Когда ремни отстегнулись, он почувствовал усталость, но не ломоту. Словно мускул, который стал чуть сильнее. Эльфийка подошла тихо и, не произнося упрёков, спросила:
– И? Хватило имитации?
Её голос был ровен, но в нём слышался вопрос, которого не скроешь. Она хотела знать, можно ли теперь доверять его рукам свою жизнь.
Кирилл же спокойно посмотрел на неё, морщинки вокруг его глаз наполнились темным светом станции, и ответил коротко:
– Досадно мало, но достаточно, чтобы не быть мишенью.
Потом он улыбнулся – улыбка была почти звериной. В ней было обещание и предупреждение. В кабине всё ещё оставался запах нагретого металла и лёгкая сладость электронного озона – и больше ни слова. Он знал, что всего этого обучения хватит на то, чтобы вывести корвет из самых простых западней, но не хватит, чтобы справиться с потенциальными врагами. Хотя бы с той же Империи эльфов. И в этом знании был тот самый колкий комфорт. Мир большой, но он теперь не совсем беспомощен в нём…
………..
Сейрион сидела неподалёку от кресла пилота – будто просто ждала, пока Кирилл закончит очередной цикл упражнений, но на самом деле её глаза неотрывно следили за каждым его движением. Не за тем, как двигались руки по пульту управления, и не за тем, как бегали цифры на экранах, а именно за ним. Она словно пыталась поймать тот момент, когда он перестаёт быть просто случайным смертным, случайно оказавшимся в руках с кораблём, и начинает проявлять себя… Чем-то другим.
В груди эльфийки росло странное чувство. Страх? Нет, скорее тревога, знакомая с детства. То самое ощущение, когда понимаешь, что всё вокруг меняется слишком быстро, и ты рискуешь оказаться лишней. Ещё недавно она была единственной, кто мог управлять этим “Трояном”, кто знал, как хотя бы посадить корабль, как включить жизнеобеспечение, как удержать курс. Кирилл зависел от неё, и это было её единственной защитой. Он не мог отправить её “на рынок”, как отправляют ненужную рабыню, просто потому что без неё его собственная жизнь была бы под угрозой. Но теперь… Теперь этот парень сидел в кресле и с хмурой сосредоточенностью, с упорством, от которого её пробирал холод, учился делать всё сам. И делал это слишком быстро. Непозволительно быстро.
“Если так пойдёт и дальше, – думала Сейрион, сжав руки на коленях, – он очень скоро поймёт, что я для него только обуза. А когда поймёт… Решение, очевидно, придёт ему в голову само. И он решит избавиться от меня. Продать, как продают любое имущество, которое теряет ценность.”
Она знала, что такие люди – практичные и холодные – именно так и поступают. Кирилл выглядел не из тех, кто будет держать рядом слабого спутника только из жалости. А ей вовсе не хотелось оказаться в руках очередного хозяина, для которого её жизнь стоила бы не больше пары десятков империалов.
Её взгляд скользнул по парню. Он не замечал, что его изучают. Он был слишком сосредоточен на линии курса, на движении стрелок приборов, на мягкой вибрации штурвала. Но в этом сосредоточении было нечто странное. Он действовал так, словно у него уже был опыт. Как будто он не впервые держал в руках корабль, не впервые жил в мире технологий и космоса.
И Сейрион вспомнила кое-что ещё, что не давало ей покоя с самого первого дня. Она своими глазами видела, как он доставал вещи… Буквально из воздуха. Ни одного пространственного контейнера, ни одного транспортного кристалла рядом не было. А предметы просто возникали в его руках. Сначала она думала, что это обман зрения, что-то вроде скрытых карманов или миниатюрных артефактов хранения. Но потом поняла… Нет… Это было именно то, чем пользовались величайшие инженеры пространственных школ. Пространственная магическая инженерия – секрет, доступный единицам.
А ещё было то странное орудие. Почти выброшенный хлам, списанный узел, который она видела собственными глазами – искорёженный, выжженный, непригодный к использованию. И Кирилл, едва взглянув, сумел его восстановить. А потом, когда тяжёлый крейсер пиратов появился на горизонте, она впервые за много лет почувствовала настоящий страх. Она прекрасно знала, что даже фрегат с лёгкостью разорвёт их кораблик. А тут был крейсер. Тяжёлый. Бронированный. Со щитами и артиллерией, способной испепелить “Троян” одним залпом.
Она уже готовилась к худшему. Готовилась к тому, что смерть настигнет её вместе с этим странным человеком, который по случайности стал её хозяином. Но выстрел из главного орудия корвета перечеркнул её ожидания. Один удар – и щиты крейсера рухнули. Вторым – и корабль был рассечён так, будто его корпус был сделан из воска.
Сейрион тогда впервые за долгое время испытала шок, сравнимый с тем, что переживает воин на поле боя, когда вдруг сталкивается лицом к лицу с легендой. Этот парень снова… Сделал невозможное…
А значит, в нём есть нечто большее, чем простая человеческая удача или выносливость. И если она хочет выжить, ей нужно не отдаляться от него, не сопротивляться, а наоборот – держаться ближе. Ближе, чем он позволит. Даже если придётся опустить гордость, даже если придётся встать в позу смиренной и верной спутницы.
Потому что только рядом с ним она сможет прикоснуться к тому, что ищет уже давно. К этим тайнам пространственной и магической инженерии, к тому, что знают только избранные. Может быть, именно через него ей удастся узнать, как представительницы семьи Рилатан сумели распознать в нём ту самую силу, недоступную даже старейшинам величайших семей Империи.
Она невольно улыбнулась. Кирилл ничего не заметил. И хорошо. Пусть думает, что она всё ещё просто рабыня. А она будет ждать. Ждать, наблюдать, подмечать каждую деталь. И использовать момент, когда он сам поймёт: совсем избавиться от неё – значит лишить себя тех преимуществ, которые она ещё может предложить.
И в этот миг в её сердце впервые появилась не только тревога, но и надежда. Надежда, что этот странный человек может стать для неё не хозяином, а ключом. Ключом к свободе, к знаниям… И даже, вполне возможно, к чему-то большему.
Холодные лампы кабины мигнули отражением её глаз – глубоких, внимательных, теперь уже задумчивых. Она знала, что игра только началась. И ставки в ней слишком высоки, чтобы позволить себе проиграть.
Она сидела в полутьме, и её мысли лились тяжело, как тёмный мёд, в непредвиденные узоры. Сейрион чувствовала, как в её груди нарастает старая, почти священная гордость – та, что передавалась по женской линии Рилатан. Та самая, что учила держать спину прямо даже перед палачами. Эта гордость была ее щитом и её присягой. Не умолять… Не падать на колени… Не просить пощады… И это самое воспитание говорило ей о том, что рабство – это пятно, которое можно вытереть только честью или кровью.
Но теперь, сидя бок о бок с человеком, который безжалостно стирал границы её значимости, она понимала, что гордость – роскошь, которой нельзя питаться в пустоте. Перед ней была штука иного масштаба – корвет, железо и кристаллы, возможности, которых её род не мог бы дать, потому что величие дома Рилатан лежало в других мирах и других играх. И если она хочет вернуться в круги своих – если хочет, чтобы её имя снова значило что-то другое, чем “пленница” – ей придётся выбирать.
Мысль, что она может быть продана, взбесила молодую женщину, и притащила в её голову тысячу самых разных образов. Скидка… Торг… Чужая рука, как тупой молот, что ломает судьбы… Но практически через час наблюдений она увидела то, что пугало её ещё больше. В глазах Кирилла не было боязни, там росла уверенность. Уверенность, что без неё он может обойтись – и этот прогноз жег её наизнанку.
“Если придётся – я поступлю как многие. – Думала она, чувствуя, как внутри что-то сжимается. – Сдам свою гордость на алтарь цели.”
И в этом немом признании не было ни капли театра. Это был холодный, расчётливый шаг, как когда воин прячет меч, чтобы дойти до вражеской цитадели с маской гостя. Сейчас её терзания имели тысячи оттенков. С одной стороны – стыд. Так как ей предстояло полностью предать идеал, ступить на ту землю, куда не ступала благородная нога. С другой – необходимость. Знание, которое даёт Кирилл – это ключ к тому, чтобы перестать быть товаром. И наконец – животный страх. Страх быть выброшенной, перепроданной, уничтоженной. Гордыня и страх шли по спирали, и каждый новый импульс обучения у него за штурвалом делал их противоречие острее.
Она вспоминала моменты своего детства – уроки этикета, тонкий аромат библиотеки дома, голос матери, который учил измерять слово и жест. И понимала, что чтобы теперь сделать то, что ей предлагали обстоятельства, ей самой придётся перевернуть эти уроки. Придётся надеть маску, научиться демонстрировать улыбку так же искусно, как мать накладывала шелк на плечи. Она знала цену обмана. Также она знала и цену его результата.
И вот, в ночной тишине каюты, над её грудью застыло тяжёлое решение. Оно не родилось вдруг – оно формировалось как намерение. Сначала подыгрывать, затем подсказать, потом – намекнуть, и только в конце – подать ёмкий сигнал, откуда течёт её ценность. Не так, чтобы унизиться. Не так, как рабыня. А как партнёр, что умеет торговаться.
Она продумывала шаги, и в уме выглядело всё почти театрально точно. Первое – доказать свою полезность без шантажа. Показать, что она – не только обуза, но и актив, который даёт преимущество. Быть полезной – это сократить оправдания для продажи. Она начала с малого. Молча чинила панели… Прятала в карман схемы, которые могла вытащить из архивов станции… И даже однажды незаметно подчинила одного ремонтного дроида так, чтобы тот работал тише – и Кирилл это отметил. Маленький жест, который не просил благодарности, но оставлял след своеобразного уважения…
Второе – аккуратное раскрытие знаний. Демонстрировать не все, но столько, чтобы он понял ценность её опыта. Она говорила о тонкостях энергетических узлов, вспоминала, как однажды в гаванях Великого дома Рилатан выравнивали фазу, и бросала слова, которые звучали незадачливо, но вели за собой нити:
“В моей семье знают один или два старых приема с резонансом линз… Это редкость, и её следует хранить.”
Слова были как семена – маленькие и терпкие. Но они должны были быть посеяны, чтобы взошли нужные ей ростки сомнений в его разуме.
Третье – работа с телом и голосом. Она не представляла себе низкого трюка ночного соблазна в грубой сцене… Её оружие было нюансом. Легкий наклон, когда выбираешь инструмент. Тихая поправка одежды в нужных местах. Случайное касание его запястья при передаче инструмента. Неуклонно внимательный взгляд в нужный момент – не больше. Она знала, что увлечь этого парня даже таким образом – это не акт безумства, а настоящий искусственный инструмент, которую надо сыграть точно, по нотам. И это сродни дипломатии. Каждый взмах ресниц – это слово в её дискурсе.
Но у неё было и моральное сопротивление. Её предубеждение против “дикаря” – не просто снобизм. Это память о том, как эльфы смотрели вниз на тех, кто не читал сроки жизни древа и не знал резонанса кристаллов. Этот человек был груб, иногда вульгарен, пахал мир как чернозём, ругал и смеялся. Как же теперь она, представительница одной из младших семей Рилатан, станет играть роль легкодоступной спутницы? Это был внутренний плен против самоуважения.
Она сочиняла компромиссы. Не сдавать себя полностью, а продавать лишь кусочки, словно пережёванную пищу. Она разрешала себе мелкие шаги притяжения, но при этом вела фальшь как инструмент, а не как душу. Она была актрисой в спектакле выживания. Всё, что она излучала, было надуманным светом, защитной оболочкой, и в ту же минуту – научным расчётом.
Ночь за ночью Сейрион тренировала эту маску. Она училась улыбаться так, чтобы не растерять достоинство. Говорить с тоном, который звучал доверительно, не позволяя стать мягкой. Её сердце дрожало от каждой лестной фразы, от каждого взгляда, который мог значить слишком много. Но она знала, как настраивать боль. Сжимать её в кулаке, отводить глаза, прятать дрожь.
Параллельно рос и другой план – план бдительности. Соблазнение и ближний контакт – лишь первый акт. Второй – аккуратное выведывание того, чего именно он боится? Что он ценит? Какие у него тайны и возможности, про которые она не знает? Она училась читать спады в его голосе, замечать, когда он защитно стискивает губы, или когда пальцы его слегка дрожат перед принятием решения. Её прежние уроки дома учили отличать правду от шума по малейшему изменению дыхания.
Страх и надежда боролись в ней, но постепенно они выстраивались в стратегию. Сейрион решила, что она не предаст саму себя – она предаст только образ, навязанный ей пленом. Она готова была продать гордыню ради свободы. Она была готова поменять мечи Великого дома Рилатан на знания о пространстве и механизмов, чтобы не стать снова ничьим товаром. И если ради этого придётся надеть улыбку, то пусть улыбка будет умной.
Внутри неё теплилась ещё одна мысль, почти пугающая в своей честности. Возможно, по пути, она обретёт нечто большее. Не просто билет домой, но и понимание, что власть не всегда приходит через рождение, что знание и хитрость могут переплавить родовую честь в новый доспех. Это не оправдание. Это – выбор. И она уже сделала.
И вот, когда она встала из тени, притянув к себе плащ, её движения были ровны, как ходы у шахматной королевы. В её глазах мелькнул новый цвет – не покорность, но расчётливость. Она подошла к Кириллу, и её голос, когда прозвучал, был мягок и неожиданно тёплым:
– Ты сегодня хорошо летал. Позволишь мне показать одну мелочь, которую ты, возможно, не учёл?
Это было приглашение и тест одновременно – улыбка, как мост. И в этот момент она уже знала, что сделала первый шаг на дороге, которая может вернуть ей имя.
Она несколько ночей подряд просидела у терминала, как у алтаря, и пробовала разные молитвы. Каждый её “знак” в сети рождался из страха. Сначала – простое имя… Потом – адрес… Потом – просьба… Но ошейник был не просто железом и проводами. Он был как старый священник, знающий, когда душа хочет согрешить. Первый раз, когда Сейрион попыталась написать прямо – набрала строчку, где простым человеческим языком говорилось то, что ей хотелось вскричать всему миру:
“Я здесь… Мне нужно вырваться… Скажите родным…”
Она послала это в ту короткую щелочку забытого канала, который нашла в архиве, и ошейник отозвался мгновенно – не болью, а как будто закрытием окна в её голове. Слова погасли, и она почувствовала внутри себя то же, что чувствуют те, у кого отрывают дыхание. Лишение права на намерение.
Её пальцы замерли, экран мерцал, в ушах стоял гул ремней станции – и в этой остановке было всё. Стыд… Злость… Горькая досада, будто кто-то переложил её душу на лезвие бритвы и теперь наблюдает, не раздадутся ли шаги по скользкому металлу. Она попыталась другой дорогой. Спрятать истину в бесполезной болтовне… Отправить зашифрованный список товаров с аккуратными пометками, и в середине строки – почти шёпотом – проскользнуть слово, которое в их семье значило “дом” и “берег”. Но ошейник “учуял” не столько намерение слов, а саму их тень. Он не видел букв. Он читал вину в мыслях, и снова – щелчок, как если бы в комнате погасили свет. Сейрион испытала паническую безнадежность. Её собственные мысли – садились под колпак, как птицы, и не могли вспорхнуть.
Она пробовала еще и еще. Искала технику обхода – не электрическую, не вёрткую, а человеческую. Пыталась заимствовать чужие аккаунты, просила торговцев послать по доверенности торговые ноты, уговаривала старого контейнерного мальчишку передать “письмо” в виде пломбы на ящик. Никто не хотел связываться. На Вольной станции предпочитали спокойствие, а спокойствие стоило больше, чем любая дружба. И везде ошейник отвечал ровно. Не ломая ей шею, но затормаживая намерения, которые хоть чуть-чуть пахли враждой против хозяина. Каждый раз, когда мысль имела оттенок “вреда”, даже гипотетического, она встречала невидимую пробку в шишковидной железе своего мозга, и слово застревало на языке, как рыба в сетке.
Тогда в её голове возникла простая, жестокая мысль – не отключать ошейник, а обмануть его добротой. Если устройство не позволяет думать о том, чтобы навредить хозяину, возможно, оно и не будет мешать, если посыл будет звучать как помощь. И этот поворот был, казалось бы, логическим чудом. Если нельзя говорить “уходи”, можно сказать “знай и помоги”. Она поняла, что нужно сделать так, чтобы даже в её мыслях не мелькнула тень сопротивления – тогда ошейник останется тих, как было задано. Ей предстояло научиться думать не о бегстве как акте вражды, а о бегстве как о помощи – помощи дому, семье, тому, кто однажды дал ей право на имя. Это было лицемерие? Да. Это было унижение? Ещё какое. Но в этом унижении таилось шанс – на маленькое, но настоящее сообщение.
И она стала собирать слова как цветы в букете, не давая им упасть в открытые ладони прямоты. Координаты не могли звучать как координаты – они должны были превратиться в рецепт, в список покупок, в рутину, которую оценят и не посчитают враждебностью. Она вспоминала детскую песенку, ту самую, что мать напевала с утра, стараясь пробудить детей:
“Там, где три камня, там и луг…” – и поняла, что метафоры, сваленные в рифму, леску, строчку, могли проскользнуть в сеть незаметно. Но она не стала рисовать карты. Она рисовала образы – “туда, где синий шпиль и старый маяк, нарядите для них кошмы” – и в этих образах хранились кровь и вкус дома, и её родные поймут эти намёки, потому что язык родился не только из букв, но и из мелодии. При этом она осознавала и потенциальную опасность. Не стоит прямо учить способам кодирования. Эти образы были персональными. Они подходили женщине, воспитанной в Великом доме Рилатан, а не кому-то постороннему. И в этом – её защита.
Она начинала посылать такие “полезные” сообщения:
“Мы нашли набор редких металлов… Могу подсказать выгодный канал сбыта, если захотите получить прибыль… Также обнаружен судовой журнал с перепиской… Могу передать, если будет нужно…”
В тексте – ничто не считалось враждебным. Это было предложение о помощи, о товаре, о выгоде – и ошейник молчал. Но внутри фразы, как в слоёном пироге, она проецировал ещё мысль, одобренную другой рукой:
“Мой дом в опасности. Ищите по тону песню о трёх камнях.”
Это была не команда, не план – это была надежда, завёрнутая в коммерческое письмо. Ошейник считал этого полезным. Он даже, как ей казалось, содействовал – по сути, ведь мысли не вредили хозяину.
Но первые такие “завернутые” передачи не прошли без риска. Передачу перехватили – не ошейник, а смертельно равнодушный сканер станции, и Сейрион ощутила, как каждое слово отзывается в ней эхом. Голос её предательства и голос её желания спастись слились в одном шёпоте, и сладостная мышеловка самой её совести щёлкнула. Она проснулась от удушья совести:
“Я играю с ним, – думала она, – я продаю себя, но я покупаю шанс”.
Ошейник не выдал её намерения, но этот курс, маскировать боль, сейчас требовал мастерства актрисы и железного сердца. Она тренировалась перед зеркалом. Говорить и не выдавать… Улыбаться и не сдаваться… Делить свой взгляд на два потока – один для хозяина, один для родины…
В минуты, когда сердце внутри её тела колотилось как птица в клетке, она лгала самой себе:
“Я просто помогаю ему… Я – приношу ему пользу… Я – дар и поддержка для его интересов…”
И все эти слова – крошечные, как крупицы соли – складывались в полноценную лодку. Она понимала, что ошейник слушает тону мысли, а не смыслу слов, поэтому она надевала на свои намерения шерстяные свитера из безобидности. Речь о безопасности… О торговле… О выгоде… Её страх превратился в работу над фразой – она оттачивала каждое предложение так, как ювелир шлифует рубин:
“Продам… Передам… Помогу…”
И в этих словах скрывала больше, чем показала. И это срабатывало. Сообщения доходили до знакомых, которые были не профессиональными шифровальщиками или дешифровщиками, а теми, кто жил в памяти песен, и они читали между строк.
Но не всё было гладко. От одной передачи пришёл ответ, как звенящая медная монета:
“Пришли список. Нужна срочность. Кто посредник?” – И в этом слове “посредник” она услышала одновременно и угрозу, и шанс. Именно тогда она поняла, что если станет ясным, что она – не просто торговец, а сама шкатулка с ключами, то хозяин легко может обменять её на то, что ему будет куда дороже. Её сердце заколотилось:
“Тогда он точно сможет продать меня за кристалл.” – И в этой мысли родился новый план, ещё более тонкий. Не только давать знать о местонахождении и нуждах семьи, но одновременно строить для хозяина такую зависимость от её знаний, чтобы выгода от её присутствия перевешивала его искушение распрощаться с ней.
И тогда она начала давать ему не только намёки на родину, но и маленькие сервисы своеобразного “товарищества”. Подправляла ему данные о выгодных покупателях. Мягко указывала на уязвимость в процедурных шагах. И даже иногда предлагала какие-то улики, которые могли бы сберечь ему как ресурсы так и возможности. Она училась быть полезной не униженно, а остро, почти как клинок, который, вворачиваясь в руку мастера, делает хозяина сильнее. Ошейник, который видел только злобу по отношению к владельцу, в таких мыслях не находил греха. Теперь Сейрион знала о том, что если она станет не угрозой, а инструментом, то её слова пройдут, и с теми словами пройдёт и её зов к дому. Первая такая отточенная фраза – холодная, деловая, без слёз – ушла ночью.
“Мы обнаружили на складе нестандартный блок… Могу организовать его опломбирование и пересылку по вашей доверенной линии… Место – причал, сектор C. Нужна печать. Сообщите, если приступить…”
Ни строчки про бегство, ни намёка на протест – всё звучало как хозяйская мелочь. Но в том сообщении, под красивой квартирой слов, держалась мелодия, необходимая лишь тем, кто знал её рифму. И когда ответ пришёл, он был не торговым приказом, а обещанием:
“Принято. Будь осторожна. Отвечу через два дня.”
Ей повезло – посланцы её рода были старыми и осторожными, они знали читать песни. После этого сообщение Сейрион легла на койку и плакала не от боли, а от усталости. Она заплакала, потому что всё её существо рассекалось на два. Одна часть – та, что училась лгать, подыгрывать и соблазнять, иная – та, что так жаждала дома, что она готова была съесть свою гордость ради одной ночи при очаге. Она плакала тихо, как кто-то, кто знает цену обмена. И в эти слёзы вкралась новая мысль. Она не будет делать это вечно. Пока корвет приносил ей знания, пока хозяин нуждался в её умениях, она будет жить этим двойным языком. Но как только придёт шанс, она использует его не для мщения, а для вырезания себя из этой сети. Знание и свобода – вот её меч.
Так текли её дни. Попытки и падения, тонкие слова, музыка в кодах, слезы в ночи. Она научилась играть на языке полезности так, чтобы ошейник оставался слеп. В её сердце же поселилась странная совесть – не совсем вина и не совсем гордость – и там, между этими двумя, зреет надежда, что однажды правда не потребует уже хитростей, а придёт сама, как рассвет.
Сейрион изменилась тихо – так, будто кто-то негромко переставлял мебель в комнате, в которой ты думаешь, что весь инвентарь застыл навечно. Сначала он заметил лишь крошечные смещения. Взгляд, задерживающийся на экране его личной консоли… Почти незаметный жест, когда она убирала прибор – не на прежнее место, а чуть в сторону, будто прятала что-то от случайного взгляда… Тогда Кирилл подумал, что устал, что ночь над станцией тянет фрагменты сна в реальность. Но ИИ сложил все её сообщения в цифры, делая это изо дня в день, и именно эти цифры говорили ему правду.
Искусственный интеллект “Трояна” не фантазировал. Он смотрел и считал. Периоды активности, пиковые обращения к внешним ретрансляторам, шифрованные всплески в сети, ритмы её дыхания у консоли, снижение частоты морганий во время ночных дежурств, крошечные манипуляции с терминалом – всё это сливалось в строгий график. Когда Кирилл впервые запросил отчёт, экран выдал ей ровную, беспощадную диаграмму:
“Вероятность намерений на внешнюю коммуникацию – возрастает. Тональность сообщений – смесь ностальгии и просительных вариаций.”
Он смотрел на эти строки и чувствовал, как в груди у него зарастает поле из чёрных шипов. Она всё ещё носила в себе желание вырваться из-под его контроля. Она всё ещё держала в голове те старые стихи и лады, в которые вросла память её рода. Он видел это и понимал – не как мужчина, а как хищник, который не может позволить себе подобного врага у себя за спиной. Того, кто держит меч, и того, кто помнит минувшую казнь. Если она освободится, то с её стороны не будет жалости к нему. Он видел в её памяти то, что могло превратить его в мишень. Образы расплат, имена, шифры, пометки о скрытых тропах и слабых местах. И мысль, чёрная и острая, возникла у него, как тень на стене – не план, а порождение страха:
“Если Сейрион уйдёт, то впоследствии она сама продаст всё то, что знает… А вот кому именно она передаст такие данные… Это сложно предугадать.”
Он не был монстром с одной мыслью. Он был человеком, который изучал действительность. И поэтому его разум начал выстраивать себе оборонительные притчи. Как удержать рядом того, кого он теперь опасается потерять… Как обратить память в залог… Как сделать так, чтобы её путь к дому был не дорогой назад, а тропой, на которой она остынет и утратит желание вообще вести бой… В этих притчах не было чертежей, были лишь образы – старые, как ночи у костра. Он представлял себе мосты из слов и ограждения из сделок, сцепляющие её имя с его судьбою так, чтобы уход значил бы потерю самого дорогого. И всё это ИИ видел и выдавал на экран ему в цифры, потому что ИИ не понимал стыда:
“Повышенная эмоциональная привязка к дому… Вероятность скрытой коммуникации – семьдесят восемь процентов… Уязвимость – высокая, если не предпринять контрмеры…”
Цифры не были приговором, но они были зеркалом – и Кирилл уставился в него как в пророческое стекло. Его мысли взлетали и падали как мельницы в темную погоду. Он слышал в голове голос Сейрион – тонкий, холодный, немного презрительный, когда она сравнивала его с “дикарём”, – и он видел, как её глаза горели старой, благородной ненавистью. Эта мысль – что, получив свободу, она поднимет руку – была не просто инстинктом мести. Это было видением, как отголосок той древней чести, которую она хранила, будет работать против него. И он не мог игнорировать её силу.
Но у Кирилла была и другая справедливость. Она помогла ему жить. Её знания, её руки, её жесты – пока что они сохраняли “Троян” от потенциальных проблем. Он вспомнил ночи, когда её пальцы вводили коды, как молитву, когда её смех, едва слышный, скрашивал мрачную обстановку… Он вспомнил страхи, когда её шепот лечил датчики, и в этом образе видел человечность. Так родилась у него двупутная мысль, странное сочетание страха и признательности. И в этом сочетании – зародился намёк к решению, не мастерскому, но человеческому. Лучше держать рядом и сделать её столь связанной с ним, чтобы уход значил бы исчезновение себя самой, чем толкнуть её в объятия мщения.
Он не писал приговоров, он не чертил планов. Он думал о местах, где можно бы показать ей иные горизонты – не за счёт обмана, а за счёт создания новых связей, маленьких обязательств, бытовых острых углов, которые делают дом не только местом рождения, но и сценой новых привязанностей. Он думал о сделке. Не о продаже, а о взаимности. И в этом его стратегия была не жестокой инженерией, а кузницей привычки.
“Привычка – почему бы и нет?” – Думал он. Привычка бывает сильнее законов, и привычки можно возделывать мягко, как сад.
Он не повернул бы никогда к убийству. Даже в худших фантазиях он видел, что подобное зло оставит его пустым. Но он начал придумывать не планы разрушения, а планы удержания. Дать ей смысл находиться с ним рядом, показать ей выгоду остаться, обратить её семейную гордость к общему делу, сделать так, чтобы её честь не требовала расплаты, а скорее – испытания, которое она должна пройти вместе с ним. Он думал о словах и подарках, о тех малых услугах, которые не ломают человека, но держат его душу.
Достаточно долго размышляя над всем этим, Кирилл всё-таки решил, что этой дамочке нужно какое-то достаточно серьёзное занятие. Иначе она не успокоится. Видимо, все её мысли были заняты именно тем, что она пыталась продумать возможность возвращения себе хоть какой-то хотя бы эфемерной Свободы? Поэтому он понимал, что её нужно так загрузить, чтобы у неё даже мысли не было о том, что и как она делает. Тем более, каким образом всё это может отразиться на её собственном положении. Не говоря уже о тех проблемах, которые она сама может получить на свою голову, пытаясь вырваться из-под его контроля кому-то это могло показаться достаточно странным. И, вполне возможно, даже предвзятым с его стороны вот только сам Кирилл прекрасно осознавал главный нюанс. Если он даст этой дамочке хотя бы Призрак Свободы, то она постарается ему отомстить. Ещё бы! Ведь ранее она считала себя госпожой жизни. А тут её не только унизили, но и вынудили считаться с чужими интересами. И даже более того… Когда парень пытался подставить себя на место этой потенциальной жертвы, то он практически сразу понял, что она точно будет пытаться ему отомстить. Именно поэтому ему и нужно было сейчас найти возможность загнать её в такое положение, чтобы она не видела вообще никакой возможности вывернуться, и избавиться от его влияния. И в первую очередь это была мысль о том, что её нужно заставить ещё больше погрязнуть в своеобразных преступлениях против собственного народа.
Да. Всё это звучит очень ужасно и нелицеприятно. Вот только сам Кирилл прекрасно понимает, что в сложившейся ситуации, если Сейрион будет вынуждена играть против собственного народа, то потом никакие попытки загладить эту вину с её стороны не принесут нужного результата. Более того… Ему надо сделать так, чтобы она и сама прекрасно осознавала сам факт того, в каком положении она окажется. И в данном случае именно так он сможет отсечь у неё любую мысль о том, что она может банально его предать и отдать на растерзание эльфам. Да… Для кого-то эльфы могут до сих пор считаться воздушными и благородными созданиями. Но только не для того, кто побывал в той самой "игровой" комнате. Уж что-что, а этого факта он никогда забыть не сможет.
Именно поэтому Кирилл и задумал своеобразную операцию, которая должна была заставить эту дамочку сделать всё таким образом, чтобы впоследствии у неё не было ни единого шанса вырваться. И в первую очередь для этого он начал задавать ей вопросы. И из-за ошейника ей приходилось отвечать правдиво. Для начала парень захотел выяснить у неё, где могут находиться различные маршруты кораблей эльфов. В частности, тех же военных, которые его сейчас интересовали более всего. Что тут можно было сказать? Это было ему нужно именно по той причине, что он довольно быстро осознал главный нюанс. У эльфов на флоте служат, особенно на каких-нибудь небольших патрульных кораблях, в основном молодые представительницы их расы. Это был факт, с которым не поспоришь. И именно на этом он не собирался сыграть. Именно на том, насколько они оказались агрессивными в этом странном и необычном для него мире. Хотя парень уже начал привыкать к всему этому. Однако он понял главное. Вспоминать то, к чему он привык на Земле, в виде тех самых сказок или фэнтезийных рассказов, где эльфы это благородные “могущественные” и “мудрые” существа, тут явно не стоит. И всё именно из-за их предвзятого отношения ко всем другим разумным. В земных сказках эльфы обычно были покровителями других разумных существ, относясь к ним также, как мудрые старцы относятся к каким-нибудь молодым но наивным мальчишкам. Тут же всё было наоборот. Они старательно пытались всех унизить и превозносить только себя лично. А оказавшись сами на месте таких вот “игрушек” эти разумные почему-то становились весьма нервными, как будто им не нравилось такое положение дел. Да. Парень сам часто вспоминал о той молоденькой эльфийке, которую вывел из опасных территорий, и которая вроде бы сначала вела себя достаточно адекватно… Но была одна большая сложность, напрямую связанная напрямую с тем фактом, что Кирилл прекрасно понимал один нюанс, который осмыслил в результате всех этих размышлений… У неё выбора не было! Она была вынуждена ему подчиняться, и идти фактически на поводу у человека. Всё только по той простой причине, что могла легко погибнуть даже от самых безобидных существ на той территории. А ведь он практически поверил в то, что они подружились? Она расспрашивала его… Интересовалась различными нюансами охоты и поиска на тех территориях. И всё это, к сожалению самого парня, оказалось всего лишь мишурой. Он уже пообщался со своей рабыней и выяснил, что ту наказали не за то, что она посмела так поступить с разумные существа. А именно только за то, что она посмела протянуть свои наглые ручонки к чужому "имуществу". Именно что к имуществу. И никак иначе. Оказывается, та самая молодая красотка, совершенно забыв поинтересоваться мыслями самого Кирилла на эту тему, решила записать его в собственность. Что естественно ему не понравилось. Да, как такое вообще могло понравиться? Это насколько надо быть неадекватным, чтобы позволить себя записывать в подобный список, и считать себя всего лишь вещью? Конечно же Кириллу такое было не по нутру. Сейчас он очень хотел бы отыграться на эльфах за подобное пренебрежение к его собственному мнению. Особенно в отношении той, что сама пытала его в той самой “игровой” комнате.
Конечно, он прекрасно понимал, что даже эта эльфийка будет против подобных игр. Особенно в отношении других эльфов. Ведь Сейрион также и сама прекрасно понимает, что сейчас она может всё-таки попробовать переиграть ситуацию, попытавшись банально вернуть украденное хотя бы в виде самого Кирилла. Корвет она уже не вернёт. Потому что от него мало что осталось. А вот, например, гибридную разработку парня в виде того же самого корвета “Трояна” попытаться вернуть она может вполне. Тем более, что её и саму довольно сильно заинтересовало главное орудие этого кораблика.
Конечно, парень долго размышлял над тем, по какой причине это практически древнее орудие, проявившее такую эффективность, не являлась стандартным для подобных военных кораблей. Ведь он прекрасно видел то, насколько оно может быть полезно. Но потом, как следует поразмыслив, парень понял главный нюанс. Оно было… Слишком медленным. Да. Оно было мощным. Однако медленным. Сильно нагревающимся и… Очень… Очень… Очень дорогим! Примерно прикинув расценки на те самые камни Души, которые были необходимы для создания этого орудия, Кирилл понял всё. Особенно после проверки баз данных “Трояна”, ему стало понятно, что стоимость подобного орудия само по себе фактически превышает стоимость орудия главного калибра линкора. Да! Главного калибра. Того самого. И что в данном случае проще изготовить? Линкор! Да. Он будет дороже того самого корвета. Однако он и более живучим будет. Часто линкорам даже применять свои орудия не приходится. По той простой причине, что линкор, сам по себе, кого хочешь заикой оставит от одного своего размера и грозного вида.
Видимо именно поэтому таких корабликов было сделано всего лишь несколько штук. После чего про них банально забыли. Хотя их эффективность отрицать вряд ли кто-то смог бы. Они подвижны и опасны. Но… Если бы они могли стрелять хотя бы раза в три быстрее… Тогда да! Тогда они были бы более эффективны. А так… Основная сложность заключалась именно в самом этом орудии. Оно забирало на себя практически восемьдесят процентов энергии реакторов этого корабля. После чего подобное судно превращалось просто в беззащитную лоханку, которая даже генерировать силовое защитное поле не может. Это после модификации самого Кирилла и установки более современных реакторов, на “Трояне” энергии хватало на всё. И, по сути, можно было бы воскресить эту технологию. Ведь главная ошибка тех, кто упускал всё это из-под своего надзора, заключалась в том, что они смотрели только вперёд. Они не оглядывались назад. И не пытались использовать технологии из прошлого более эффективно. С учётом более современных возможностей. Зато сам Кирилл был лишён такой предвзятости. И с удовольствием он использовал бы даже катапульту. Если бы она была эффективнее того же бластера или лазера. На той же самой Дикой планете ему помог именно такой подход. Напрямую связанный с старыми технологиями. Да, практически с древними. Если бы он не знал ничего об этом, то как бы он там выжил? Да никак! Он в первые же дни стал бы жертвой какого-нибудь местного существа. И всё.
Именно благодаря всем этим мыслям парень сейчас прекрасно понимал, что ему нужно толкнуть эту эльфийку ещё дальше в болото проступков против собственного народа. Ведь сейчас она что сделала? Перешла дорогу одному какому-то там семейству. Да, возможно, обеспеченному и влиятельному. Но наверняка там имеются и другие такие же семьи, которые между собой конфликтуют? Благодаря чему, Сейрион всегда может найти для себя другого покровителя, предоставив тем что-то ценное, что смогла “увести” у этой семьи? И в данном случае именно ценным можно было предоставить самого Кирилла или же его модификации корвета. Однако, когда её преступления против собственного народа будут иметь отношение не только к личным ресурсам какой-то одной могущественной семьи, а фактически ко всей этой Империи… В этом случае у неё выбора не будет. Насколько бы не были могущественными её потенциальные покровители, против всей Империи они уж точно пойти не смогут.
И именно на этом сейчас и собирался сыграть Кирилл, старательно разузнавая у неё всё то, что эта дамочка могла знать про потенциальные маршруты различных кораблей, имеющих отношение именно к имперскому флоту. Да. Он понимал, что там велик риск. Но есть и возможность. Ведь, например, если есть какие-то промежуточные системы, которые эльфы считают полностью своими и подконтрольными, То именно там наверняка они чувствуют себя вполне свободно. А значит, именно там и можно попытаться их подловить. Он не собирался устраивать охоту на какой-нибудь сверхтяжёлый линкор или даже дредноут. Это было бы очень глупо, и даже по-детски наивно. У него из экипажа только он сам и эта эльфийка. Как максимум, его собственный корабль под управлением искусственного интеллекта ,который и так с трудом справляется со всеми этими новшествами, что парень привносил в собственный корабль. Поэтому он понимал главное… Ему нужны те самые виды оборудования, подходящие для его корабля, считающегося в далеком прошлом тяжёлым корветом. А для кого-то даже сверхлёгким крейсером, или фрегатом… Ну, тут смотря с какой стороны смотреть на эту ситуацию. По сути, сейчас его корабль был длиной триста семьдесят метров в самой длинной части корпуса. А вооружён – как полноценный фрегат. И это, не считая его главного калибра, который, кстати, выполнял основную функцию именно в виде каркаса центральной оси его корабля. Благодаря чему, кстати, этот кораблик мог производить посадку на планету. О чём так же не стоило забывать. Не каждый корабль был способен на подобное, особенно из последних модификаций. Да. Корабли эльфов были ажурными и красивыми. Но прочность у них была средняя. И при воздействии того же сопротивления атмосферы или притяжения планеты их корпус мог просто не выдержать и развалиться, ещё находясь в воздухе. Этот же корабль был более прочным, словно его заведомо разрабатывали для каких-то миссий либо в атмосфере отдельных планет, либо вообще на их поверхности.
Что дало бы ему возможность даже в Звёздной системе, где есть заброшенные или даже никому ненужные пустынные планеты прятать свой корабль там, где его просто никто не ожидает, что явно лишит потенциальных противников любых вариантов противодействия. Особенно если они не ожидают со стороны планеты появления такого "сюрприза".
Эльфийка практически сразу поняла, что парень готовит какую-то пакость для представителей её родной расы. Однако противодействовать ему никак не могла. Ей пришлось рассказывать про то, как она некоторое время служила в патрульных силах Империи. И его догадки оказались вполне верными. Практически на окраине территории Империи имелась подходящая Звёздная система, которая у эльфов считалась проходной или промежуточной, как здесь говорят. Через неё часто проходили различные патрули. Но уже давно они не воспринимали эту территорию как возможную угрозу для себя. Да. Там имелся уже давно практически “под ноль” выработанный астероидный пояс. Никаких полезных ресурсов там и близко быть не могло. Имелась пара разбитых, по какой-то причине, ив далёкой, фактически недосягаемой древности, спутников. Представляющих из себя разве что кучу мусора и обломков. Ничего ценного там и близко не было. Слабое светило в виде красного карлика освещало эту пустынную территорию. Так что эльфы даже не замечали, когда проходили через эту Звёздную систему. И именно на этом парень и собирался сыграть, устроив там своеобразную засаду и дождавшись какой-нибудь корабль-курьер или одинокий патрульный фрегат. Всё только для того, чтобы усилить собственные возможности. Ему были нужны части оборудования для собственного корабля. Он не собирался летать на фрегате эльфов. Тем более какого-нибудь новейшего образца, или последнего поколения. Это было бы глупо даже предполагать. Так как на него тут же объявят охоту всем Имперским флотом. А вот если он будет летать на своём старом, с виду, корвете… Внутри корпуса которого будет достойная начинка… Тут дело уже совершенно другое. Тем более, что даже сама эльфийка не могла взять в толк саму мысль того, что собирался провернуть парень. Ведь она банально не понимала того, зачем ему может быть нужно охотиться на современные корабли эльфов. Ладно если бы он собирался перепродать подобное оборудование или даже сами корабли кому-нибудь из их прямых конкурентов-врагов? Это ещё как-то можно было бы понять… Но то, что он собирался провернуть… Даже для неё выглядело просто дико. А для него это было вполне нормально, и даже в чём-то предсказуемо. Потому что парень понимал главный нюанс… Его корабль должен стать воплощением того самого Троянского коня. Снаружи он выглядит обычным и даже в чём-то безобидным. Особенно в отношении других, более современных кораблей. А вот внутренняя начинка даст фору любому из них. Да и искусственному интеллекту будет куда проще проводить сопряжение систем, когда они будут соответствовать его классу, а не к какому-то жуткому старью или непонятному “разнобою”, собранному из подходящих по размеру в примерном варианте видов оборудования.
Честно говоря, наблюдать за тем, как эльфийка всё больше и больше психологически "ломается", Кириллу даже нравилось. Он не применял к ней физическую силу, а именно только психологию. И сейчас, заставляя её планировать эту охоту на собственных сородичей, парень вынуждал её всё больше и больше погружаться в эту клоаку потенциального преступления против собственного народа. Чем больше она это осознавала, тем меньше у неё оставалось надежд на то, что она сможет вырваться из его рук и стать свободной и даже более того… Заслуженный на родине. Да. Она заслужит на родине кое-что… Но только не ордена и награды, а кое-что другое. И в этой ситуации станет именно тем, кто ему нужен. Верным помощником, который просто никуда не сможет деться. Кажется, на Земле подобное называлось круговая порука? Вроде бы именно так в различных преступных синдикатах некоторых индивидуумов заставляли стать членами их группировки, вынуждая банально кого-нибудь убивать собственными руками? Ну, в данной ситуации, он не собирался никого убивать. По крайней мере, без видимых причин. А зачем? Он ведь понял главный нюанс. Эльфы могли стать весьма дорогостоящим товаром на рынке! И почему бы ему не воспользоваться этой возможностью, чтобы укрепить свои позиции? Эльфы собирались сделать из него раба? Да. Собирались. Теперь пусть почувствуют на себе всё то же самое.
К тому же, эта дамочка сама ему рассказала о том, что те же патрульные Империи, когда видят какой-нибудь одинокий корабль, не имеющий государственной привязки, например, какой-нибудь вольный торговец, идущий по своим делам, они могут позволить себе просто напасть на него и уничтожить такой корабль. Просто потому, что им захотелось… Потренироваться… Иногда они позволяли себе захватывать членов экипажей таких кораблей. Для тех самых игр. Да… Да… Для тех самых игр, в которых Кирилл уже поучаствовал. Именно поэтому он понимал, что в данной ситуации у него нет никаких причин для того, чтобы мучиться моральными терзаниями в отношении того, что кто-то из “невинных” представителей этой расы может, совершенно случайно, пострадать по его прихоти. Всё только по той причине, что для эльфов было в порядке вещей иметь в собственном распоряжении “низшее существо” в виде игрушки. А низшими для них являются представители любой возможной расы разумных существ. Да. Они предпочитают обзаводиться разумными питомцами. Им так "веселее и интереснее". Так что ничего странного в том, что они сами станут чьими-то питомцами, Кирилл теперь не видел. И даже заставлял эту эльфийку саму ему в этом помогать.
Новый путь
Ночь на Вольной станции гоблинов была как забытый том, страницы которого тихо шуршат под пальцами. Лампы причала мерцали, отблески ржавого металла дрожали в стекле, и в этом мерцании всё казалось ненадёжным, словно можно было отломить целую жизнь пальцем, если нажать в нужном месте. Кирилл стоял у иллюминатора, смотрел на сплетение ходов и доков, и думал так, как думает охотник, у которого в клетке трепещут ровно две мысли… Добыть и не попасться… Но на этот раз в его голове шуршали не только мысли – там создавался план слов и привязок, а не чертежей и капитуляций.
