Андрей Стоев "Странные земли"

– Ладно, пойдём, что тут торчать, – раздражённо сказал Федька. – Нам ещё этот Доломитный обходить, чтоб его.

* * *

Прошло ещё две недели. Мы обследовали уже несколько ручьёв, но пока что без малейшего успеха. Однако район выглядел весьма перспективным, и у меня было стойкое предчувствие, что мы обязательно что-то найдём. Впрочем, с товарищами я этим предчувствием не делился.

– Стоило сюда впустую тащиться? – раздражённо ворчал Федька, пробираясь через старый бурелом. От усталости он бросил притворяться весельчаком-балагуром и превратился в брюзгливого говнюка, и у меня сразу же зародилось подозрение, что это и было его настоящим лицом.

– Если бы золото лежало в каждом ручье, то его и искать не надо было бы, – терпеливо отвечал я. – Зато места перспективные – сколько ни ходим, а не увидели ни единого признака, что здесь люди бывают. Нетронутые места, Федя – это всегда интересно.

– И сколько ещё мы будем здесь лазить?

– Сколько понадобится, столько и будем. Вот как найдём что-нибудь, так сразу и перестанем. А если ничего не найдём, тогда до самого снега.

– Кончай канючить, Федька, – подал голос Миха. – В артели работать потяжелее, чем просто прогуливаться. Только там за нытьё парни тебе быстро бы по балде настучали, а здесь ты сопли развесил. Ну, Артём с тобой связываться не хочет, зато я могу и настучать.

Федька, наконец, заткнулся, хотя возмущённо сопеть не перестал. В последнее время я начал подозревать, что его как раз и отправили со мной, как бесполезного, а если из них кто-то доверенный и есть, то это Михей. Молчит, наблюдает, всё примечает.

– Да найдём мы что-нибудь обязательно, Федя, – сказал я успокаивающим тоном. – У нас в Рифеях везде что-то лежит, вот чуть ли не под каждым камнем. Просто не всё из этого нам нужно, и не всё из этого лежит на поверхности.

Не знаю, успокоил ли я его, или же он просто испугался Миху, но гундеть Федька всё-таки прекратил.

До очередного ручья мы добрались уже вечером, и этот ручеёк мне сразу чем-то понравился. Я некоторое время пытался понять, что именно мне здесь нравится, но так и не понял. Вот просто нравится мне это место, и всё тут.

– Вон там хорошая площадка, парни, давайте располагаться, – сказал я. – Рассчитывайте, что мы здесь как минимум несколько дней будем сидеть.

– Думаешь, здесь золото есть, Артём? – с ясно выраженным сомнением спросил Федя.

– Не знаю, мой друг, не знаю, – рассеянно ответил я, разглядывая берег. – Что-то здесь наверняка есть. Правда, не факт, что нам это что-то подойдёт, но хорошенько посмотреть стоит. Завтра надо будет покопать здесь как следует, с утра и начнём шурфы бить. Вы пока разбивайте лагерь, а я похожу по берегу, посмотрю камни, да прикину, откуда начинать будем.

Копать начали сразу с утра – то ли я их заразил своей уверенностью, то ли они и сами что-то такое почувствовали, но даже Федька, не жалуясь, бодро махал лопатой.

– Ну что скажешь, Артём? – спросил Миха, когда я вылез из очередного шурфа.

– Погоди немного, Миха, – отрешённо ответил я, набрасывая в блокноте примерные контуры речных отложений. – Знаете, что, парни – чуть пониже вон того большого булыжника уберите вершков пять верхнего слоя и попробуйте помыть. Если я не ошибся, что-нибудь там обязательно найдётся.

Парни резво двинулись туда, волоча лопаты и лотки, а я опять занялся рисованием в блокноте. И так увлёкся, что не сразу расслышал, что мне кричат.

– Артём! – орал Федя. – Иди сюда!

– Ну что тут у вас? – спросил я, подходя к разрытому участку.

Фёдор держал в руке и неотрывно пожирал глазами почти необкатанный водой обломок породы, из которого выглядывали два довольно больших красных камушка.

– Артём, это что за камни? – спросил он, не отрывая от них глаз.

– Не знаю пока, – пожал я плечами. – Вроде неплохие камешки, но надо смотреть. Камней разных много, и не все они ценные. Сейчас схожу поищу свои твердомеры, проверим твёрдость для начала. А вы пока сделайте промывку, может, ещё что-нибудь найдёте.

Коробочку с набором твердомеров я с трудом выкопал практически со дна рюкзака, и когда я вернулся обратно, они оба с разинутыми ртами разглядывали что-то у Михи в руке.

– Пять штук, Артём, – потрясённо сказал Миха, показывая мне довольно крупные красные камни на ладони. – Пять штук с одной промывки!

– Возможно, вы разбогатели, ребята, – сказал я, аккуратно забирая камешек побольше. – Но давайте не будем спешить.

Я выбрал самую твёрдую иголку из набора, и с усилием провёл ею по камню. Потом ещё раз. Царапин не появилось – камень остался совершенно нетронутым.

– Ну что же, парни, поздравляю! – сказал я. – Это корунды. Других похожих камней с такой твёрдостью я не знаю.

– А эти корунды дорогие? – непонимающе нахмурился Федька.

– Красные корунды – это рубины, Федя, – усмехнулся я. – Ваш Сухой от такой россыпи, наверное, описается от счастья.

– Рубины… – заворожённо прошептал он, разглядывая камни.

Вдруг Федька вскинул голову, глядя куда-то мне за спину.

– А это ещё что такое? – вскрикнул паническим голосом.

Мы с Михой резко повернулись, и в этот момент раздался выстрел. А сразу следом за ним второй; что-то резко ударило меня в спину, и земля стремительно бросилась мне в лицо.

Глава 4

Сознания я не потерял. Тупая боль в спине не мешала мыслить – хотя мыслить особо и не требовалось, всё и так было кристально ясно. Федя, сука, решил, что делиться с артелью незачем, и рубины пригодятся ему самому. Не думаю, конечно, что у него получится. Ведь найти россыпь – это только начало; самое сложное – превратить её в деньги, а для одиночки эта задача почти непосильная. Во всяком случае, Федя не выглядит достаточно для этого умным, и перспектива остаться в живых у него слабо просматривается. А остаться и в живых, и с деньгами у него уж точно не выйдет.

У меня, правда, перспективы ещё хуже. Даже если Федя посчитает меня мёртвым и не станет добивать, это мало что изменит. До людей мне не добраться – судя по всему, я и ползти-то не смогу, вот прямо на этом месте и истеку кровью.

Здесь меня внезапно посетила мысль: а точно ли это Федя стрелял? Может, я зря наговариваю на парня? Оба карабина вместе с рюкзаками лежали в стороне. Совсем недалеко, саженях в трёх-четырёх, но у Федьки никак не вышло бы за эти несколько мгновений метнуться туда, дослать патрон и начать стрелять.

Потом я подумал, что кто бы ни стрелял, нет смысла лежать, уткнувшись мордой в землю, и прикидываться мёртвым. Если уж всё равно помирать, то достойнее всё-таки встретить смерть лицом. Я с трудом согнул правую руку, упёрся ею в землю и попытался перекатиться на спину. Усилий это потребовало неимоверных, но в конце концов у меня получилось.

Федя стоял, глядя на лежащего Михея, а в опущенной руке у него был маленький, почти дамский, пистолет. Оказывается, не один я такой умный и ношу с собой скрытое оружие. Мысли текли медленно и неохотно. Оружие… скрытое оружие… пистолет! У меня ведь тоже есть пистолет! Необязательно даже убивать эту сволочь – если удастся хотя бы ранить, он точно так же сдохнет в тайге.

Идея была неплоха, но я сам всё испортил, не сумев сдержать стона, пока переворачивался. Федя повернул голову и посмотрел на меня.

– Живучий… – хмыкнул он. – Извини, Тёма, что так получилось. Сам же понимаешь – мне никак нельзя вас в живых оставлять. Сухой, конечно, сказал, что мы с тобой работаем безо всяких подлянок, но вот так уж получается, что у меня с Сухим дорожки разошлись.

Этот гадёныш и в самом деле чувствует себя виноватым, ну просто лечь и не встать! Да, лежу вот и не встаю – дурацкий каламбур получился, и совсем не смешной. Мне-то уж точно не смешно.

– Ты же не продашь эти рубины, – голос у меня больше походил на карканье.

– Продам как-нибудь, – легко отмахнулся он. – Есть у меня надёжные кореша, отстегну им долянку.

Эти же самые кореша тебя, придурка, и похоронят. А потом кто-то другой их похоронит – в таких делах всегда множество трупов. Промежуточные владельцы будут умирать до тех пор, пока россыпь не перейдёт к кому-нибудь серьёзному – да скорее всего, к каким-нибудь аристократам, вроде тех же Орловских или Арди. Но Феде-то точно конец, даже если ему удастся избежать вопроса, почему он вернулся один, и куда делись его спутники. Не то чтобы мне от печальных фединых перспектив было как-то легче, но всё равно немного согревало.

Федя задумчиво посмотрел на меня и начал было поднимать пистолет, но как раз в этот момент Миха застонал и зашевелился.

– Эх, Дерево, Дерево, – с огорчением покачал головой Федя, – даже сдохнуть нормально не можешь. Нет, ну правда, будто из дерева сделанный.

Он, всё так же укоризненно покачивая головой, поднял пистолет и выстрелил Михе в затылок. Потом повернулся ко мне, и по его глазам стало понятно, что настала моя очередь. Руку я успел засунуть в карман и уже сжимал рукоятку пистолета, но вынуть его никак не успевал. Можно было бы попробовать выстрелить прямо сквозь штаны, но Федя стоял очень неудачно, и карман был не настолько широким, чтобы попробовать прицелится, не вынимая из него руки.

– Прости, Тёма, – сказал Федя с искренним сожалением в голосе. – Не хотел я этого, но…

Слева раздался негромкий хлопок. Федька резко повернулся туда, а я выдернул руку из кармана и наконец-то смог более или менее прицелиться. Уже скинул предохранитель и был готов нажать на спуск, но в этот момент произошло нечто, заставившее меня застыть в изумлении. Федя вдруг издал какой-то неопределённый звук и начал падать лицом вперёд, как подрубленное дерево. Такой неожиданный поворот поразил меня до глубины души, но то, что случилось дальше, уже окончательно выбило из колеи и заставило заподозрить, будто я сплю, или сошёл с ума, или просто галлюцинирую на почве ранения. Один из кустов в стороне вдруг качнулся, а затем довольно бодро, слегка покачиваясь, пополз к лежащему Федьке и вполне уверенно на него вскарабкался. Куст немного подвигался, чтобы разместиться получше, а потом из него полезли тонкие корни, и Федя взвыл. В этом вое было столько боли, что я буквально оцепенел от ужаса.

Больше всего нас пугает непонятное и неожиданное, и это как раз был тот самый случай, когда происходящее было и неожиданным, и совершенно непонятным. И то, что я был не в состоянии ни убежать, ни даже уползти, делало происходящее ещё более пугающим. А когда задвигался ещё один куст и уверенно двинулся уже в мою сторону, мой страх окончательно перешёл в панику. Я, не обращая внимания на слабость и боль, начал отползать, отталкиваясь ногами, и у меня даже немного получалось. Получалось, конечно, не очень – несмотря на мои титанические усилия, я смог отползти самое большое на сажень, но этого хватило – жуткий куст, который к этому времени был совсем рядом, меня не достал. А может, и достал, только я этого уже не увидел. В голове у меня помутилось, в глазах вспыхнули и рассыпались цветные искры, и я почувствовал, как распадаюсь на мельчайшие части.

* * *

Я ничего не чувствовал. Не в том смысле, что потерял сознание – сознание, как ни странно, сохранилось. Вот только все чувства куда-то исчезли, и я рассматривал место, куда я попал, безо всяких эмоций. Очень странное место, надо сказать. Насчёт того, что я умер, у меня никаких сомнений не было – а какие здесь могли быть сомнения? – но вот на загробный мир это место совершенно не походило. Здесь никак не могли существовать ни бездушные слуги Морены, ни христианские ангелы, ни валькирии Одина. Это место вообще местом не было, и видел я его не глазами, а скорее, просто каким-то непонятным образом ощущал. Ощущал по-разному – иногда это было бесконечное пространство, заполненное различными объектами, иногда что-то вроде бесконечно возвышающейся надо мной гигантской пирамиды, а иногда всё сжималось в точку, в которой все эти загадочные объекты были и прямо во мне, и одновременно бесконечно далеко.

Можно было бы сказать, что от этого всего кружилась голова, но поскольку никакой головы у меня не было, то и кружиться вроде было нечему. Тем не менее всё это здорово сбивало с толку. Я попробовал сосредоточиться на каком-то одном образе, и после нескольких безуспешных попыток что-то получилось. Мир вокруг предстал в виде затянутого дымкой пространства, в котором плавали с трудом различимые сгущения, вроде небольших облаков. Не совсем облаков, конечно – облаками я их назвал про себя исключительно для удобства. Скорее, это были просто сгущения окрестной дымки без чётко выраженных границ.

Я присмотрелся к ближайшему небольшому облаку, и оно постепенно обрело более отчётливую форму, а внутри него удалось различить некие регулярные и очень сложные структуры – довольно чёткие в середине и расплывающиеся ближе к краям. Некоторые облака висели неподвижно, другие медленно куда-то плыли, а третьи резко и хаотично двигались, временами надолго замирая. Если это загробный мир, то это, наверное, души? И получается, что я тоже душа, и со стороны тоже выгляжу таким облаком? И главный вопрос: что дальше? Что мне теперь надо делать – вот так же бесконечно куда-то плыть?

Не то чтобы этот вопрос меня сильно волновал – никаких эмоций у меня по-прежнему не было, – но я понимал, что в этом месте наверняка есть какие-то правила, и лучше было бы им следовать. По крайней мере до тех пор, пока я не выяснил, что это за правила, и чем грозит их нарушение.

Пока я неторопливо предавался этим размышлениям, окрестный мирный пейзаж самым радикальным образом оживился, и я внезапно осознал, что это место не такое уж и безопасное. Не очень большое, скорее, среднее, облако, до этого мирно плывшее в стороне, как-то совершенно незаметно приблизилось к тому самому маленькому облаку, которое я разглядывал. Малыш начал торопливо отплывать в сторону, но не успел – большое облако стремительно метнулось к нему и обволокло туманными выростами.

Этот процесс нельзя было назвать именно поеданием – он был похож скорее на объединение. Очень характерный завиток, который я рассматривал в маленьком облаке, переместился в большое и встроился в его структуру. Впрочем, как это ни назови, а тот участник, что поменьше, вряд ли был рад конечному результату. Съели его или всё-таки не съели, но существовать он явно перестал. От него перешло в большое не так уж много, структуры переместились далеко не все – некоторые просто потеряли форму, расплылись и окончательно растаяли в дымке. Хотя душа вроде бы должна быть бессмертной, или я что-то путаю?

Я слишком увлёкся наблюдением и совсем забыл, что это не спектакль, и я здесь вовсе не зритель, а такой же непосредственный участник. Каким-то образом хищное облако оказалось уже рядом со мной, и, судя по тому, как быстро оно могло двигаться, шансов убежать от него было не так уж много. Если бы у меня сохранились эмоции, то я, наверное, начал бы паниковать, и дело кончилось бы плохо. Но адреналин не затуманивал мне разум, паника не гнала меня прочь не разбирая дороги, и я смог принять, пожалуй, единственное правильное решение.

Я двинулся навстречу. Или не двинулся, а помчался? В общем-то, я и в самом деле пожелал двигаться быстро, но в этом месте со скоростью всё было очень непонятно. Ведь скорость – это расстояние, делённое на время, а какая может быть скорость там, где не существует ни расстояния, ни времени? Но возле большого облака я действительно оказался сразу. Оно засуетилось, выбросило навстречу мне свои туманные щупальца, но было уже поздно. Щупальца впустую сомкнулись где-то позади меня, а я пролетел мимо и вломился внутрь, прямо в тот самый украденный у маленького облака завиток, который вблизи оказался никаким не завитком, а огромной и сложной структурой. Я врезался в неё, породив волну, корёжащую окрестные структуры, и сознание мгновенно погасло.

* * *

Туманные облака незаметно приняли причудливые формы, превратившись в необычных зверей, и начали меня окружать. Они то и дело пытались стегнуть меня внезапно вырастающими туманными щупальцами, но я легко от них уворачивался. Лениво уклонился от туманного волка со множеством хаотично расположенных лап, чуть отодвинулся в сторону, чтобы пропустить мимо себя неуклюжую туманную муху, и начал, наконец, осознавать, что во всём происходящем есть что-то неправильное. Я попытался сосредоточиться и быстро понял, что мой нос что-то щекочет. Нос… щекочет… я не успел толком удивиться этой странности, как туманные звери незаметно ушли на задний план, в носу невыносимо засвербело, и я чихнул, окончательно просыпаясь.

Я лежал, уткнувшись лицом в землю; похоже, одна из травинок попала мне в нос, вот она и заставила меня проснуться. «Это был сон, что ли?» – отстранённо удивился я. Образы туманных тварей ещё мелькали на краю сознания, но я очнулся уже достаточно, чтобы понимать, где сон, а где реальность. Реальность пахла чуть влажной землёй, молодой травой и только что вылезшими грибами – в общем, обычным набором лесных запахов.

Потом пришли воспоминания, и стало вообще ничего не понятно. Где тот куст? Где Федя? И если Федька меня действительно застрелил, то почему я чувствую себя совершенно здоровым? Я рывком перевернулся и сел. Никаких подозрительных кустов рядом не было, и Фёдора тоже нигде не было видно. «Мне это всё приснилось, что ли?» – в полном недоумении спросил я сам себя вслух. Ситуацию этот вопрос никак не прояснил, но звук собственного голоса немного успокоил.

Я посмотрел вокруг. Ручей с рубинами куда-то исчез, и никаких гор рядом тоже не было видно. Я сидел прямо на земле в обычном лиственном лесу – именно в лесу, а не в тайге. Привычных елей и кедров поблизости не было; вокруг шелестели листьями совершенно незнакомые мне деревья – похожие на привычные мне деревья средней полосы, но всё-таки немного другие.

Наконец, я додумался обратить внимание на себя и обнаружил, что сижу на земле совершенно голый, при этом крепко сжимая в руке пистолет. «Лучше бы они мне вместо пистолета штаны оставили», – ошарашенно пробормотал я, не вполне, правда, представляя, кто такие эти «они», и зачем им могли бы понадобиться мои штаны.

Чувствовал я себя прекрасно, и это наводило на мысль, что Федя, стреляющий мне в спину, тоже был всего лишь сном. Может, я просто лунатик? Во сне разделся, а потом мне приснилось, что Федя меня убивает, и я схватил пистолет. А потом во сне ушёл куда-то, где нет ни тайги, ни гор. Вёрст где-то так за двести прогулялся во сне. О лунатиках я, правда, почти ничего не знаю, но очень сомневаюсь, что они способны уходить настолько далеко.

Я посмотрел на пистолет в руке ещё раз – да, это действительно был мой пистолет, тот самый, что я в последний момент сумел вытащить из кармана. Сразу ярко вспомнилось, что я успел снять его с предохранителя, но не выстрелил – и сейчас он в самом деле был снят с предохранителя и заряжен. А потом мой взгляд упал на руку, и рука показалась мне незнакомой. Когда-то, ещё подростком, я здорово распорол руку о гвоздь, торчащий из доски. Серьёзных сосудов этот гвоздь не повредил, но крови было много, и когда рана зажила, после неё остался хорошо заметный шрам. Так вот, шрама на руке больше не было, хотя рука по всем признакам была очень похожа на мою и, вероятно, действительно была моей. Я внимательно осмотрел всего себя: тело было определённо моим – во всяком случае, насколько я себя помнил, – но все до единого дефекты вроде шрамов и родинок исчезли без следа.

Может быть, я и в самом деле умер и сейчас нахожусь в загробном мире? Может, здесь и положено ходить голым? Может, там, за деревьями, стоят столы с едой и питьём, а вокруг бродят голые праведники и праведницы, пьют, едят и разнообразно развлекаются? То есть, получают в награду то, чего им в праведной жизни не доставалось. Непонятно, правда, с чего вдруг меня зачислили в праведники, и с какой целью мне оставили пистолет – если для отстрела попавших сюда по ошибке недостойных, так для этого единственного патрона маловато, да и какой может быть отстрел в загробном мире? Я ещё немного пофантазировал на эту тему, но всё это выглядело уже таким безумным бредом, что я окончательно выбросил мысли о загробном мире из головы.

Можно было бы снова лечь и спокойно дожидаться санитара с уколом, но от этой идеи я отказался сразу же. Сны не бывают настолько яркими, да и насчёт бреда тоже есть серьёзные сомнения. Невероятная детальность окружения, звуки, запахи, ощущения лёгкого ветерка и колючей прошлогодней травы – всё говорило о том, что вокруг самая настоящая реальность. А значит, очень скоро я захочу есть, мне понадобится где-то спать, а ночью я наверняка буду мёрзнуть. Да и без обуви по лесу не особо походишь, если ты, конечно, не какой-нибудь лесной дикарь. Хочешь не хочешь, а надо срочно искать людей.

Вот только обрадуются ли мне люди? Я представил себе реакцию обычных деревенских на голого меня с пистолетом, вылезшего из леса. Дети будут бояться, бабы – визжать, а мужики, наверное, отходят такого гостя подручным дубьём. Здесь к месту вспомнилось, что дикари вроде бы ходят в травяных юбках – что-то такое я когда-то читал и даже видел картинку. Я посмотрел вокруг, окидывая взглядом невысокую лесную травку – нет, из этого никакой юбочки не соорудить. Разве что попробовать изящно прикрываться веткой с листьями – всё лучше, чем вылезти в народ просто голым.

«Не о том думаю», – я с досадой тряхнул головой. Для начала надо найти этих самых деревенских, а потом уже и размышлять, в каком виде перед ними предстать. Может быть, даже удастся украсть штаны, а человек в краденых штанах – это уже более высокая ступень социальной лестницы. К вору отношение гораздо лучше, чем к извращенцу – вор народу как-то понятнее и роднее.

Я задрал голову вверх – солнце стояло точно в зените, как в тропиках, хотя вокруг были явно не тропики. Потом повертел головой, ища мох на стволах деревьев – мха было немного, и там, где он был, он рос равномерно со всех сторон. Попробовал повспоминать другие признаки сторон света – вроде что-то было насчёт муравейников, но что именно, никак не вспоминалось. Впрочем, это было не столь важно, поскольку никаких муравейников поблизости не наблюдалось.

Хотя, если подумать – а что мне дадут стороны света? Надо ведь идти не на север или на юг, а к людям, а вот в какой стороне искать людей – было совершенно непонятно. Если бы я находился в княжестве Новгородском, или даже в любом другом, то идти надо было бы на запад – там плотность населения повыше, и больше вероятность наткнуться на людей. Вот только на наши земли эта местность совсем непохожа, растительность у нас в княжестве заметно отличается. А если, допустим, я каким-то образом переместился на восток, за Рифейские горы[1 - Здесь стоит напомнить, что греческое название в нашем мире заменилось на башкирское, и Рифейские горы у нас сейчас называются Уральскими.], то о тех краях мало что известно. Что там за растительность, и что за племена там живут, никто толком не знает. Не люди с пёсьими головами, конечно, как у Геродота, но что-то вроде того. Куда идти, чтобы встретить нормальных людей и не напороться на кого-то неприятного – было совершенно непонятно.

Я вздохнул и встал, отряхивая с задницы прилипший лесной мусор. Ноги сразу дали понять, что принадлежат городскому жителю и ходить по дикому лесу без обуви совершенно не готовы. Я ещё раз тоскливо окинул взором окрестности и решил двигаться куда глаза глядят. Как только встречу какой-нибудь ручей, по нему и пойду – люди всегда тянутся к воде, и где-нибудь возле речки обязательно найдётся какое-нибудь жильё.

Глава 5

Лес вокруг выглядел странно. С первого взгляда это был обычный, привычный нам лес; со второго что-то начинало резать глаз и казаться неправильным, а стоило присмотреться поближе, как создавалось впечатление, что кто-то создал его по неполному описанию. Как если бы художнику, который никогда не видел настоящих деревьев, на словах объяснили, как они выглядят, и он с этих слов что-то бы нарисовал. То есть общее сходство было, а детали не совпадали. Взять, к примеру, здешние берёзы – стволы у них выглядели так же, как у наших, но ветки начинали расти от самой земли, как у ели, а листья были слишком узкими. Не такими узкими, как у ивы, но всё же заметно уже обычных берёзовых листьев. Другие деревья тоже заметно отличались, во всяком случае, те, которые были мне знакомы – я всё же не ботаник, да и вообще городской. Из-за этих небольших отличий лес выглядел довольно пугающе – как пугает привычная вещь, которая внезапно начинает выглядеть совершенно чуждой.

Пора было всё же двигаться хоть куда-то, и только я собрался сделать первый шаг, как глаз вдруг уловил движение чуть сбоку. Я тут же замер и осторожно повернул голову. Там был куст – точно такой же куст, что сожрал Федю. Или не сожрал, а что-то другое – я так и не понял, что тот куст с ним сделал. В любом случае, не думаю, что для Феди была какая-то разница. А может, меня и раздели как раз для угощения? Ну, чтобы не выплёвывать пуговицы и не выковыривать из зубов обрывки тряпок. В общем, почистили, как апельсин.

Куст немного постоял покачиваясь, а затем медленно двинулся ко мне. Я беспомощно посмотрел на пистолет в руке – какой смысл стрелять из пистолета по кусту? Повертел головой, но рядом, как назло, не было ни единого сука, который можно было бы использовать как дубину. Лес был на удивление чистым, а выломать какую-нибудь ветку этот куст мне вряд ли позволит. Да и будь у меня в руках дубина – получилось бы ударить? Мне живо вспомнился хлопок, после которого Федька упал, будто деревянный. Тут же промелькнула мысль, что Федя слишком много говорил про дерево, вот ему и аукнулось – какие только дурацкие мысли не лезут в голову в самые неподходящие моменты.

Скорее всего, как только кустик подползёт поближе, он меня тоже парализует. Я прикинул шансы убежать – куст не выглядел достаточно быстрым, чтобы догнать бегущего человека, – но эта мысль сразу же увяла, не оформившись. Судя по моим воспоминаниям о фединой кончине, я давно уже был в зоне досягаемости парализующих шипов, или чем там эти кусты плюются. Вряд ли мне будет позволено убежать – я просто получу шип в спину, и на этом всё.

Похоже, единственным реальным вариантом было попасть одним выстрелом в утолщение возле корней, из которого вырастал основной ствол – если у этого уродца и был какой-то мозг, то подходящее для него место было только там. Мне опять вспомнился федин крик, и волной накатила злость. Может, мне и придётся здесь умереть, но смиренно дожидаться конца не собираюсь. Я вскинул пистолет и прицелился в плотный мешок у корня. Холодная злость сразу прогнала остатки страха. Руки у меня не дрожали, и я уже начал было нажимать спуск, как куст буквально отпрыгнул назад и быстро пополз прочь.

Я опустил руку с пистолетом и просто тупо смотрел, как он суетливо скрывается за зарослями кустов – нормальных кустов, которые явно не имели привычки путешествовать.

«Он что, знает, что такое оружие?» – спросил я себя вслух, просто для того, чтобы услышать свой голос. Колени у меня явственно дрожали от избытка адреналина. «Если знакомые парни увидят, как у меня коленки трясутся, вот позорище-то будет», – подумал я, не сразу даже осознав, насколько это идиотская мысль – во всяком случае, сейчас, когда я стою голым неизвестно где в диком лесу.

«И что это за бред вообще?» – я снова вслух вопросил пространство. Живительного укола от медсестры не последовало – впрочем, версия галлюцинации мне с самого начала показалась сомнительной, – зато вместо ответа прямо над головой раздалось сердитое цоканье белки.

«Прогоняешь, что ли?» – пробормотал я, посмотрев на рассерженного зверька, и побрёл, не особенно задумываясь о направлении.

* * *

Не знаю, куда и сколько времени я шёл – позже, когда я более или менее пришёл в себя, то с удивлением осознал, что совершенно не помню свой путь. Сюда я попал уже будучи в шоке, а встреча с хищным кустом, да и вообще общая странность ситуации, окончательно вогнали меня в какое-то сумеречное состояние. Пусть даже мы с тем кустом и разошлись мирно, новый адреналин хорошо лёг на старые дрожжи.

Идти, как ни странно, оказалось не так уж трудно. Поначалу ноги, конечно, протестовали, но я слишком плохо соображал, чтобы обращать на это внимание, ну а потом как-то привык, и стало легче.

Более или менее я пришёл в себя только когда умудрился распороть себе ногу об острый торчащий сучок. Не сказать, что рана была действительно серьёзной, это была скорее глубокая рваная царапина, но крови пролилось довольно много, и резкая боль заставила меня немного прийти в себя. По-хорошему, надо было бы проследить, чтобы не оставить капель крови и как следует перевязать ногу – некоторые звери могут почуять кровь издалека, к тому же запах может придать смелости даже тем, кто с человеком предпочитает не связываться. Но перевязаться было, конечно, нечем. Подорожника поблизости я не приметил, а прикладывать листья неизвестных растений было бы совсем уж плохой идеей. Так я и шёл дальше, зажимая рану рукой и роняя временами капли крови.

В конце концов я всё-таки наткнулся на довольно большой ручей – относительно, конечно, большой. Его вполне можно было перешагнуть, но нужно было именно специально перешагивать. Вершков двенадцать[2 - Один вершок = 4,4 сантиметра, то есть ширина ручья чуть больше полуметра.], наверное, или даже пошире. И если присмотреться, то в чистой холодной воде можно было заметить маленькие стайки крохотных, почти прозрачных рыбок.

Первым делом я как следует напился. Из таких маленьких лесных ручьёв можно безопасно пить даже без кипячения, и вода была действительно хороша, жаль только, некуда набрать про запас. Было бы неплохо ещё и поесть – с этим было пока ещё терпимо, но скоро вопрос с едой придётся так или иначе решать. Приключенцы из книжек проблему еды решают моментально, а вот мне ничего в голову не приходило. Раннее лето, в лесу даже ягод ещё нет. Если в самом скором времени не встречу людей, придётся, наверное, искать какие-нибудь корешки, но пробовать незнакомые корешки дело рискованное, да и найди их ещё сначала.

Вволю напившись, я сразу же занялся ещё одним важным делом – нужно было обязательно избавиться от запаха крови. Промывать рану водой из ручья, даже такого чистого, конечно, не стоило, но хотя бы смыть кровь вокруг было совершенно необходимо. Кровь уже подсохла, но смывалась легко, и рыбёшки как сумасшедшие заметались в помутневшей от крови воде. «И эти тоже хищники, что ли?» – хмыкнул я про себя. Как-то так уж мир устроен, что все друг друга жрут, и мне, похоже, придётся срочно в эту систему встраиваться, причём желательно не в пассивной роли.