Стоимость камня все росла и росла и вскоре дошла уже до пятидесяти гуаней. Но торги были в самом разгаре: гул голосов не стихал, гости предлагали за нефрит все больше и больше. Даже Линь Юн, до сих пор лишь молчавший, присоединился ко всеобщему гвалту и, видя, что торги кончатся еще не скоро, сразу назвал цену в сто гуаней, но кто-то тут же дал еще больше.
– Господин, нам тогда… – не выдержав, начал было Пэй Цзинчжэ.
Даже если этот камень и не был тем самым нефритом, он все равно привлек всеобщее внимание: развернулась настоящая борьба. К тому же слухи о пропаже нефрита Небесного озера уже давно разошлись по городу, и многие сведущие господа тайно уже знали об исчезновении хотанской драгоценности; именно поэтому появившийся на торгах самоцвет и вызвал гораздо больший ажиотаж, чем все остальные диковины.
– Погоди еще немного, – произнес Фэн Сяо.
Вскоре стоимость камня дошла до трех тысяч лянов. Видя, что гости продолжают накидывать цену, второй господин подал знак, и Пэй Цзинчжэ выкрикнул свою ставку: пять тысяч лянов серебром и десять золотистых жемчужин Южного моря вдобавок.
В зале тут же воцарилась тишина.
Многие гости повернулись на звук и уставились на юношу и его спутников.
Цуй Буцюй сильнее закутался в плащ – до самого подбородка – и сел боком, желая скрыться от ненужных взглядов.
Фэн Сяо нарочно пододвинулся к нему поближе:
– Чего ты так стесняешься? Ты же не юная девица, ну увидят тебя – и что с того?
– Зато вы так себя выпячиваете, что мне не по себе: останусь сидеть рядом – не замечу, как мне ночью во сне голову открутят, – холодно заметил Цуй Буцюй.
Второй господин, рассмеявшись, приобнял его за пояс:
– Пока я рядом, спи без забот, уж я-то сберегу твой сон!
Цуй Буцюй вдруг вскочил и молниеносно отвесил Фэн Сяо пощечину. Все произошло так быстро, что, даже будучи выдающимся мастером боевых искусств, тот не успел ни остановить его, ни уклониться: оплеуха настигла второго господина на полпути.
– Бесстыжий развратник, второй Дэнту Цзы! – при всех обрушился на него Цуй Буцюй. – Мало того, что мою сестру отнял, так еще и меня не пощадил! Я, ничтожный даос, аж в Люгуне попытался скрыться от тебя, но ты и сюда явился! Неужто тебе законы не писаны?!
Даос, на котором теперь сошлись все взоры, говорил гневно, держался грозно. Его суровое лицо побледнело от праведной ярости: всем своим видом он напоминал бамбук, что хоть и гнется под тяжестью снега, но не ломается.
Фэн Сяо даже на миг потерял дар речи: он никак не ожидал ничего подобного. До сих пор Цуй Буцюй покорно терпел, скрывая все свои мысли и чувства, но сейчас вдруг привлек всеобщее внимание, и теперь все присутствующие смотрели на второго господина совсем другими глазами.
«Вот уж точно – в застойной канаве лодка перевернулась! – подумал Фэн Сяо. – Пожалуй, я впервые так оплошал».
016
Договорив, Цуй Буцюй прикрыл рот рукой и зашелся кашлем: чем дальше, тем сильнее. Ему даже пришлось наклониться, и спина его слегка подрагивала: заиндевевший бамбук продолжал сопротивляться ветрам, изогнувшись под весом налипшего снега
За минувшие два месяца известность обители Пурпурной Зари в Люгуне стремительно возросла. Разумеется, не все из присутствующих были местными, но немало нашлось и тех, кто знал Цуй Буцюя. Послышались возгласы:
– Настоятель Цуй!
– Что случилось?
– Вам помочь?
– Да как могут столь гнусные, мерзкие дела твориться средь бела дня! Спускайтесь, настоятель Цуй, мы тотчас заявим властям! – подхватила толпа.
Откашлявшись, Цуй Буцюй горько усмехнулся:
– Господин Фэн – служащий чертога Явленных Мечей, расследует дело о гибели хотанского посла и настаивает, что я как-то причастен к случившемуся, вот и задержал меня. Даже если вы отправитесь к самому уездному главе – бесполезно. Я признателен за ваше участие, но я просто… просто не выдержал.
Он снова закашлялся, да так сильно, что по щекам его покатились слезы. До истинной причины никому дела не было: все видели лишь немощного настоятеля с заплаканными глазами и никак не могли не проникнуться к нему жалостью.
Даже Линь Юн, всей душой восхищавшийся Фэн Сяо, при виде сей сцены невольно задался вопросом: неужели столь возвышенный на вид господин мог оказаться таким подлецом, да еще и нарочно прицепиться к этому чахоточному, который, казалось, и так был на последнем издыхании? Юноше тотчас стало ясно, отчего Второй Фэн пренебрегал обществом его – Линь Юна.
Он уже было начал всерьез раздумывать, не разыграть ли и ему перед Вторым Фэном картину «Си Ши захворала – сердечко ее разбилось», но тут Цуй Буцюй упомянул, где именно служит Фэн Сяо, и вот эта деталь Линь Юна потрясла еще больше. Поскольку семейство Линь было вхоже во дворец, юноша знал куда больше обычного человека из цзянху, а потому был наслышан о том, что крылось за тремя словами «чертог Явленных Мечей». Прежде он не знал, кем был Второй Фэн, и смел вынашивать в его отношении неподобающие намерения. Теперь же, вспоминая об этом, Линь Юн мог только посмеяться над собственной самонадеянностью.
Торги палат Драгоценного Перезвона вынужденно приостановились. Распорядитель, хоть и был человеком чрезвычайно находчивым, замер в изумлении, не зная, что и делать. Фэн Сяо тем временем расхохотался.
– Говорят, что отведать одновременно и рыбы, и медвежьей лапы невозможно, но я стремлюсь заполучить все лучшее. Ваша младшая сестра прекрасна, точно белый нефрит, нежна, словно свежевыпавший снег, вы же – умны и находчивы. Что удивительного в том, что я хочу распоряжаться вами обоими? Чертог Явленных Мечей стоит в глазах государя наособицу – да и к чему приплетать закон из-за такого пустяка? А-Цуй, твою сестрицу я уже приручил, а ты все никак не подчинишься. Ежели согласишься остаться, то ручаюсь, отныне будешь вкусно есть да крепко пить, ни в чем не познаешь нужды и обиды от меня никакой не стерпишь!
Он зло улыбнулся Цуй Буцюю, словно у того и впрямь была младшая сестра, которую Фэн Сяо забрал в свою опочивальню любовницей.
«У тебя планы, достойные самого Чжан Ляна, а у меня – осадная лестница. Терять нечего, так не проще ли разбить треснутый горшок? И кто кого теперь боится?» – подумав так, Цуй Буцюй холодно усмехнулся и заговорил:
– Да разве ты способен привязаться к кому-то по-настоящему? Сестра рассказала мне о таких твоих пристрастиях, что и говорить-то совестно! Ты мало того, что раздеваешься донага да заставляешь ее хлестать тебя кнутом, так еще и чем больнее, тем лучше! А если она бьет тебя недостаточно сильно, ты потом еще и ее истязаешь до полусмерти. Что, думал, никто о том не прознает?!
Поднялся гвалт.
Пэй Цзинчжэ молчал. Его уже трудно было чем-либо удивить, и теперь он с каменным лицом наблюдал за тем, как эти двое хаяли друг друга на чем свет стоит, втаптывая в грязь свое доброе имя.
Линь Юн открыл рот от изумления, на лице его явственно читался испуг. В голове юноши не укладывалось, чтобы столь благородный Фэн Сяо мог втайне предаваться подобным развлечениям. Пусть он и сам праведностью не отличался, но, по крайней мере, таких дурных пристрастий не имел…
Уголки рта Фэн Сяо дернулись.
Он-то думал, что быстро нашелся с ответом и достаточно жестко осадил даоса, но оказалось, что за одними высокими горами скрывались другие – еще выше прежних. Иными словами, он никак не ожидал, что встретит достойного противника, и что из ниоткуда появится какой-то Цуй Буцюй, еще более острый на язык, чем он сам.
Так они и застыли, сверля друг друга взглядами. Наконец Фэн Сяо решил заключить краткое перемирие и вернуться к делу.
Он одернул рукава и обратился к распорядителю:
– Это частные дела семейства Фэн, посторонним не стоит из-за них беспокоиться. Ежели у кого-то остались сомнения, можете обратиться в чертог Явленных Мечей. Торги еще не закончились, нельзя же оборвать все так, на полпути, верно?
Словно очнувшись ото сна, распорядитель поспешно заговорил:
– Перед вами прекрасный нефрит, и кому он достанется – до сих пор неясно. Господа, прошу вернуться на свои места!
Цуй Буцюй снова уселся. Теперь он выглядел спокойным и беззаботным. Хоть настоятель и очутился в руках Фэн Сяо совершенно случайно, теперь это стало частью игры, которую он вел. И раз уж ему пришлось самому стать одной из фигур на доске, уйти раньше времени он никак не мог, но зато мог позлить второго господина.
Гости, по-видимому, еще не пришли в себя от разыгравшейся только что сцены, прервавшей торги: стоимость нефрита так никто больше и не поднял, и камень, разумеется, ушел в руки Фэн Сяо. Затем выставили еще несколько редких вещиц, и все точно так же принялись наперебой давать свою цену. Впрочем, второго господина больше так ничего и не заинтересовало: дождавшись конца торгов, он вместе с Пэй Цзинчжэ и Цуй Буцюем покинул палаты Драгоценного Перезвона и возвратился во дворик Осенних Гор.
– Ну и остер же ваш язык, настоятель Цуй! Сказали всего-то пару-другую слов, а от доброго имени господина камня на камне не осталось! – припомнил Цуй Буцюю случившееся на торгах Пэй Цзинчжэ. Юноша все еще немного сердился: уступая Фэн Сяо в красноречии, он не смог вовремя придумать достаточно хлесткий ответ, дабы опровергнуть вымышленные обвинения. К тому же Пэй Цзинчжэ понимал: вступи он в спор с даосом при всем честном народе, зрители бы только еще больше уверились в правдивости слов настоятеля.
– Благовоние Безысходности все еще действует на мое тело – и все по вашей милости. Бросил пару фраз, чтобы отвести душу да выместить гнев, что тут такого? Вам бы стоило благодарить меня за то, что я сохранил вам еще хоть какое-то лицо и не стал сплевывать кровь при всех, дабы убедить, что злюсь не просто так, и слова мои не беспочвенны.
Теперь Цуй Буцюй говорил ровно, спокойно: ни следа той нарочитой ярости и напускной суровости, какие он показал в палатах Драгоценного Перезвона. Обуздав свой гнев, он теперь мирно сидел, безмятежный, словно далекие горы или легкие облака.
Но Пэй Цзинчжэ уже рассердился не на шутку:
– Так выплюнь кровь сейчас, мы посмотрим! – огрызнулся юноша.
Не успел он произнести это, как Цуй Буцюй закашлялся, по губам его заструилась алая жидкость, а одежду мигом испачкали брызги.
Пэй Цзинчжэ опешил.
Не на шутку перепугавшись, он подскочил на добрых три чи вверх и чуть не кинулся к настоятелю: посмотреть, все ли с тем в порядке. Но тут до него донесся тихий голос Фэн Сяо:
– Болван, это сок тутовника.
Тогда только Пэй Цзинчжэ пригляделся и увидел, что цвет жидкости был не бордовым, как выглядит обычно человеческая кровь, а красновато-лиловым.
Юноша потерял дар речи.
Подняв рукав, Цуй Буцюй невозмутимо вытер сок с губ: разоблачение ничуть не смутило его.
– Поперхнулся, – пояснил он.
У Пэй Цзинчжэ задергался глаз. Он припомнил, что в палатах Драгоценного Перезвона им подавали плодовые напитки. Цуй Буцюй заказывал сок тутовника; оставалось только предположить, что все это время он держал его во рту, не глотая. Непростое дело!
– Эх, Цюйцюй, чем дольше я на тебя гляжу, тем больше ты мне нравишься, – с улыбкой заговорил Фэн Сяо. – Ты точно не хочешь присоединиться к чертогу Явленных Мечей? Место четвертого господина ждет тебя, а я обещания держу: как известно, если уж слово вылетело из уст достойного человека, то его и на четверке коней назад не вернуть.
– Из уст достойного человека, – заметил Цуй Буцюй. – А разве ж вы – достойный человек?
– Ладно, допустим, достойным человеком меня не назвать, – не сдавался Фэн Сяо, – но раз уж так, то на слово подлеца должно хватить хотя бы пары коней? Или же твое положение в управе Левой Луны еще выше, чем я предполагал?
– Я уже говорил вам: я никогда даже не слышал ни о какой управе, – ответил Цуй Буцюй.
– Тогда обсудим этот нефрит, – резко сменил тему Фэн Сяо.
Он велел Пэй Цзинчжэ положить выкупленную диковину на стол. Самоцвет сверкал, переливаясь в солнечном свете. Грани его были столь гладкими, что все трое почти могли разглядеть в зеленоватом камне собственные отражения.
– Кроме меня в торгах за камень участвовало еще шесть человек, – продолжил второй господин. – Ты знаешь, кто они?
Цуй Буцюй хмыкнул в знак согласия и заговорил:
– Линь Юн из горной усадьбы Яньдан, богатый хотанский купец Чжоу Пэй, Цуй Хао из болинского семейства Цуй, Гао Нин из Когурё и Чжан Иншуй из семьи Чжан, живущей в Аньлу.
Он как будто знал, что Фэн Сяо спросит именно об этом, потому что назвал всех участников и их происхождение на одном дыхании, даже не задумавшись.
– И кто из них показался тебе наиболее подозрительным? – спросил второй господин.
Пэй Цзинчжэ думал, что настоятель ответит что-то вроде: «А мне-то откуда знать!», но на сей раз тот оказался необычайно сговорчив.
– Чжоу Пэй, – ответил Цуй Буцюй. – Его отец – тюрок. Поговаривают, что он приходится двоюродным братом самому Фо Эру, или же Уху Будды – лучшему бойцу при Бага-Ышбара-хане. А еще воин из Когурё, Гао Нин.
017
Чжансунь Бодхи был отнюдь не из тех людей, кто любит предаваться чувственным наслаждениям. Сторонний человек и вовсе мог бы подумать, что он склонен к самоистязанию. Часы досуга в управе Левой Луны мужчина проводил, заваривая чай и читая сутры, и жизнь его могла бы показаться даже скучнее и аскетичнее, чем у настоящего монаха. Для него это, впрочем, было вовсе не в тягость: его, напротив, все устраивало.
Сейчас же он очутился в покоях той, к кому слетались все мужчины города, и смотрел на грациозный танец. Кружились вихрем белоснежные лодыжки, звенели бубенчики на золотых браслетах, но Чжансунь Бодхи ни на миг не разомлел: сидел прямой, как стройная сосна, сцепив руки перед собой, и перебирал пальцами четки, наблюдая за действом столь пристально и сосредоточенно, что, казалось, не любовался танцем, а созерцал движения мастера, овладевшего непревзойденным боевым искусством.
Будучи обитательницей переулка Весенних Ароматов, барышня Юньюнь успела повидать всякое и лишь поэтому спокойно станцевала даже под столь испытующим взором. Все вокруг превозносили ее мастерство, словно величайшую драгоценность, но сама девушка прекрасно понимала, что, в сущности, была не более чем ряской на поверхности воды, тщетно бьющейся в сетях рыбкой, что не в силах сама выбирать свою судьбу.
– Красиво? – с улыбкой спросила она, вытирая легкую испарину со лба платком, поданным служанкой.
– Красиво, – коротко ответил Чжансунь Бодхи, но отчего-то для Юньюнь эта простая похвала прозвучала куда более искренно и серьезно, чем иные пространные славословия.
– Тогда сегодня вечером вы… – начала Юньюнь, но, не договорив, умолкла.
Конечно, гостя она принимала у себя не впервые, но в этот раз у нее язык не повернулся закончить. Быть может, дело было в том, что Чжансунь Бодхи выглядел слишком порядочным человеком, настолько, что совсем не походил на того, кто станет проводить время в веселом доме.
Вдруг ее гость поднялся и теперь стоял к ней вплотную. Все напускное спокойствие мигом слетело с Юньюнь, шею обдало жаром, щеки запылали, она хотела было шагнуть назад, но ноги не слушались. Мужчина заговорил, и она почувствовала на себе его дыхание:
– От вас исходит дивный аромат.
Танцовщица залилась краской, даже уши ее заалели.
– Это… это мандарин с травянистыми и древесными нотками.
– Очень приятный запах, – еще раз похвалил Чжансунь Бодхи.
Они практически прижимались друг к другу: сильная рука обвивала тонкую талию барышни Юньюнь так крепко, что девушка даже шелохнуться не могла. Сердце ее билось все чаще и чаще. Мужчина рядом с ней казался сейчас прекраснее и сильнее всех, кого она когда-либо видела, к тому же их некогда связала сама судьба.
– Вы сами его составили? – спросил он.
Вконец растерявшись от нахлынувших чувств, барышня Юньюнь утратила всякую бдительность и призналась:
– Нет, мне помогли.
– Сможете попросить свою помощницу и мне кое-что смешать?
– Ладно… – пробормотала Юньюнь, вдруг обнаружив, что ее выпустили из объятий. Девушка недоуменно взглянула на Чжансунь Бодхи
