– Твоя бабушка будет вне себя, узнав, что я кремировала пиццу.
– Ага. – Полли смотрит на свои руки, а я продолжаю болтать всякую чушь о катастрофе с пиццей, получая в ответ только хмыканье.
Мы пьем чай в неловкой тишине, каждый звук приборов о тарелки оглушает. Мне очень не хочется этой неловкости, но без нее не получается. Полли едва прикоснулась к своей порции, гоняя вилкой фасолины по тосту.
– Ну и тишина, да? – говорю я. Скорее утверждение, а не вопрос.
– Спасибо за чай. – Она отодвигает тарелку.
– Пол… – зову я, помедлив, и она смотрит на меня, явно торопясь поскорее подняться обратно к себе. – Знаю, что все совсем не в порядке, поэтому даже не собираюсь задавать глупые вопросы, но я правда беспокоюсь о тебе. Хочешь поговорить о чем-нибудь? Обо всем? Или о чем захочешь?
Она отводит взгляд, а потом тихонько произносит:
– Это невыносимо…
– Понимаю. – Отталкиваю тарелку на середину стола, к той, что отодвинула Полли.
– Почему это не могла быть просто пятница…
– О чем ты?
То же самое она говорила и в больнице.
– Вчера. Почему папа не пошел на работу, а мама не осталась с Тедом на весь день, как в любую другую пятницу? Тогда ничего бы не случилось. – Ужас от осознания читается в каждой черточке ее лица.
Я тянусь к ней и накрываю ее ладонь своей, отчасти ожидая, что она отстранится, но этого не происходит.
– Поверь мне, я думала точно так же, когда узнала новости, – вздыхаю я. – Что, если бы они отменили свою встречу? Что, если бы они поехали в другой день? Если бы остановились что-то починить или застряли бы в пробке из-за ремонта дороги, отсрочив свою поездку на несколько минут или даже секунд, – и тогда никакой аварии не было бы. Но нельзя так думать, просто нельзя.
Полли вся дрожит, я чувствую это по ее руке.
– Их там не должно было быть, – повторяет она.
– Но они были, Пол. И никто из нас тут ничего поделать не может.
Она смахивает слезы со щек.
– Можно я теперь пойду, пожалуйста?
Я киваю.
– Если захочешь поговорить, я здесь. Понимаю, что лучше тебе от этого не станет, но я здесь, когда ты будешь готова…
Полли уже на середине лестницы.
Апрель
Глава пятая
У меня такое чувство, что Тед прыгает по мне уже несколько часов. Используя мои бедра как батут, он держится за шею для равновесия, попутно дергая меня за выбивающиеся из хвоста волосы. И чем больше я ойкаю, тем смешнее ему становится. Пригибаюсь, уворачиваясь от его локтя.
– Тед, думаю, уже хватит, – не выдерживаю я.
– Еще пять минуточек! – широко улыбается он. А как я постепенно узнаю, Тед так отвечает на все – а потом попросит еще пять минуточек, и еще, и так далее.
Я шлепаю себя по щекам, пытаясь чуть-чуть встряхнуться, и тут же жалею об этом, когда Тед, увидев это, тут же повторяет за мной – шлепает себя по щекам и хохочет.
– Тетя Бет просто немножко устала, Тед. Ей надо проснуться.
– Просни-и-и-ись! – вопит он мне в ухо. – Так лучше?
– М-м-м, гораздо лучше. – Я похлопываю его по ножке.
До недавнего времени причиной моего разбитого состояния, включая изнеможение или истощение, было, по словам мамы, небрежное отношение к здоровью: слишком много алкоголя, слишком мало сна, перекусы на бегу и кое-как и отвратительная привычка бездельничать, не выходя на улицу и смотря сериалы целыми сезонами. Люди в соцсетях без конца твердят, как важно заботиться о себе, но на самом деле устраивать себе выходной можно, только если ты при этом идешь в спортзал, или быстренько пробегаешь десять километров, или если ты мама-фрилансер (брр-р-р), или выбираешься из-под одеяла, чтобы повторять всякие аффирмации, прилепленные на стикерах к зеркалу. До аварии Эмми как раз начала этим всем увлекаться: увидев, что ее любимая блогерша, тоже мама, расклеила мотивационные карточки по всему дому, Эмми и себе заказала целую упаковку. Это были, к моему удовольствию и несчастью Эмми, простые белые прямоугольники с черным текстом, то есть я могла при помощи одной лишь замазки и черной ручки менять смысл. Так, я заменила «Сначала дело – передохнём потом!» на «Сначала дело – передохнем потом!», а она заметила это, только прочитав фразу вслух.
Мы с Тедом сегодня не собираемся к Эмми. Мама с Полли заедут к ней днем, а завтра – мы с папой и, может быть, с Тедом. Час за часом сидеть со «спящей мамочкой» ему скучно, и он начинает капризничать. Его можно понять, но ведет он себя громче и активнее, чем положено в такой серьезной обстановке. Женщина из соседней с Эмми палаты умерла на прошлой неделе. Ее родители дали согласие отключить ее от аппаратов. Мы видели их почти каждый день, сочувственно кивали друг другу, сталкиваясь на входе или выходе, и вид пустой палаты подействовал отрезвляюще. Мы с папой потом всю дорогу домой так и промолчали, не в силах ни о чем говорить.
С кухни доносится грохот, и я быстро оборачиваюсь. Это Полли ищет что-то в буфете.
– Пол, все хорошо?
– Ага.
Примерно такой диалог у нас и происходит по несколько раз в день. Ничего с ней не хорошо, это я точно знаю, и она знает, что я знаю, но мы так и ходим вокруг да около.
– Хочешь чаю? Я приготовлю.
– Нет, спасибо.
– Может, горячего шоколада?
– У нас его нет.
– А. Ну ладно. Сэндвич с беконом? – В моем голосе уже слышатся нотки отчаяния.
– Бекона нет. – Она распахивает дверцы и показывает на опустевшие полки. – И хлеба тоже.
– В морозилке есть, – успокаиваю ее я.
– Уже нет. Вчера достала последний. А новая буханка просто так не появится.
– Что ж, очевидно, мне пора за покупками. Если честно, я откладывала этот момент. Пыталась оформить заказ самовывозом, но слотов для заказа не осталось, – оправдываюсь я, так как в ее голосе мне слышится упрек.
– Почему ты просто не можешь пойти в магазин? – прищуривается Полли.
Начинаю жалеть, что вообще ввязалась в разговор. Теперь у нас напряженная атмосфера из-за хлеба.
– Могу. И пойду. Твои бабушка с дедушкой скоро приедут. Посмотрим, может, успею быстренько выскочить за покупками, пока папа с Тедом, а вы с бабушкой в больнице.
Полли что-то бормочет, но не могу разобрать что.
– Что ты сказала?
Она хлопает дверцей шкафчика, и я подпрыгиваю от резкого звука.
– Я сказала, – с нажимом повторяет она, – просто возьми Теда с собой. Мама только так и ходит за покупками.
– Точно, – соглашаюсь я. – Ты права.
Живя у родителей, я в основном заглядывала в местный магазинчик или рассчитывала, что мама сама поедет и привезет полные сумки, как всегда. За все свои тридцать лет в родительском доме мне никогда, в общем-то, и не приходилось покупать продукты на неделю – с ребенком или без ребенка на руках. У меня чудовищная нехватка опыта не только в походах по магазинам и заботе о детях, но и в принципе в том, чтобы быть взрослым человеком, который все контролирует. Я не контролирую ничего, от слова «совсем».
Хватаю блокнот и висящую на холодильнике ручку и записываю: «Кетчуп, хлеб, горячий шоколад».
– Я не имею в виду, что тебе надо идти прямо сейчас. – Полли достает откуда-то мятую пачку чипсов.
– Ну, не откладывать же на завтра то, что можно сделать сегодня. – Я добавляю в список чипсы. – Что еще нам нужно?
– Все как обычно, наверное, – пожимает плечами она.
– Точно, – отвечаю я, не имея ни малейшего понятия, что значит «как обычно». – Хочешь с нами? Выберешься из дома ненадолго, покажешь, что тебе купить.
– Мне не пять лет.
– Нет, конечно нет. Я просто подумала, что мы втроем лучше справимся. – Судя по разговорам, работенка предстоит та еще.
– Нет, спасибо. Можешь оставить меня одну дома. Мама с папой оставляют.
Я поднимаю бровь. Полли действительно и раньше оставляли одну, но только изредка, когда Эмми с Дугом нужно было за чем-то сбегать. Смотрю на часы: ее бабушка с дедушкой приедут с минуты на минуту, и она просто снова спрячется в своей комнате, так что вряд ли я чем-то сильно рискую.
Ищу по кухне пакеты. Единственный ящик, который я еще не проверила, похоже, застрял, так что я дергаю его изо всех сил и улыбаюсь, когда он открывается. Только неделю назад Эмми заставила меня посмотреть видео на «Ютьюбе», где женщина складывала пачку пакетов из супермаркета в крошечные треугольнички, которые потом аккуратно уложила в другой пакет. Видео называлось как-то вроде «Лайфхаки для занятых мамочек», и я тогда сказала Эмми, что это самое прискорбное зрелище из тех, что я видела.
Полли смотрит на открытый ящик не отрываясь. Меня тоже больше всего трогают какие-то мелочи – они напоминают, что Эмми не дома, а в больнице. Но у нас хотя бы есть надежда, что Эмми вернется, а видеть что-либо, связанное с Дугом, попросту невыносимо. Мне пришлось задвинуть его тапочки под кресло – понятия не имею, что со всем этим делать, и никто не говорит. Наверное, Эмми должна разобрать его вещи, но, даже будь она здесь, ей бы хотелось видеть эти тапочки на Дуге, а не решать, отправить их в кучу «на выброс» или «на благотворительность».
Вытаскиваю пять сложенных треугольничков и кладу на столешницу. Понятия не имею, сколько вообще нужно брать пакетов для покупок на неделю, но что есть, то есть. Закрываю ящик, и он снова застревает так, что я не могу ни открыть его, ни закрыть до конца. Лезу в ящик с приборами.
– Что ты делаешь? – Полли подходит ближе.
– Кажется, что-то упало и застряло за ящиком. Я пыталась его открыть, а его заело, так что ищу щипцы или что-то длинное – вдруг смогу достать, – поясняю я, роясь в деревянных ложках и лопаточках.
– Дай я. – Полли хватает длинную узкую лопаточку, засовывает ее как можно дальше и крутит.
Ящик отказывается двигаться.
– Погоди, дай я попробую, – предлагаю я. Протягиваю руку, но она не отпускает лопаточку. – Пол? Можно мне?
Она нехотя уступает мне место. Я проталкиваю инструмент как можно дальше, не шевеля, а используя как рычаг, и высвобождаю то, что застряло, в процессе выдернув с роликов сам ящик, и он проваливается в тот, что ниже. Полли бросается вперед и, отпихнув меня, запускает руки внутрь.
– Господи, Пол, да что на тебя нашло?
– Ничего.
– Тогда почему ты так суетишься?
– Просто хотела тебе помочь, – странным тоном отвечает она, пряча что-то за спиной. Выглядит как конверт. Полли кивает в сторону ящика: – Теперь можешь поставить его на место.
– Поставлю, – киваю я. – Что у тебя там?
– Ничего.
– Дай посмотрю? – делаю шаг к ней, увидев краешек рукописного текста.
Почерк сестры я узнала бы где угодно. Выхватываю конверт, игнорируя возмущение Полли, – выглядит как официальное письмо и явно уже прочитанное. На другой стороне напечатан обратный адрес, а письмо начинается с «Уважаемые мистер и миссис Лэндер». Разворачиваю. Это письмо из банка с подтверждением встречи по поводу ипотеки и списком необходимых документов. Ничего странного или необычного в нем нет, но Полли побелела как мел.
– Почему ты так хотела его забрать? – удивляюсь я. – Или в ящике спрятано еще что-то, что мне придется вытаскивать?
Полли качает головой, так и не отводя взгляда от напоминания из банка. Я снова смотрю на письмо и в этот раз замечаю то, что Эмми надписала на конверте от руки и обвела розовым маркером: «Суббота, 23 марта, 11 утра». Перечитываю снова и снова, сверяю с датой в самом письме, чтобы убедиться, что Эмми ничего не перепутала. Она не перепутала, но тогда получается полная бессмыслица. Суббота, 23 марта, должна была наступить только неделю спустя пятницы, 15 марта, когда они возвращались в день аварии. Пятница, настоящая дата той встречи, железно отпечаталась у меня в памяти. Объяснений такому несоответствию может быть множество: ошибка администратора, изменившиеся планы. Но тогда почему письмо так тщательно запрятали?
– Полли, что происходит?
– Ничего. Я просто помогала тебе починить ящик, вот и все, – широко распахнув глаза, мотает головой она.
– Я запуталась. – Перечитываю письмо и снова проверяю конверт. – Дата не та, верно?
– Я вообще об этом ничего не знаю, – отрезает Полли.
– Но ты знала, что в ящике письмо из банка?
– Да какая разница, что за дата стоит на дурацком письме? Никакой ипотеки уже не будет, разве нет? – Она повышает голос, и Тед оборачивается.
Я широко улыбаюсь ему, показывая, что беспокоиться не о чем, и он возвращается к своим игрушкам. Полли бегом взлетает по ступенькам, так и не закончив разговор. А может, и закончив. Уже начинаю привыкать, что наши редкие беседы обрываются, когда того хочет Полли.
Ломаю голову, пытаясь придумать логическое объяснение одновременно и неверной дате в письме, и реакции Полли на него. Это же просто письмо, пустяки. И тем не менее. Пытаюсь поставить ящик обратно, но получается не очень. Эмми точно говорила, что в тот день они собирались в банк обсуждать условия ипотеки. Поэтому Дуг взял отгул на пятницу, а мама с папой сидели с детьми, когда я никак не могла завести машину. Если же они не собирались в банк, почему Полли так странно вела себя из-за письма с неверной датой? А если они поехали в другое место, зачем им было врать?
