– Ты знаешь, что мне нужна эта работа, Айзек.
И я пытаюсь стереть его образ из своей памяти.
Жажду изгнать из окаменелого куска сердца последствия своего же неправильного выбора.
Мечтаю избавить себя от мучений.
Но прошлое слишком сильно и беспощадно.
Перед глазами нахальная улыбка, милые ямочки, которые я когда-то любила, теперь кажутся такими чужими и до тошноты омерзительными.
Зрительные образы – некогда любимые изумрудные глаза излучают похотливый взгляд, устремленный на особь женского пола, которая в этот момент перебирает тонкими пальцами его темные кудрявые пряди.
Он забирается рукой под плотно облегающее платье, которое и так слишком задрано, и сжимает ее ягодицу. Она запрокидывает голову, отбрасывая густые локоны назад и открывая ему все больше пространства для исследований. Пальцы другой руки уверенно обхватывают ее за шею и притягивают ближе к его лицу.
Его ладонь на заднице пышногрудой брюнетки. Его губы на ее шее. Она на его коленях.
Наблюдая за этим спектаклем страсти, я борюсь с нарастающим чувством отвращения. Ком в горле подступает к границе моего терпения, и каждый глоток воздуха лишь усугубляет это удушающее ощущение, словно из меня выкачивают всю влагу.
Невозможно. Надо отвлечься. Надо избавиться от этого визуального насилия.
– Айзек… – голос дрожит, словно пытается отразить всю бурю эмоций, захлестнувшую меня, но я не могу его унять. – Через сколько он придет?
– Он…
– Привет! Слегка задержался. Вы же не в обиде, да?
Держи себя в руках, Скай. Не смей реагировать.
Взгляд неуклонно фокусируется на рубашке Айзека, точнее, на темно-зеленых пуговицах, застегнутых по самое горло. Ему, наверное, нечем дышать… Так же, как и мне.
Палец вновь оказывается в плену моей многолетней привычки – бесконечно скользит по краю ногтя, чертя траектории, знакомые до боли. В сотый, тысячный раз…
Сердце взрывается в груди безумным ритмом, опускается на самое дно, а потом устремляется в опасную близость к внутреннему хрупкому стеклу.
Кровь мчится по венам, делая свой опасный, почти протестующий круг по организму, нанося удары по вискам, словно шквал игл обрушивается на мозг, вводя его в состояние тревожного хаоса.
Его голос все такой же… с приятной, свойственной только ему завораживающей и ядовитой хрипотцой.
Его голос все так же вызывает мелкую дрожь по телу – от солнечного сплетения к низу живота.
Его голос…
– Отлично, – говорит он, одной вспышкой сжигая все мои мысли.
Отлично…
…и я не могу посмотреть на него… как провинившаяся девочка сижу и смотрю в одну точку перед собой, пытаясь отбросить от себя любой намек на человеческую эмоцию.
– Детка, я тебе перезвоню, как только освобожусь.
Детка…
Мой слух далек от тонкого, музыкального, но даже глухой услышал бы эти причмокивающие сигналы, исходящие от соития его губ, его языка, его рта с другой.
Затем я вздрагиваю, когда до моих ушей доносится громкий шлепающий звук по обнаженной коже. Он сопровождается громким женским стоном, который больше напоминает вопль дикой птицы.
И почему я не умерла тогда?
…для того, чтобы мучительно-медленно умирать от всепоглощающей боли сейчас.
– Обсудим условия работы? – спрашивает он, и я, наконец, решаюсь взглянуть на него.
Развалившись на диване, он излучает расслабленную уверенность и бесстрастие, которые всегда были частью его образа. Не того, который помню я. Того, который видели все.
Его ноги лежат на столе, и, если бы не жалкие дюймы между нами, ботинки уже касались бы моего плеча. Одна рука небрежно засунута в карман темных брюк, а другой он лениво, двумя пальцами, подзывает официантку.
– Будьте добры, два шотландских виски The MacallanEstate[1 - The Macallan Estate – премиальный шотландский виски. Стоимость одной бутылки (0,7 литра. составляет от 250 до 500 долларов.] и один… – он прерывает свой заказ, встречаясь со мной взглядом, в котором читается что-то острое, почти режущее, сопровождаемое ухмылкой. – И один бокал самого дешевого пива.
Дешевого… самого дешевого…
Тонкая провокация. Прямое попадание.
Официантка кивает и, подтвердив заказ, уходит, а он… он откидывает голову назад и провожает ее взглядом, акцентируя зрительное внимание на ее бедрах. Уголки его губ растягиваются в улыбке, которая исчезает, когда его взгляд фокусируется на мне.
– Вы же не против алкоголя? – раздается его спокойный голос, подчеркивая каждое слово. – Вечер пятницы, приятная компания, возможность тратить чужие деньги, что еще нужно для счастья, правда?
Я уже собираюсь открыть рот и, наконец, озвучить хоть что-то, но Айзек, прочистив горло, вступает в диалог, вероятно, решив немного сменить тему.
– Тео, знакомься, – говорит он, кивая на меня. – Скай Летти. Потрясающий специалист – ответственная, честная, пунктуальная, выполняет свою работу качественно и без каких-либо нареканий.
Айзек старается по максимуму отрекламировать меня и мои умения, но его слова падают в пустоту, тонут в безучастности перед человеком, который знает меня по другим рекомендациям. Я сама убедила его в этом.
С каждым произнесенным им словом, я замечаю… нет, мне даже замечать не нужно – Тео обнажает бездушную усмешку и, не скрывая своего презрения, делает вид, что занят просмотром чего-то на экране смартфона.
– Что? Ты что-то сказал, Айзек? – спрашивает он, старательно разыгрывая слабослышащего. – Важный пост нужно было опубликовать.
Одним движением пальца он блокирует дисплей и, сев по-человечески, равнодушно убирает гаджет на стол. Складывает руки перед собой и… наконец, его внимание обращается к нам.
– Я говорю…
– Прошу прощения, – прерываю его, не выдерживая больше этого накала и его иронии. – Мне нужно отойти в уборную.
Я резко вскакиваю, напрочь забыв, что на моих коленях все это время лежал стакан. Теперь его нет… он разбился вдребезги, отражая мое терпение.
– Я уберу, – успокаивает меня Айзек, его рука осторожно охватывает запястье, останавливая мою попытку убрать осколки. – Иди, Скай.
– Спасибо.
Я не смотрю на него. Не могу. Слишком сильно жжет в глазах. Слишком сильно разъедает боль за грудной клеткой.
Схватив сумку, я решительно направляюсь туда, куда сказала. Стою в длинной очереди. Жду.
Оказавшись в кабинке, запираю дверь и, опустив крышку унитаза, сажусь сверху. Ладони поднимаются к лицу, нащупывают жар на щеках, пытаясь избавиться от него легкими похлопываниями.
Не плачу – слез нет.
Не кричу – голос отсутствует.
Не чувствую… ложь… я чувствую каждый порез от его очерствелых слов.
Болит… каждая травмированная клетка распята.
Прошло восемь лет… а я все так же тону в собственной лживо-дерьмовой версии искаженного понятия «свободы».
Свобода… Как можно быть свободной, когда все, абсолютно все, заковано в абстрактные наручники с вечным чувством вины?
Я не выйду обратно. Я не хочу его видеть. Я не буду на него работать.
Нет!
Телефон издает сигнал, громкий всплеск в океане моей вышеупомянутой решимости. Напоминание.
Мне не нужно смотреть – я знаю, что там.
Там – причина, по которой я сейчас же верну свою задницу обратно за стол. Буду слушать и принимать все его условия.
Достаю телефон, пальцем смахиваю напоминание и убираю его обратно. Выхожу из уборной и останавливаюсь за углом, позволяя себе немного отдышаться и подготовить вторую щеку для ударов судьбы.
Закрываю глаза на несколько секунд, размеренно выдыхаю. Распахиваю глаза и, расправив плечи, направляюсь к ним. Внутри – пепелище из чувств. Снаружи – сталь.
– О, я уже успел подумать, что ты решила исчезнуть, – усмехается он, делая глоток алкоголя.
Я стискиваю ремешок сумки так сильно, что костяшки пальцев белеют, и сажусь напротив.
– Нет, – отвечаю я, искря уверенностью в той мере, в которой позволяет мое состояние.
– Скай, Тео расписал здесь свои условия, и если тебя все устроит, то уже с понедельника ты сможешь приступить к выполнению своих обязанностей. – Айзек поправляет очки, закрывает папку и протягивает ее мне.
Когда она лежит перед моими глазами, я стискиваю зубы до скрежета, который, надеюсь, слышу только я. Папка не классического цвета, а с изображением денежных купюр. Внутри меня бьется истерика, жаждущая проявиться смехом, но я подавляю ее, не выпуская из себя ни единого звука.
Тонко… в его стиле.
Открываю ее, читаю первое предложение, которое гласит, что я должна безукоризненно выполнять каждое его поручение, листаю до страницы, где вижу сумму, которую получу по итогу, и говорю:
– Хорошо. Меня все устраивает.
Желание завершить эту неожиданную встречу превышает мой интерес к содержанию этого документа.
Желание видеть сегодня самодовольное лицо Теодора Каттанео уступает необходимости сохранить спокойствие.
– Так быстро? Хм, удивительно, даже уговаривать не пришлось… – его слова капают в мое сознание, проникая острыми краями в мои нервы.
– Если стоимость моих услуг будет такой, как указано в документе, не вижу смысла задерживать друг друга, – отвечаю я, смотря в его глаза, в которых плещется нечто такое, что должно было бы меня напугать. Но я не из пугливых.
– Твоих услуг, – повторяет он, растягивая каждый слог с ноткой упрека.
– Где поставить подпись? – интересуюсь я наигранно-равнодушным тоном, решив показать, что мне плевать на его замечание.
– Тебе даже не интересно, что тебе придется делать?
– Посмотрю свой экземпляр дома.
Он пододвигается ко мне, наклоняется чуть ближе и открывает последнюю страницу документа. Протягивает руку, пальцы которой украшены сверкающими кольцами, на бумагу и, выставив средний, указывает на место с одиноким словом «подпись».
Проглатываю. Терплю.
Сейчас и ближайшее будущее, указанное в этом соглашении, я буду просто глотать его заслуженное отношение ко мне и терпеть каждую выходку в мою сторону.
Я ставлю на указанной строке два инициала, бросаю шариковую ручку рядом с его пальцами, не касаясь и не делая ни единой попытки тронуть человека, от которого пахнет дорогим парфюмом, а на уголке губы все еще виднеется след от красной помады, оставленный ртом той темноволосой девушки.
– А сейчас, прошу меня извинить, но мне пора. Хорошего вам вечера, мистер Каттанео. – Я киваю своей первой любви и нынешнему незнакомцу, а потом перевожу взгляд на человека, который помог мне, но одновременно проклял на длительные мучения. – Айзек, я тебя наберу ближе к полуночи.
Пробираясь сквозь густую толпу, я открываю дверь и наконец-то выбираюсь на улицу. Трясущимися пальцами тянусь к рубашке, вцепляюсь в ткань, касаясь места, где когда-то билось сердце для него, а теперь присутствует лишь ноющая тяжесть от чувства собственной ничтожности.
Закрываю глаза – делаю глубокий вдох. Открываю – плавно выдыхаю. Жажда насытить легкие прохладным воздухом не удовлетворяется, получая лишь адское прикосновение к бушующим органам.
Дура. Какая я же я дура. Зачем я согласилась на это? Зачем я добровольно отдала себя в рабство? Зачем?
Вопросы сыплются градом на мою голову, но среди ответов нет тех, которые могли бы порадовать или обнадежить меня.
– Обнимемся, Скарлетт Скай? – голос за моей спиной, заставляющий нескончаемым эхом дрожать хрупкие стены моего спокойствия.
Его шаги… ко мне… Он рядом.
Уходи! Не стой так близко ко мне… пожалуйста…
Его рука ложится на мою талию, запуская в легких огненный вихрь, окутывающий меня жарким касанием до самых кончиков пальцев.
Позвоночник начинает трещать под непереносимой тяжестью его прикосновений, дробится на отдельные позвонки, рассыпаясь на миллионы осколков воспоминаний.
– Скучала по мне?
Его шепот около моего уха, ощущение его тела посылают импульсы в хорошее прошлое. Его пальцы осторожно касаются моего плеча, и даже через шелковую ткань рубашки я чувствую их пыл. Он с легкостью и уверенностью убирает мои локоны, выкладывая их за спину.
Я хочу закрыть глаза, хочу на несколько секунд забыться, хочу окунуться в то время, когда мы были, но все, что я могу делать, пока он выполняет это почти интимное действие, – попытаться не рухнуть от напряжения и устоять на онемевших ногах.
И затем… его губы – легкое, обманчиво нежное касание мочки моего уха. Он шепчет слова, которые иглой выковыривают из меня любое «хочу», превращая его в гнилые, никому не нужные ошметки и возвращая в жесткую реальность:
