– Что смешного? – раздражённо спросил Брандолини.
– Вы ничего не понимаете,– ответил маслодел, всё ещё смеясь.
– Тогда объясните, как обстоят дела, чтобы я понял. Речь идет об убийстве.
Фортунати перестал смеяться и даже побледнел: – Убийстве?
– Именно. Жертва убийства поручила партитуру своей горничной незадолго до смерти. И, о чудо, именно Капотонди был одним из экспертов, которых, по словам вашего племянника Игнацио, вы вызвали сюда в поместье несколько месяцев назад, чтобы найти потерянную работу.
– Я не знаю никакого Капотонди я вообще никого не вызывал, чтобы что-то найти, – ответил Фортунати, заметно взволнованный.
Он что-то забормотал, начал ходить из угла в угол, потом внезапно остановился, хлопнув себя по лбу. – Я все понял!
– Так расскажите!
– Этот ваш Капотонди был преподавателем в музыкальном училище в Матере?
– Да, он преподавал игру на скрипке. Вы хотите сказать, что знали его? Значит, он действительно был здесь?
Фортунати покачал головой: – Он никогда здесь не был, и я даже не знаю, как он выглядел. Но я слышал, как мой племянник Игнацио упоминал о нём.
– Объясните.
– Мой племянник, бедняжка, никогда не был полностью нормальным. Он постоянно страдал от того, что в моё время называлось нервными срывами. Особенно после смерти его отца, моего брата. Мне пришлось несколько раз отправлять его на лечение. Врачи посоветовали возобновить занятия по фортепиано, которые он забросил еще в детстве.
– И что же вы сделали?
– Мы сделали всё в точности так, как нам сказали. Мы даже позвонили частному репетитору, который приезжал два-три раза в неделю из Матеры.
– Он был преподавателем в училище?
– Да, кажется, но это был не Капотонди. Его фамилия… Мадонна Санта, дай памяти… такая смешная… да, Конфеттини, я вспомнил!
– Ну и какое отношение всё это имеет к пропавшей работе?– спросил Брандолини, начиная терять терпение.
– Эти ноты не имеют никакой ценности. На Игнацио периодически нападает что-то вроде мании величия. В какой-то момент он вбил себе в голову, что является великим композитором. Он целыми днями писал ноты к партитурам, словно был Моцартом. Смотрите – что здесь написано?
– Франко Фортунати.
– Здесь написано Ф.Фортунати. Федерико- второе имя моего племянника. Он решил, что оно звучит красивее, чем Игнацио.
– Вы хотите сказать, что это не Франко, прадед Игнацио, которому отец не позволил продолжить музыкальную карьеру? По крайней мере, так нам рассказал ваш племянник, когда он пришёл на станцию карабинеров.
Аурелио рассмеялся. – Мой дед Франко даже не знал, как звонить в церковный колокол. Игнацио написал эту ерунду.
– Но какое отношение имеет к этому Капотонди?
– Однажды Конфеттини сказал Игнацио, что если он хочет стать настоящим композитором, то должен поступить в консерваторию, и пообещал познакомить его со своим коллегой Капотонди, который, якобы, имеет связи и сможет помочь.
– Помог?
– Конечно, нет, иначе я бы сразу вспомнил его имя. Я объяснил Конфеттини, что Игнацио не может жить один и не потянет интенсивное образование, не надо вбивать ему в голову всякие глупости. Конфеттини все понял и больше не заикался о консерватории. А через месяц у Игнацио случился очередной нервный срыв и он больше не хотел ничего слышать ни о консерватории, ни о фортепьяно.
– А кризис случился не потому, что его не отпустили учиться?
– Может быть, но это слишком большая ответственность, отпустить его жить одного. Я его единственный родственник и не могу так рисковать его здоровьем.
– Я все понял, но это не объясняет, как работа Игнацио оказалась у Капотонди и почему он спрятал ноты. В доме убитого что-то искали. Не удивлюсь, если именно эту партитуру.
Фортунати повертел партитуру в руках: – Я даже не знал о её существовании… Орланда… вы же не думаете, что Игнацио имеет к убийству какое-то отношение?
– Мы ничего не думаем. Это странное убийство, странная история и единственное, что нам известно – ваш племянник первым назвал нам имя Капотонди, а преподаватель в это время уже был мертв. И племянник ваш пропал.
– Мой племянник странный, но я не поверю, что он может кого-то убить. Он не жесток. Я уверен, что он вернется, иногда он исчезал на несколько дней, а потом возвращался.
– Вы знакомы с его девушкой, Марчеллой?
– Марчеллой? Я не знаю, кто это. Я даже не знаю, есть ли у Игнацио девушка. Может он и это выдумал.
– Похоже, вы многого не знаете о своем племяннике.
На прощание Брандолини молниеносным движением уклонился от смертельного рукопожатия маслодела и попросил немедленно сообщить, если Игнацио вернется домой.
Он гнал в деревню на такой скорости, словно от этого зависела его жизнь. Желудок отчаянно просил помощи, марешалло Брандолини ужасно проголодался.
Глава 5.
Жизнь в деревне текла в эти дни настолько обыденно, насколько это было возможно. Теплая осень позволила жителям сидеть допоздна за столиками уличных кафе, не спеша прогуливаться по главной улице и площади. Как и в любом другом городке Италии passeggiata была важной составляющей повседневной жизни.
Когда на Италию опускается вечер, а купол собора на любимой площади становится темно золотым в уходящих лучах солнца, приходит время любимого итальянцами ритуала. Это вечерняя прогулка- passeggiata, неторопливый променад по главной улице города, обычно в пешеходной зоне, или вдоль набережной в приморских городах.
Старики усаживаются на стульчики вдоль главной улицы средневекового Чертальдо, или на скамейки на набережной Залива Сказок лигурийского Сестри Леванте, семьи ввинчиваются в узкие улочки чрева Неаполя, или выходят на длинную корсо Гарибальди в современной части Салерно в регионе Кампанья, парами и семьями прогуливаются жители пьемонтской Ароны на озере Маджоре между кафе и магазинами на виа Кавур – в каждом городке, в каждой деревне есть свое место для вечерней пасседжаты.
Здесь впервые «выводят в свет» недавно рожденного малыша, или без слов заявляют, что этот парень и эта девушка теперь вместе. Улыбки, приветствия, смех, флирт или – такое итальянское слово – corteggiare: обхаживать, уделять внимание с романтическим подтекстом.
Сюда, на улицу или площадь, выплескивается вся жизнь городка или деревни, попутно люди заходят в бары и ресторанчики, бутики и магазины. На вечернюю пасседжату одеваются элегантно, демонстрируя новые наряды, и даже старички к вечеру обязательно выходят в костюмах. Порой даже бордового цвета, чему совершенно не мешает наличие велосипеда где-нибудь в Эмилии-Романье.
В будние дни это время для общения после работы и перед ужином. По выходным в этом ритуале часто принимает участие вся семья, включая бабушек и тетушек, ведь воскресный вечер – это время увидеть и быть увиденным, встретиться со старыми друзьями и произвести хорошее впечатление на новых знакомых, да и незнакомцев, случайно встреченных.
Если вы хотите почувствовать вкус итальянской жизни, выходите в воскресение вечером на пешеходную улицу, или на набережную или на городскую площадь, в общем – на главное место пасседжаты по вечерам в этом городке и просто смотрите по сторонам. Вся итальянская жизнь – перед вами!
В Кастельмедзано 700, в Пьетрапертозе 800 жителей, но гомон на площади в час аперитива не слабее, чем в большом городе.
Новые граждане Пьетрапертозы, пригласившие на приветственный ужин всего двенадцать местных жителей, были главной причиной для сплетен. Всем было любопытно, что привело миланцев, а по другой версии туринцев в эти края, далекие от цивилизации. Говорили, что глава семьи – банкир, сбежавший с деньгами вкладчиков, мафиозо, скрывающийся от полиции. Все понимали, что эти версии не выдерживают никакой критики, но надо же что-то обсуждать! Никто не обиделся на количество приглашенных. Вычти из восьмисот жителей детей и стариков, матерей, сидящих с детьми, молодых людей, поздно возвращающихся с учебы, глав семей, работающих в соседних городах – так оно и получится, не больше пятнадцати человек. Тем более, что в список попали мэр, карабинер, местный врач, ну, и так далее – самые важные персоны в деревне.
– Больше никаких пирогов!
– Ты выглядишь потрясающе, – сказал Брандолини, разглядывая Николетту. Она прекрасно знала, что на талии появилось несколько лишних килограммов, но разве расцвела, увидев в глазах импозантного седовласого карабинера искреннее восхищение!
– А ты всегда знаешь, что сказать, что мне в тебе и нравится! Узнал что-нибудь о семье Альбани? В деревне чего только о них не говорят!
– Насколько я знаю, синьора, у нее какое-то старинное и сложное имя, недавно заглядывала в кафе к Лоренцо. Но он мало что мог сказать.
– Лучше бы она зашла к Виталине. Через пять минут вся деревня знала бы не только рост и вес новой жительницы, но и ее семейное древо до десятого колена. Жаль, что Лоренцо на такое не способен.
– Он в любом случае думает о людях только хорошее. Мы, к сожалению, знаем, сколько темноты скрывается порой за привлекательным фасадом. Надеюсь, ты не стала пессимистом в отношении человечества?
– Нее совсем. На самом деле, это сделало меня более сострадательной, как ни странно. Мне жаль, что люди так ранены, так отчаялись, что чувствуют необходимость кого-то убить.
– Я не настолько великодушен.
– Но на тебе хотя бы застегивается китель. В отличие от моего платья!
На улице накрапывало. Похоже необычное тепло подходило к концу. Из-за гор показались первые тучи, густые, свинцовые.
– Как бы не накрыло.
– Темной-темной ночью… – пропела Николетта, у которой было просто великолепное настроение, сегодня она впервые отправлялась на званый ужин в качестве официальной спутницы Брандолини.
Карабинер как в воду глядел. Как только они свернули на подъездную дорожку к дому Альбани, разверзлись хляби небесные. Порывы ветра были такими сильными, что открывать зонтики была бесполезно и, когда отворилась дверь особняка, гости были похожи на мокрых крыс.
Им сразу передали по бокалу просекко. «Граппа была бы более к месту»,– подумала Николетта, но праздновать, так праздновать!
Они перекинулись парой слов с хозяевами, чувствуя неловкость – никто не знал, о чем говорить с незнакомцами и разговор шел через силу. Но из гостиной вышел Лоренцо, хозяин ресторанчика на центральной площади, Мария-Кьяра – директриса маленькой художественной школы и доктор Вернелли, немолодой семейный врач, у которого лечилась вся деревня.
Николетта сразу почувствовала себя в своей тарелке. Подумать только, до знакомства с Пенелопой она не знала никого из этих людей, а теперь они обнимаются как старые знакомые.
– Как только пошел дождь, я разжег камин в гостиной, так что нам будет тепло и уютно, – сказал Симоне.
– Довольно приятное место,– шепнула Мария-Кьяра, разглядывая картины на стенах.
Николетта кивнула, проверяя, слышит ли их хозяйка, она прекрасно знала, что последует дальше и не ошиблась.
– Интересно, откуда взялись деньги, – сказала Мария-Кьяра довольно громко.
– Тише, давай не будем обижать хозяев, по крайней мере, пока не попробуем их еду.
– Вы подготовились просто превосходно, стол выглядит чудесно! – Вежливо сказала Николетта хозяйке, которая казалась натянутой, словно струна. – Великолепное просекко.
– Спасибо. – Сказала Адальджиза и снов повисла неловкая пауза.
– Давно не помню такого неба. – Громко сказал Эдмондо, мэр деревни. – Темно-серое с черным полосами, а дальше просто мрак. Завтра меня завалят жалобами на то, что деревня не подготовлена к катаклизму.
– Да ладно, вы же не серьезно, – засмеялась Мария-Кьяра.
– Вы удивитесь. Люди обожаю жаловаться. Даже без повода.
В гостиную выскочила девочка лет шести и с громкими воплями поскакала между гостями.
– Где Виола? Няня должна присматривать за девочками, но она куда-то пропала. – Пожаловалась Алальджиза. – Простите!
Когда гости расселись, обстановка смягчилась и потекли обычные в таких случаях разговоры. Кто-то интересовался возрастом дома, кто-то восхищался свежайшими морепродуктами, поданными на закуску.
– Пьетрапертоза не самая подходящая деревня для нянь. Здесь всегда справлялись своими силами. – Сказала Мария-Кьяра.
В гостиную вошла серьезная молодая девушка. Огляделась.
– Вы что-то потеряли, синьорина Креспелли? – Поинтересовался хозяин.
– Ваша младшая… она опять спряталась и я не могу ее найти.
– Какая милая фамилия! – Восхитился доктор Вернелли. – Креспелли… такие очаровательные блинчики с начинкой, однажды мы с женой съели их целый вагон в Вероне!
Девушка мило улыбнулась, видимо она не впервые столкнулась с такой реакцией на свою фамилию.
Не успела она удалиться, как дверь снова распахнулась. На пороге стоял
пожилой мужчина в бархатном халате, размахивая огнетушителем.
Все застыли.
– Что-то горит? – Невозмутимо поинтересовался Брандолини.
– Кто все эти люди? – Спросил мужчина. И заорал, от чего все вздрогнули. – Убирайтесь! Убирайтесь из моего дома! Вы здесь никому не нужны!
Ошеломленные гости молчали. Симоне Альбани подскочил к мужчине. – У нас всего несколько гостей, папа. – Он потянулся за огнетушителем.
– Мне всё это не нужно! – крикнул мужчина. – Не хочу чужих в доме!
Он поднял огнетушитель над головой, словно собираясь швырнуть в гостей.
Симоне схватил огнетушитель и заставил отца опустить его. – Ну же, пойдём со мной, папа, – сказал он успокаивающим голосом.
Мужчина выглядел испуганным, словно не понимал, как он очутился в библиотеке с огнетушителем.
– Ну же, у нас сегодня очень хороший ужин, и я принесу поднос в твою комнату. Ты голоден? Хочешь бокал просекко?
Николетта подумала, что давать мужчине алкоголь – не лучшая идея, но решила, что Симоне знает, что делает. У его отца Альцгеймер без сомнения. После короткой паузы гости заговорили, как будто их никто не прерывал.
Небо пронзила молния, раскат грома прогремел так громко, что гости ахнули. Гроза – удача хозяйки: она сделала вечер захватывающим и необычным, и у всех появилась тема для разговоров. Николетта представила, как через много лет, сидя на табурете в одном из деревенских баров люди будут восклицать:
– Помнишь безумный шторм в ту ночь, когда мы впервые пошли к Альбани?
Симоне, проводивший отца в его комнату, вернулся с улыбкой:
