огне, то сойдёт с ума.

Так уж вышло, что от Марты не смогли скрыть ту информацию, что к нападению на Александра Норова, в том числе, причастен и её отец. И теперь она то плакала, пряча лицо в платок, то вдруг выпрямляла спину и надолго застывала в такой позе.

В городе Норова нет, но это как раз-таки говорит только в пользу того, что это он. Александр Лукич осторожный, подставляться не станет. Все же можно подумать, что трактир сгорел преднамеренно, а не по случайности.

Нет, нельзя думать, нельзя полагать, что её любимый человек может быть причастен. И все же… Отец… Правильный ли она сделала выбор?

* * *

Москва

16 июля 1734 года

Москва встречала нас жарой. Казалось, что вот-вот от какого-нибудь стёклышка, отражаясь, направится лучик, и вся Москва вспыхнет, как сухостой.

Если бы речь не шла о жизни людей или их благосостоянии, то и пусть себе горела. Если Петербург был каким-то городом, скорее, геометричным, пропорциональным, то Москва – это хаос. Причём хаос, в основном, исполненный из дерева. Это словно иная Россия. Хотя и в Москве шли стройки и возводились здания нового типа, в подражании западной архитектурной моде.

Но это вкусовщина. Иные могут, напротив видеть в Петербурге что-то чуждое, не русское. И Москва – яркий пример того, как выглядела бы Россия, сложись все иначе и не приди к власти Петр Великий. Не так уж, на самом деле, и дико.

Разместились мы достаточно удачно. У Московского батальона Измайловского полка оставались в распоряжении дома казарменного типа и вполне даже приличные особняки для офицерского состава. За время, когда Москва стала вновь столицей Российской империи, успели построить квартиры для Преображенского и Семёновского полков.

Ну, а когда эти полки почти полным составом были введены в Петербург после того, как туда переехала императрица, то жилья осталось предостаточно. Живи – не хочу. А я и не хочу…

Жить в Москве мне, пушкинцу, да почти петербуржцу, было некомфортно. Нет, если говорить о Москве будущего, того времени, которое я покинул… Но там же совсем другая Москва была. Построено по-богатому.

По прибытию в Первопрестольную я сразу же стал разыскивать

Андрея Константиновича Нартова. Как минимум, мне с ним нужно было задружиться. Гениальный ведь человек. Это он придумал винторезный станок – и за вогсемьдесят лет до того, как его якобы изобрели англичане! У него же были и новаторские взгляды на артиллерию. Да много чего сделал этот человек, бывший гениальным токарем, но в итоге погрязший в административной рутине, в чём был откровенно слаб.

– И с чего бы это капитану гвардии меня искать? – спросил Нартов, когда я прибыл в назначенное им время в мастерскую. – Али предписание какое? Снова посылают подальше?

Я огляделся и даже не сразу ответил Андрею Константиновичу.

Засмотрелся на винторезный станок. Тот самый, что был изобретен за сорок лет до того, как считалось, что его изобрели англичане. Огромные возможности открывает это изобретение, да ещё и с механическим суппортом. Это можно всерьёз замахиваться на то, чтобы…

– Вы понимаете, что видите теперь с собой? – с иронией, но и с немалым удивлением спрашивал Нартов. – Чаше такие махины токмо пугают любопытствующих.

– Да, я понимаю. Но вопрос в том, насколько вы понимаете, что изобрели, – отвечал я.

Тон Андрея Константиновича показался мне несколько, высокомерным, наполненным иронией, поэтому и я ответил ему соответственно.

– Любопытно! И что же я изобрёл? – спросил Нартов, скрестил руки и с вызовом посмотрел на меня, застыв в такой вызывающей позе.

Я был более чем уверен, что каждый мужчина, проживший большую часть жизни в Советском Союзе, может считать себя немножко токарем, немного слесарем и уж точно плотником. А учитывая то, что я успел поработать на заводе с такими, похожими, станками, по крайней мере, с таким же принципом…

Вот и думаю, что и сам Нартов до конца так и не понял, что именно изобрёл. И что на похожих станках будет коваться львиная доля всей колониальной мощи Британской империи. Тут можно и столярничать и с металлом работать.

– Андрей Константинович, вот здесь я бы расширил и укрепил столешницу, а вот это…

Уже через полчаса мы, как говорится, нашли с Нартовым друг друга. Ну, вернее, я сделал всё, чтобы именно так и случилось. Он – человек увлечённый, или даже увлекающийся, поэтому, как только я выдал небольшое, но дельное предложение по устойчивости увиденного мной станка…

Руки Андрея Константиновича уже оживлённо, неостановимо жестикулировали, а не располагались в пренебрежительной фигуре крест-накрест. Он объяснял мне, что и без того, станок является лучшим, из того, что он видел в Англии, или Голландии, когда ездил по этим странам по поручениям Петра Великого и перенимал опыт.

– Но почему? – примерно через час нашего обсуждения спросил Нартов.

Я улыбнулся и развёл руками, показывая тем самым, что не совсем понял вопрос.

– Пошто сие тебе? Капитан гвардии, молодой, так, гляди, до полковника выслужишься али до генерала. Зачем же тебе в макинах разбираться? – недоумевал Нартов.

– Что, Андрей Константинович, блажью считаете сие мое увлечение? – усмехнулся я.

– Считаю! – все также с брутальной уверенностью отвечал недооцененный пока что изобретатель.

Вернее не так, Петр Нартова ценил очень даже. Но эпоха великих свершений прошла, страна живет в инерции былых свершений. Ну и те, кто творил ранее, нынче не творцы, а напоминание о былом, пока еще живущем в людях. Уверен, если бы появился еще один такой вот “Петр”, то можно было бы удивляться, откуда только стали бы появляться “Нартовы” да “Кулибины”.

– Вот мое изобретение. Хотел заказать у вас сладить станок, что великую пользу может принесть России, – сказал я и протянул Нартову свою папку с чертежами прядильного станка.

Он взял бумаги, присел за стол, что располагался в самом углу мастерской. Стал читать и рассматривать. Нартов то смотрел на меня, то опять втыкался в чертёж, потом вновь на меня – бросал короткие взгляды, полные удивления или сомнения.

– Я без оплаты слажу сию макину. Но сделаю и вам, Александр Лукич, а такоже и себе, – озвучил условия сотрудничества мастер.

– Да, я согласен. Но попрошу вас в ближайший год никому не показывать этого изобретения, – сказал я, а Нартов и на это не сразу согласился.

Он в упор не понимал, почему нельзя кому-то рассказывать. Неужели ещё кто-то может заинтересоваться подобным изобретением, чтобы использовать его для своих нужд и тем самым создавать конкуренцию, допустим, мне? Это Андрей Константинович на своем опыте. Он изобретает, еще действует на крупицах энтузиазма. Но никому эти изобретения не нужны.

Вот Нартов и думает, что и этот станок никому не нужен будет. Ну кроме только тех, кто может понять пользу прядильного станка Норова-Нартова. Так было решено назвать изобретение.

Уже через два дня мы с Нартовым, как заправские прядильщики, будто в этом хоть как-то разбираемся, наблюдали за процессом – как быстро появляется из мешка шерсти вполне добротная и прочная нить. Все оказывалось так просто… Это же решение кадрового вопроса. Нужно только хоть кому-то на предприятии знать, как починить механизм. И пряди себе пряди…

– Скольких же прядильщиц сия макина заменяет? – задумчиво спрашивал Андрей Константинович.

Вопрос явно не был адресован конкретно мне. Сам изобретатель и лучший токарь России теперь об этом спрашивал себя. Наконец, он осознал, что может сделать этот станок, в своей конструкции не представлявший ничего сложного. Простая математика…

– А что, Андрей Константинович, может, займётесь производством нитей? – пошутил я.

А вот Нартову почему-то было не до шуток. Он действительно заинтересовался моим предложением и в коммерческих целях. Видимо, считать и прикидывать пользу Андрей Константинович умел, хоть хитёр и не был. Мешок шерсти был куплен за полалтына, а за полчаса работы было изготовлено материала на полтора алтына – и, если не торговаться, продавать полученные нити можно даже по немного заниженной цене. Так что плюсы огромные, можно иметь серьёзные деньги.

– Мануфактуру определённо нужно ставить, но несомненно на паях со мной, – заметил я.

Нартов улыбнулся и все, что ответил, так то, что подумает. Появились у него даже мысли об улучшении конструкции. Гений, что тут скажешь! И я сам, почти что уверен, что даже не самую сложную конструкцию, воплощал бы в жизнь долго и мучительно. Потому правильно обращаться к опытным людям.

***

Москву покидали мы через пять дней после того, как в неё приехали. Направлялись не в сторону Нижнего Новгорода, как предписывалось. Я, воспользовавшись своим служебным положением, всё-таки решил ехать в своё поместье, навестить отца и мать своего реципиента.

Но на подъездах к отчим землям меня не покидало ощущение, что я перемещаюсь по вражеской территории. Во-первых, за нами следили. Два небольших конных отряда, когда я поскакал вперёд и был уже в верстах десяти от земель моего отца, пробовали ко мне приблизиться. Даже прозвучали выстрелы.

Стреляли мы в воздух, но свою решимость продемонстрировали. Ибо нечего приближаться к русским гвардейцам – вот так, исподтишка, как разбойники какие. А потом я увидел две сожжённые хаты. Решил, что не мешало бы устроить учение и передвигаться, якобы по территории врага. Что-то тут не так…

– Сын! Будто чуяла, что приедешь! – на крыльце большого деревянного дома встречала меня женщина.

Понять, что это мать реципиента, а, следовательно, и моя теперь, было несложно. Ведь я помнил, что отец когда-то прихватил с собой из похода крымскую татарку. И теперь понимаю, почему он выкрал маму, почему из-за неё поссорился даже со своим братом. Почему и вовсе взял татарку себе в жёны, а не оставил просто в наложницах.