Если вообще как-то называла.
Зои вытащила большой палец изо рта. Наконец она увидела алюминиевую скобу, пусть и на секунду, потому что кровь снова хлынула из раны. Зои все равно постучала указательным пальцем правой руки по месту, где болело сильнее всего, что вызвало новую волну боли до самого плеча.
А что будет, если она попытается вытащить скобу из раны своими обкусанными ногтями?
«Черт! Сама виновата. Я сама во всем виновата».
Конечно, было глупо доверять Якобу. Садиться к нему и Линн в автофургон. Идти в пустую виллу. Верить обещанию, что они ей ничего не сделают.
Странная Зои.
Хотя все они ошибались в одном пункте.
Возможно, Зои требовалось больше времени на какую-то мысль, с которой другие справлялись гораздо быстрее. Зато она думала тщательнее. И страх подстегивал ее мыслительные процессы. Не скорость, но интенсивность.
Когда Зои было страшно, когда на затылке выступал холодный пот (как сейчас), ей в голову приходили идеи, о которых другие даже мечтать не могли.
Например, оставить шифр на фотографии. Для этого она воспользовалась дурацким снимком из своей сумки и карандашом для подводки глаз.
Разумеется, она могла написать на нем простое сообщение. Как на листке в автомобиле.
«Помоги мне. Это не мои родители».
Но если бы Линн или Якоб это обнаружили, то одним ударом в висок – так они перетащили ее, потерявшую сознание, из виллы в автофургон – она бы не отделалась.
Нет. Шифр был безопаснее.
Поэтому Зои снова прикинулась истеричным маленьким ребенком.
– Я больше не буду участвовать в вашем дерьме! – крикнула она и убежала. Отлично понимая, что сбежать все равно не удастся. Но зато выиграла время. Несколько минут она оставалась одна – по счастливому стечению обстоятельств, в библиотеке виллы, где и оставила сообщение рядом с древним телефоном. И теперь надеялась, что ее спаситель сможет расшифровать цифры на обратной стороне.
«Он должен это прочитать», – подумала Зои и заплакала от боли, страха и тошноты, когда почувствовала, как Якоб завел мотор трейлера.
Что между тем было неплохо, потому что включилась печка. Даже за то короткое время, которое потребовалось Якобу для звонка с угрозами, холод протянул свои ледяные лапы и завладел автофургоном изнутри. Однако Зои знала, что километры последнего в ее жизни пути уже сочтены. Осталось недолго, прежде чем люди, которым она доверяла, убьют ее.
Якоб. Линн.
Господи, Линн!
Когда трейлер тронулся с места, Зои закрыла глаза и сконцентрировалась на пульсации в левом большом пальце. Она прижала обкусанный ноготь указательного пальца к ране, в самый центр боли.
И, громко всхлипывая, думала о своем последнем шансе.
«Дорогой Боженька, пусть он прочитает и поймет мое сообщение».
От этого зависела ни больше ни меньше жалкая жизнь.
16
Милан
Когда бы Милан ни навещал своего отца в доме престарелых рядом с парком «Косулий луг», в первый момент у него возникало чувство, что он заходит в уменьшенную версию их старой квартиры в районе Веддинг. Здесь пахло его юностью, ни с чем не сравнимой смесью полироля, парфюма и табака, которая за многие годы въелась в несокрушимую мебель: массивный обеденный стол, подходящий по цвету к шкафу из древесины ценной породы, кожаный гарнитур, двуспальную кровать с латунной рамой. Только сейчас гостиная, спальня и столовая вынуждены были соседствовать в одном помещении. Больше Милан и Курт позволить себе не могли. Только не на скромную пенсию завхоза, которую получал его отец; не говоря уже о смешном пенсионном обеспечении, которое перед смертью заработала Ютта как уборщица.
Даже эта маленькая комнатка – хотя и с балконом, выходящим на парк, – была бы им не по карману, не подскажи Андра Милану, что бывшим сотрудникам больниц полагается скидка в роскошном доме престарелых в районе Николасзе. Андра знала об этом, потому что здесь находилась мать Халка. Таким образом, отец Милана и мать его работодателя стали фактически соседями.
– Хорошо, что ты пришел, – сказал отец, и это было не единственное, что выбило Милана из колеи.
«Он меня ждал?»
Милан явился без предупреждения, к тому же в неприемные часы, что едва не привело к грубому конфликту с охранником. Тот требовал, чтобы Милан внес себя в список посетителей, что якобы было обязательно после двадцати часов.
Чушь какая-то.
Сымитировать подпись Милан еще смог бы, но написать фамилию, дату и время?.. С тем же успехом охранник мог просить его пожонглировать горящими бензопилами. Первым порывом было вытащить его за полиэстеровый галстук из стеклянного ящика у входа и расписаться кулаком на лице.
Но потом Милан испугался самого себя.
Приступ ярости?
Абсолютно нетипичная для него реакция. У Милана никогда не было проблем с самообладанием. Он настолько научился не привлекать к себе внимания, что уходил от конфликта еще до того, как для него возникал повод. Но странные события этого дня не прошли для Милана бесследно. Он буквально заставил себя отделаться от охранника одной из своих стандартных отговорок:
– Послушайте, месяц назад я перенес стрептококковую инфекцию. Не волнуйтесь, это уже не заразно, но у меня осталось редкое осложнение. Ревматизм. Я с трудом могу пошевелить пальцами. Это настоящий ад.
– Кому вы рассказываете. – Охранник с пониманием кивнул и рассказал о своих проблемах со спиной. Через минуту он заполнил формуляр за товарища по несчастью и пропустил Милана наверх.
Его отец, на удивление, не смотрел в постели «Кто хочет стать миллионером?», а сидел на полу в позе лотоса. Вокруг него лежали многочисленные фотографии, которые он вытащил из старого фотоальбома. На всех была изображена одна и та же женщина. Ютта, первая и единственная любовь Курта, которая слишком рано и абсолютно бессмысленно ушла из жизни.
– Что ты там делаешь? – спросил Милан и подошел ближе.
К его удивлению, в глазах отца стояли слезы. В первую секунду он испугался, что забыл годовщину смерти матери, но она наступит только летом – уже в пятнадцатый раз.
Какая ирония судьбы.
Все думали, что Куртик будет первым. Остеопороз, гипофункция щитовидной железы, ожирение печени, искривление позвоночника, повышенное давление… Перечень его заболеваний и факторов риска уже в молодые годы был длиннее, чем список покупок большого семейства.
Ютта проявила почти ясновидческие способности, когда отвела Милана в сторону и оживленно-беспокойным голосом сказала: «Если я уйду раньше, то присмотри за отцом. Пока еще он как добротно построенный дом. Простоватый, но надежный и уютный. Превратившись в старую развалину, он не сумеет один позаботиться о себе, и тогда может случиться, что зимой откажет отопление. Или… – Он помнил, как мать шельмовато подмигнула ему перед шуткой, – или у него начнет протекать крыша, как иногда бывает у сумасшедших.
Когда через много лет после ее смерти Курту действительно стало тяжело справляться в одиночку, он, к облегчению Милана, согласился переехать под присмотр опытного персонала, который в случае необходимости ждал его через две комнаты. Так, по крайней мере, ему не придется разделить судьбу своей большой любви, к которой в тот раз помощь пришла слишком поздно.
В тот раз.
Это был необычно холодный летний день на острове Рюген. Ютте нездоровилось, она выпила противопростудный напиток и прилегла, забыв погасить огонь в камине.
Когда Курт вернулся домой после вечерней смены, пламя, занявшееся от случайной искры, уже бушевало в гостиной и начало распространяться на второй этаж. Пожарные были на месте – вероятно, их вызвал кто-то из соседей, так и не назвав своего имени. Они смогли спасти из огня только Милана, который попал в больницу с сильным отравлением угарным газом и переломом черепа. В дыму он потерял ориентацию и упал с лестницы, ведущей в подвал. При лечении травмы головы возникли осложнения, которые потребовали нескольких операций и длительного нахождения в больнице. Когда через несколько недель Милана наконец отпустили, они в тот же день переехали с оставшимися вещами на грузовике в Берлин. Жена погибла, дом сгорел. Ничто больше не держало Курта на Рюгене. Он, как и Милан, никогда туда больше не возвращался.
– Они забрали у меня мой «Плейбой». Поэтому я искал что-нибудь другое для мастурбации. – Вытирая слезу со щеки, отец попытался отвлечь сына от своего эмоционального состояния. Когда Ютта была жива, за каждую непристойную или пошлую шутку она давала ему подзатыльник. Курт шутил, что это и есть причина его лысины.
– А плакал ты почему? – спросил Милан.
– Это слезы радости от встречи с тобой, сынок.
– Почему, папа?
– Честно. Не шучу. Я волновался. Ты бросил трубку на полуслове. Я думал, что-то стряслось.
Он шмыгнул носом, и Милана тут же охватили угрызения совести.
– Ну ты даешь, папа. Почему же не позвонил?
Курт смущенно улыбнулся.
– Не хотел тебе мешать. Я… я и так слишком сильно вмешался в твою жизнь, сам знаешь. Утром, когда сказал, что тебе следовало рассказать Андре всю правду. Я не имел на это право.
Отец осторожно поднялся, стараясь не задеть ни одну фотографию. Немного помедлил, но все-таки решил обнять сына.
– Как же я рад, что у тебя все хорошо.
Милан тяжело сглотнул.
Значит, вот в чем дело. Его старик боялся потерять еще и сына.
Кашлянув, отец выпустил его из объятий.
– А теперь, когда доказал, какой я сентиментальный дурак, встает еще один вопрос: почему ты пришел ко мне так поздно? Если из-за шнапса, должен тебя огорчить, он, к сожалению, закончился.
Они сели. Милан на диван, отец в свое любимое кресло – клетчатое чудовище с подставкой для ног.
– Я должен кое о чем тебя спросить, папа. И прошу быть со мной честным.
– Валяй.
– Что это тебе напоминает?
Милан протянул ему снимок похищенной девочки, который нашел на вилле.
– Кто это?
– Посмотри на обороте.
Курт скептически опустил уголки губ, но сделал, как хотел Милан.
– «Зои, лето на озере»? – прочитал он.
– Речь о том, что стоит ниже.
Глаза Курта округлились от удивления.
– Ах ты, черт. Откуда это у тебя?
Милан пожал плечами. С чего ему начать?
– Эту девочку я сегодня увидел в первый раз. Ее похитили.
Теперь глаза отца увеличились настолько, что грозились вылезти из орбит.
– Что ты такое говоришь, парень?
Милан вкратце описал ему таинственные события, начиная с листка на автомобильном стекле до звонка шантажиста на вилле.
– И что он требует?
Тело Курта напоминало Милану сжатую пружину. Еще одно признание, и его отец подпрыгнет вверх.
– 162 366 евро и 42 цента.
Милану показалось, что отец побледнел еще сильнее, когда услышал эту абсурдно высокую и абсурдно неровную сумму.
– За девочку, которую ты даже не знаешь?
– Да.
Курт снова взглянул на снимок.
– Сколько этой фотографии?
– Не больше двух лет, – навскидку предположил Милан, вспоминая лицо девочки в машине.
– Но как это возможно?
– Ты тоже это видишь? – Милан наклонился к отцу.
Тот кивнул. С дрожащими губами он спросил Милана:
– Это ведь ваш секретный язык из тех времен, да?
Г15A12С2Б1-2С18Б1A13С61
Милан подумал о своей первой любви. Об Ивонн, девочке-блондинке из Бинца, далекой от классического идеала красоты и все равно обладавшей притягательной силой, которую сопровождало определенное экстравагантное чудачество. Без макияжа, без прически, непривлекательно одетая – совсем не так, как другие, «обычные» девочки в его классе, которые пытались привлечь к себе внимание узкими джинсами и глубоким вырезом. Она была ниже других, но для Милана выбивалась из толпы даже на переполненном школьном дворе. Его привлекали прежде всего ее глаза. Большие, умные, бирюзовые – как море у мыса Аркона; при каждой встрече их взгляд дарил ощущение, что она видит его впервые и все время открывает в нем что-то новое. И даже годы спустя – когда вкус какой-то жвачки отбросил его на несколько световых лет назад и напомнил об их страстных поцелуях в плетеной пляжной кабинке – он недоумевал, почему так безнадежно влюбился в эту девчонку-аутсайдера. Наверное, потому, что Ивонн относилась к той редкой породе людей, которые являются не тем, что мир в них видит. А тем, как они сами видят мир. А он полон тайн и загадок, которые нужно расшифровать или создать самому.
Как тот шифр.
– Наш с Ивонн секретный язык. Именно.
