Глубоко вздохнула и приготовилась к последнему рассказу.
– Я вышла из участка в… – Какое там время я называла? События ночи понемногу меркли. – Извините, я очень устала. Кажется, около двух. Или нет, позже. В допросной посмотрела на часы, было два. – Я потерла глаза, в голове мутилось. – Заказала «убер» до «Арден-альянс», машина стояла там. Если нужен точный час, проверьте в приложении, во сколько меня забрали. Потом я пересела в свою машину и поехала домой.
– Все это время телефон был выключен?
– Не выключен, разрядился. Не знаю, во сколько. «Убер» я вызвать смогла, значит, еще работал, когда вышла из участка, а потом отключился.
– По навигатору ехали?
Я покачала головой.
– У нас его нет, машина слишком старая. Не сочтите за грубость, но к чему это? При чем тут навигатор и смерть Гейба?
– Для полной ясности. – Голос Майлза вроде бы успокаивал, детектив проявлял сочувствие как мог, но я почему-то ощетинилась.
– Я ведь все уже рассказала! Прямо… кафкианский кошмар! Мой муж умер, а вы меня расспрашиваете о батарейке в телефоне?
– Когда вы приехали домой? – спросила Малик, будто не слышала моего выпада. Ее добрый голос стал деловитее, она поняла, что я не желаю сочувствия.
– Около четырех, увидела на приборной панели, когда свернула в сторону дома. Припарковалась, отворила дверь, нашла… – Я закрыла глаза при мысли об этом ужасе. Тотчас вспомнилось изуродованное горло Гейба, и я в страхе открыла глаза. – Ну, сами видели.
– Ни отпечатков, ни следов борьбы?
– Нет. – Я покачала головой. – Все отпечатки ног мои. Ничего, ни следа – только кровь на ручке двери в гостиную. Это помню. Ее в первую очередь увидела и поняла: что-то не так.
– А как сидел Гейб, когда вы его нашли?
– Как бы склонился над компьютером. – Вернулось оцепенение, меня вновь охватила дрожь, только на сей раз не лихорадочная, а мелкая и неотступная, и тепло допросной вкупе с чашкой горячего кофе в руках совсем не помогали. – Если бы не кровь, подумала бы, что уснул. Он… – Я сглотнула, не в силах об этом думать. – На нем были наушники с шумоподавлением. Убийца… убийца, скорее всего, подкрался со спины и…
Договорить я не смогла. Горло сжалось, и я покачала головой.
– Что вы сделали потом? – спросил детектив Майлз.
– Попробовала его поднять. Подумала… даже не знаю. Что он упал в обморок, ударился головой. Сложно объяснить. Я его как бы толкнула на спинку, получилось с трудом, он был очень тяжелый… Тут он откинулся назад под собственным весом, и я увидела… его… Горло, оно… – Я глубоко задышала, едва держа себя в руках.
Малик с Майлз долго наблюдали за мной. Малик протянула мне коробку с салфетками.
– Извините. Понимаю, как вам тяжело. Что вы сделали потом? Было около четырех, верно?
– К-кажется. – Я сморгнула пелену с глаз. – Может, позже. Честно, не знаю. Я вроде бы впала в шок. Свернулась на диване и… немного сошла с ума. Не могла понять, что случилось…
Руки затряслись с новой силой, я чуть не уронила кофе. Все равно его не пила. Поставила кружку на стол и сжала руками колени, подавляя дрожь. Как им объяснить, что моя нервная система отказалась обрабатывать последовательность событий? Помню, как Гейб поздними вечерами писал код и ругался каждый раз, когда программа давала сбой – «ошибка: необработанное исключение». Вот так и со мной. Возник синий экран, и все. Если бы я только могла показать Майлзу и Малик сообщение об ошибке!
– Я… просто отключилась, – прошептала я. – Не в том смысле, что потеряла сознание. Ничего не делала, даже не шевелилась. Знаю, глупо. Надо было сразу звонить. А я… не могла. Совсем растерялась.
Непролитые слезы комом стояли в горле. Я не плакала с тех пор, как нашла тело Гейба – если сейчас начну, уже не остановлюсь.
– Простите, – с дрожью в голосе сказала я, глядя на обоих. – Простите. Если бы я могла вернуться и позвонить вам, я бы все исправила, но прошлого не изменишь. Я поделилась всем, что знаю. Мой муж умер! – провыла я последнее слово.
Не понимаю, зачем так сказала. Они всего лишь выполняли свою работу, я не просила о снисхождении из-за Гейба. Просто не сдержалась. Может, если проговорить вслух, поверить легче…
Хотелось плакать. Выплеснуть все: и невыносимое горе, и усталость. А я не могла. Почему? Внутри что-то сломалось.
Наверное, полицейские прочли отчаяние на моем лице: Майлз обменялся с Малик взглядом, а та пожала плечами и кивнула.
– Опрос Джакинты Кросс окончен в… восемь утра пятого февраля, воскресенье. – Она выключила диктофон и наклонилась ко мне. – Спасибо, Джеки. Вам пришлось нелегко, но вы нам очень помогли. Мы пока оставим ваш мобильный у себя, хорошо? Если нужно позвонить, воспользуйтесь нашим.
– Могу идти? – прохрипела я.
Малик сочувственно покачала головой.
– Извините, на место преступления нельзя. Вам есть где остановиться?
Закрыв глаза, я мысленно пробежала по списку людей, которым можно позвонить. В мозгу произошло короткое замыкание. То и дело вспыхивала мысль, но возвращалась все к тому же: вот Гейб склонился над компьютером. Вот его запрокинутая голова, а из шеи торчит трахея, как в «Чужом». Гейб, Гейб.
– У сестры, – наконец произнесла я. – Могу остановиться у нее. Она живет на севере Лондона. Позвоните ей?
– Конечно. Как ее зовут?
– Хелена. Хелена Уик. Ноль-семь-четыре-два-два… – Черт. Какой там номер? Я его выучила несколько лет назад на случай неприятностей, когда начала проводить испытания, а Гейба еще не знала. Но я так устала, что даже собственного имени не помнила, чего уж говорить о номерах. – Ноль-семь-четыре-два-два… – Я попыталась снова и скороговоркой выпалила оставшиеся цифры. – Вроде правильно. Давно не набирала по памяти.
– Ничего, – успокоил Майлз. – Я все сделаю.
Он отошел и вскоре вернулся:
– Она ждет. Мы вас подбросим на патрульной машине.
Я кивнула. Меня захлестнула невыносимая усталость. Опрос, может, и кончился, но звонок Хелене прояснил нечто в общем-то очевидное: кошмар только начался. Мне придется все объяснить ей. А затем ее мужу Роланду. А они расскажут близняшкам, хотя четырехлетним девочкам об этом знать ни к чему. Я и сама толком не поняла – куда уж им понять, что дядя Гейб больше не придет в гости? Ведь его больше нет.
А после Хел настанет черед родителей Гейба, наших друзей, банка, интернет-провайдера и… и… и…
Я вспомнила, как все было после смерти родителей. Сколько всего пришлось улаживать, Хелена даже таблицы составила. Уведомить ипотечный банк. Страховую. Отключить оплату телевизора. Написать врачу. И так месяц за месяцем.
Второй раз я не выдержу. Насколько мне известно, Гейб даже завещания не оставил. Да и зачем оно, в тридцать лет и при отменном здоровье?
– Джеки? – донесся вдруг голос Малик. Видимо, она звала меня уже какое-то время.
– Извините, – пробормотала я пересохшими губами. – Я… не услышала. Что вы сказали?
– Можем ехать, – мягко объяснила она. – Если готовы. Хорошо?
– Хорошо.
Неправда. Хорошее кончилось. Навсегда.
Хел уже стояла на пороге, когда патрульная машина подъехала к ее симпатичному белому домику на две семьи. При виде нас потемневшее от тревоги лицо сестры чуть просветлело.
– Джеки. – Она побежала навстречу по дорожке с шахматным узором, и я упала в объятия Хел, вдыхая родной запах ее волос. – Господи, Джеки! – надломленным голосом повторила она. – Как же так, как же так?..
– Мы оставим Джеки у вас, миссис Уик, – сочувственно сказала Малик. – По какому номеру с ней связаться? К сожалению, пока не можем отдать ее телефон.
– Да, – рассеянно пробормотала Хел. – Да, конечно. Наверное, по моему?.. Вы его знаете?
– Знаем. У вас есть домашний?
– Да. – Она суетливо махнула кому-то в доме. Скорее всего, Роланду. – Рол, дай им визитку.
– Конечно. – Его шаги затихли в глубине коридора и вновь послышались вблизи.
– Спасибо, Хел. – Я отодвинулась от сестры, но она так и не отпустила моей руки. – Извини, представляю, как…
– Наплевать, – обрубила она и стиснула мою руку, до боли прижимая кольцо к фаланге. – Не глупи, Джеки, тебе не за что извиняться.
Хел отдала протянутые Роландом визитки детективу.
– Пожалуйста. Внизу мой рабочий номер, я журналистка, пишу из дома. Звоните на него или на мобильный. А это моего мужа. – Она показала на другую визитку. – Он юрист.
– Отлично, спасибо. Джеки, а вам спасибо за терпение. Понимаю, какой вы пережили кошмар. Мы скоро с вами свяжемся и направим к вам координатора по работе с семьями, она помогает пострадавшим. Надеюсь, она ответит на все вопросы. Думаю, с ней можно будет поговорить в понедельник. Я могу еще чем-то помочь?
Я покачала головой. Хотелось лишь свернуться калачиком на белой кровати в гостевой Хел и плакать, пока не усну. Только слез все не было.
Когда я проснулась, на улице уже горели фонари, и свет просачивался под шторы, наверное, Хелена задернула перед уходом. Морщась, я с трудом привстала.
Комнату на мансарде я узнала сразу, она все равно что собственная спальня, а вот как я там оказалась, никак не могла понять. Сидела с болью в голове и слабостью в теле и гадала, почему я у Хелены и отчего на душе такая тяжесть. Часы у кровати показывали без пятнадцати семь вечера; я растерянно потерла глаза. Получается, фонари только зажглись, и на дворе было не утро, а вечер. День вверх дном, весь порядок нарушен.
Тут все вспомнилось. Да не просто вспомнилось, а снесло меня одним ударом так, что я сложилась пополам.
Гейб умер. Гейб умер!
Я долго лежала, поджав колени к груди и обхватив голову руками – может, хоть так втисну туда правду. Неужели мне это предстоит каждое утро? Просыпаешься, тянешься к теплу Гейба, и всякий раз заново теряешь?
Помню, как вел себя дедушка, когда умерли родители. Как рассеянно оглядывался, спрашивал нашу маму, а Хел мягко объясняла:
– Дедушка, мамы больше нет, забыл? Они с папой умерли два года назад.
Потом три. Потом четыре.
И каждый раз лицо дедушки искажалось от боли, а глаза вдруг наполнялись слезами. С годами потрясение померкло, будто в глубинах разума сидела догадка, несмотря на его болезнь Альцгеймера, зато горе… Оно ничуть не притупилось.
Когда с памятью у него стало хуже и деменция окончательно разрушила мозг, мы попросту перестали говорить правду.
– Они едут домой, дедушка.
Или:
– Не знаю, дедушка. Ты мне скажи, где мама.
– Наверное, заваривает чай! – спокойно отвечал он. – Хотите?
Может, и меня это ждало. Хел приносит чашку кофе… «Только что говорила с Гейбом. Обещал перезвонить». Как ни странно, я вполне представляла такое будущее. Закрывала глаза и видела, как он сгорбился за компьютером и увлеченно печатает непонятный фрагмент кода. Успокаивала мысль, что он жив, просто далеко-далеко от меня. Но это ненастоящий покой, и сколько ни старайся себя обмануть, лишь зароешь боль поглубже, пока однажды она не вырвется сплошным потоком.
Наконец я силой выгнала себя из-под одеяла и теперь покачивалась на нетвердых ногах. От меня несло. В основном по`том. Сначала убегала от охраны в «Арден-альянс», после этого провела утро в духоте допросной с двумя полицейскими, затем проспала день в той же одежде под зимним одеялом. Я пахла адреналином и страхом – запах, знакомый по многочисленным опасным авантюрам, но все они меркли в сравнении со вчерашним кошмаром.
Кто-то убил Гейба. Зачем? Чем мог добрый, юморной, любящий Гейб так кого-то разозлить? Или его с кем-то спутали? Хотя как? Дошли до убийства, так и не обнаружив ошибки? Сомнительно. Впрочем, все версии безумны.
Комната понемногу перестала вращаться, и я решила гнать вопросы прочь. Все равно не нашла ответов – полночи и все утро перебирала варианты и у себя в голове, и вместе с полицией. Еще я вдруг поняла, что страшно проголодалась, чуть ли не до обморока. Больше суток ничего не ела и не пила, кроме кофе. Снизу доносился аппетитный аромат – вроде бы сосисок. Я даже опешила: как можно есть, пока Гейб лежит в морге, мертвый, покинувший меня навсегда? Да разве важна такая будничная чушь?
Оказалось, важна, и есть правда хотелось. От запаха сосисок рот наполнился слюной, а голова закружилась от голода. Наверное, Гейб меня понял бы. «Не забудь поесть, – советовал он перед заданием. – На пустой желудок думается хуже». А подумать предстояло о многом.
Хел оставила на кровати полотенца и сменную одежду – похоже, свою. Я все это взяла с собой в душ и положила на унитаз, прежде чем зайти в кабинку.
Вода шла горячая, мощным напором, не чета слабому давлению дома. Я подняла лицо к потоку и закрыла глаза, слушая громкое шипение, и на миг мне захотелось остаться здесь, вдали от мира, с водой в ушах, ничего не видя, ничего не чувствуя, кроме острых как иглы струй на лице.
Но я не могла. Поэтому вымыла волосы, вытерлась и оделась, готовясь ко встрече с миром, где нет Гейба.
– Джеки…
Роланд заметил, как я вошла на кухню: мокрые волосы зачесаны за уши, в животе урчит. Выдавила кривую улыбку, и Роланд распахнул объятия. У меня сжалось горло. Даже шагая к нему, я качала головой. Нет, нет, нет. Пожалуйста, Роланд, не жалей меня.
А он жалел, и от его объятий мне стало еще тягостнее. Он не был Гейбом: дюймов на шесть ниже, на стоун-другой легче, не отрастил бороды, не исходило от него родное тепло и уютный запах. И все же он был мужчиной, проявил доброту, пытался меня утешить, а я так невыносимо, мучительно этого хотела – только не от него.
Роланд отпустил, когда я отстранилась, но на его лице читалась грусть.
– Пожалуйста, не надо излишней доброты, Рол. И так… еле держусь, – с трудом подобрала я слова. – Нельзя расклеиваться. Иначе не остановлюсь…
– Понял. – В глазах Роланда горело болезненное сострадание, однако он расправил плечи, скривил губы в улыбке. – Начинаем операцию «Английская сдержанность»!
Хел стояла у плиты спиной ко мне, но, конечно, видела наш маленький обмен приветствиями и знала: мне нужно не сочувствие, а без слез дотерпеть до ночи, – а значит, надо вести себя более-менее как обычно.
