– Я тоже волнуюсь, справлюсь ли, – признаюсь я. – Но, может, Эмми с Дугом больше верили в меня.
– Да. Возможно.
– Черт возьми, папа! Ты мог хотя бы притвориться, что тоже веришь в это? – Мы редко ругаемся, но сейчас он будто принял сторону мамы.
– Прости, милая.
Я не спрашиваю, извиняется ли он потому, что не имел в виду ничего такого, или потому, что не может скрыть своих сомнений. Думаю, последнее. Но я не меньше остальных удивлена, что Эмми с Дугом сочли меня самым подходящим опекуном своим детям. Особенно Дуг, который как-то сказал мне, что я напоминаю ему подростка, запертого в теле взрослого, как в фильме «Из 13 в 30». И сейчас я гадаю, он действительно одобрил это решение об опекунстве или просто решил поддержать Эмми, которая после рождения Теда из-за бури эмоций, любви и гормонов вдруг панически испугалась смерти.
Они гипотетически обсуждали то, что в реальности казалось невозможным. Может, Дуг вообще всерьез не задумывался об этом. Только они с Эмми знали, о чем договорились и почему, но сейчас никто из них нам этого объяснить не может.
Мы наблюдаем, как таксисты высаживают и забирают людей у больницы. Женщина в инвалидной коляске, примерно маминого возраста, снимает кислородную маску и закуривает прямо под знаком «Курить запрещено».
– Мама считает, что Полли с Тедом лучше пока пожить у нас, она за ними присмотрит. – Папа, может, и не поддержал меня сразу же в вопросе опекунства, но по его тону понятно, что и мамино желание ему тоже не по душе.
– Но Полли не хочет жить у вас, она хочет остаться в собственном доме. Мы не знаем, сколько времени пройдет, а мама, ну, моложе она же не становится, верно? Пап, я знаю, что ее мучает артрит, и видела, с каким трудом ей даются обычные движения руками.
Мама никогда не жалуется на боль, но я вижу, что ей больно, по тому, как она сжимает и разжимает пальцы.
Папа поворачивается ко мне:
– Только при ней так не говори.
– Почему?
– Ты же ее знаешь. Гордая до невозможности. Ненавидит суету. И не хочет, чтобы ее жалели.
Он прав. Мама всегда преуменьшала, как ей тяжело, и пришла бы в ужас, обнаружив, что мы заметили, как ей становится хуже. Я обещаю папе, что ничего не скажу, но предлагаю мягко напомнить ей, что бегать по дому с утра до вечера ей будет физически тяжело. Она, конечно, гораздо лучше меня умеет обращаться с детьми, но это я произношу про себя. Что бы мы ни сделали, выигрышного решения у этой ситуации нет. Детям нужны их мама с папой.
Мы еще какое-то время наблюдаем за жизнью вокруг больницы, пока папа не хлопает себя по коленям со словами:
– Ну что ж…
Фраза-сигнал, что пора идти. Я не двигаюсь с места.
– Бет, милая? Все хорошо?
– Нет. Я не хочу быть здесь.
– Знаю, солнышко. Но ты должна. Ты нужна своей сестре. И Полли с Тедом тоже.
– Пап, а что, если я не гожусь для этого?
Что, если мама права?
Он накрывает мою ладонь своей и сжимает.
– Чье мнение для тебя важнее всех на свете, которое ты ценишь больше других? – Глядя на мое растерянное выражение, он добавляет: – Вероятно, оно делит первое место с Джори.
– Эмми.
– Так и всегда было, – кивает папа. – А кто, принимая такое важное решение, подумал, что ты справишься?
– Эмми. – Вытираю нос рукавом куртки.
Папа смотрит на меня. Знакомый взгляд, его традиционное: «Ну вот тебе и ответ», – после чего он поднимается и протягивает мне руку, помогая встать. Моя сестра верила, что я справлюсь. Как я надеюсь, что она не ошиблась.
Занавеска в окне соседнего дома снова колыхнулась. После эмоционального дня и пробки на обратном пути из-за ремонта дороги мне хочется прижаться к стеклу и прокричать: «Хотите сфотографировать?» – но я напоминаю себе, что Альберту уже за восемьдесят, а я веду себя как параноик, потому что так и не извинилась перед ним за то, что меня стошнило в его лаванду.
Остановившись у дома Кейт, мы забрали Теда, и теперь мама несет его домой.
– Бет, хочешь, мы зайдем? Поможем тебе приготовить чай, детей уложим?
– Ну… если вы хотите, я не против. – Я вообще-то и рассчитывала, что они зайдут и помогут, и мне даже в голову не приходило ничего другого.
Мама выглядит измотанной. Я уже собираюсь ей об этом сказать, но вспоминаю наш разговор с папой на лавочке. Меня немного удивило, что она спрашивает, хочу ли я, чтобы она зашла. Наверное, папа и ей что-то сказал.
– Мы поедем домой, правда, дорогая? – приобняв маму за плечо, говорит папа. – Бет знает, что мы рядом, на этой же улице, и, если ей что-то понадобится, мы приедем утром.
Мама медлит, затем кивает и передает мне Теда:
– Он уже попил чай у Кейт, а для вас с Полли в холодильнике есть пицца и салат, я утром привезла – решила, что ты не захочешь заморачиваться готовкой. Позвоню тебе попозже, на всякий случай.
– Ага. Хорошо, – соглашаюсь я.
Полли поднялась к себе, еще когда мы приехали.
Мама с папой идут по подъездной дорожке к машине, и Тед кричит им вслед:
– Деда, сделай бип!
Папа поднимает вверх большой палец, а я поудобнее перехватываю малыша, и мы вместе наблюдаем, как они садятся в машину. Тед машет изо всех сил, а я чувствую, что вот-вот расплачусь. Папа нажимает на гудок, и Тед хихикает.
– Би-и-ип! Ты тоже сделай, тетя Бет!
Я выдаю «бип», и Тед, тут же нахмурившись, сообщает, что вышло как минимум слабо. Я «бибикаю» активнее, и он хлопает в ладоши, а потом внимательно вглядывается мне в лицо.
– Ты грустишь? – спрашивает он.
А я и не знала, что плачу, но теперь, когда он заметил, не могу сдержаться. Он обнимает меня за шею и предлагает:
– Хочешь сока?
И я смеюсь и плачу одновременно.
Я включаю Теду телевизор и пытаюсь докричаться до Полли, узнать, нужно ли ей что-нибудь, но приглушенный ответ звучит как «нет». Я кричу в ответ, что сначала уложу Теда, а потом разогрею нам пиццу, если она хочет. Тишина. Взбегаю вверх по лестнице за пижамкой Теда, но тут же несусь обратно, услышав стук в дверь. Может, мама решила, что меня все-таки нельзя оставлять без присмотра.
– О. Здрасте.
На крыльце стоит Альберт, сосед. На нем шерстяной бежевый кардиган не по размеру, одной рукой он крутит слуховой аппарат, который при этом как-то странно высоко пищит, а в другой у него букет белых цветов.
– Простите мою бесцеремонность, Бет, – вы же Бет, верно? Кажется, мы не знакомы, – здоровается он.
– Да, то есть нет. Да, я Бет, и нет, мы не знакомы. – Я чувствую, что краснею. – Рада познакомиться. – «Мне так жаль, что меня стошнило в вашу лаванду», – мысленно продолжаю я.
Наступает неловкая пауза: я вежливо улыбаюсь и жду, пока он сообщит, зачем постучался.
– Простите, вы, должно быть, так заняты. Я просто хотел подарить эти цветы. – Он вручает мне букет.
– Ой. Э-э, спасибо.
– Это подснежники, – добавляет он, будто это все объясняет.
– Мило, – киваю я. Неужели сейчас подходящее время?
Он внимательно смотрит на меня:
– Ваша сестра говорила, что это ее любимые…
– Ой, конечно, да.
Кажется, что-то такое я припоминаю. Наверное. Никогда не обращала внимания на болтовню о цветочках. Альберт выглядит смущенным, и я ощущаю укол вины. Эмми бы оценила такую заботу.
– Спасибо вам, Альберт. Это правда очень мило с вашей стороны. Эмми часто о вас говорит.
Он улыбается:
– Это первые цветы в году, глашатаи весны. В феврале я обычно передаю Эмми букетик-другой через забор, но в этом году они запоздали, а потом… – Он медлит. – Мне ужасно жаль Дугласа, он был хорошим парнем. Чудовищное потрясение для всех вас. Надеюсь, Эмми скоро поправится.
Так как он уже отступает от двери, мне не хватает храбрости сказать ему, что Эмми может вообще не стать лучше, и вместо этого я обещаю завтра отвезти ей подснежники. На этих словах лицо Альберта оживляется, так что я решаю не портить приятную беседу извинениями за свое поведение. В следующий раз извинюсь.
Возвращаюсь в гостиную и начинаю готовить Теда ко сну, на что он громко возмущается, что ему больше не дают смотреть детскую передачу. Я еще и ухитряюсь надеть на него подгузник задом наперед, о чем мне говорит спустившаяся за водой Полли. Лицо у нее покраснело и все в пятнах, но на мой вопрос она отвечает, что все хорошо, хотя это явно не так.
Я натягиваю на Теда подгузник еще раз, на этот раз правильно, затем застегиваю пижамку, которая ему настолько велика, что мне приходится закатывать штанишки на поясе.
– Это не Теда, – серьезно сообщает мне он.
– Пижама точно твоя, – возражаю я. – Из твоего ящика.
– Если вещи большие, то они из «ящика на вырост», – доносится голос поднимающейся по лестнице Полли. – Мама покупает одежду на размер больше на распродажах про запас.
Я только таращусь ей вслед. Ну конечно, Эмми так делает. Не могу сказать, что я удивлена этой системой «ящика на вырост», учитывая, что она всегда запаковывает в вакуумные мешки весь летний гардероб, а также смотрит лайфхаки по складыванию вещей на «Ютьюбе».
Сверяюсь с инструкциями на коробке замороженной пиццы и неприлично долго разбираюсь, какой режим духовки включить. Уже хочу позвать на помощь Полли, но понимаю, что это выглядит жалко. Тем более что духовка вроде бы начала разогреваться, так что остается надеяться, что я выбрала нужный вариант.
В доме тихо, только по телевизору идет сказка на ночь на детском канале. Надо уложить Теда в кроватку, но пару мгновений я просто стою, впитывая атмосферу дома, где присутствие Эмми с Дугом чувствуется во всем. На холодильнике висят записки от руки о записи к стоматологу и чемпионате по плаванию, в котором участвует Полли. У раковины на сушилке стоит недавно политый цветок. На спинке обеденного стула висит толстовка Дуга. Взгляд останавливается на полочке для специй на стене, и я впервые замечаю, что крошечные баночки расставлены в алфавитном порядке. И как я раньше не обращала внимания? Мне становится смешно и так хочется поделиться с Дугом! Подразнить вместе Эмми за ее привычку все сортировать и залеплять этикетками, как мы обычно делаем. В прошлый раз, когда мы ее подкалывали на эту тему, она вылетела из комнаты вне себя от ярости, вернулась со своим принтером для этикеток, напечатала две и прилепила нам на чашки – с надписью «Придурок». Мне безумно хочется сейчас сидеть на диване с чашкой чая и наклейкой-«придурком» и чтобы Эмми суетилась на кухне, готовила ужин и укладывала Теда спать. Не я должна все это делать, это неправильно.
Спрашиваю Теда, хочет ли он теплого молока. Он озадаченно смотрит на меня, но соглашается. Не знаю, может, он уже и не пьет теплое молоко перед сном. Когда-то точно пил. Как странно. Мне же не должно быть чуждо присматривать за племянниками. Все тети сидят с детьми, нет? Но не я. Я из пассивно наблюдающих теть. Ну или была такой.
Когда Тед допивает молоко из бутылочки, мы поднимаемся наверх. Я задергиваю шторы в его комнате и выключаю свет, но тут же включаю обратно, потому что он начинает кричать. Тед показывает на ночник-звездочку, я нажимаю на кнопку и только потом щелкаю выключателем большого света. Теперь он как-то странно на меня смотрит, будто гадает, что я здесь делаю. Я подтыкаю вокруг него одеяльце.
– Мне нужна мамочка, – шепчет он.
Я этого ожидала и все равно словно получаю удар под дых.
– Мамочки тут нет, Тед. Она в больнице, помнишь? Мы вчера ездили ее навещать.
– Хочу увидеть папочку. – У Теда начинает дрожать нижняя губа, а потом и слезы уже катятся по щекам, на подушку в наволочке с овечками.
– Почитаем сказку? – предлагаю я.
Он кивает, одновременно шмыгая носом.
– Про Теда и змею в зоопарке.
Он имеет в виду одну из сказок, которые для него сочинил папа. Это настолько за пределами моей зоны комфорта, что я пытаюсь найти какой-то выход, но он уже обнял своего слоненка и приготовился слушать, и мне остается только улыбнуться и надеяться, что он не заметит, как мне все это непривычно.
– Жил да был мальчик по имени Тед, и как-то раз он отправился в зоопарк…
Тед держит большой палец во рту и слушает – наверное, хороший знак. Я рассказываю сказку, и все вроде бы идет нормально – не так тяжело, как я думала, – но тут я добираюсь до конца.
– Пожарник Сэм не пришел! – снова начинает плакать Тед и бьет кулачком по одеялу.
Когда сказку рассказывает его папа, Тед всегда зовет пожарника Сэма. Вот как история заканчивается, а я все перепутала. Все зазря. Тед плачет, пока у него не остается сил, а вскоре после этого снова начинает сосать большой палец и потихоньку погружается в дрему. Я сижу у кроватки, не шевелясь. Вряд ли мое присутствие поможет ему заснуть, но мне совсем не хочется оставлять его одного. Дыхание Теда выравнивается, и я подумываю, не прилечь ли рядом, но момент спокойствия нарушает Полли.
– Тетя Бет, что за запах? – кричит она из своей спальни, а потом выглядывает на лестницу.
Я выбегаю из комнаты, прижав палец к губам.
– Тише! Он только что уснул.
– Что-то горит? – шепотом спрашивает она.
– Твою мать!
Я скатываюсь вниз, в задымленную кухню, и выключаю духовку. Открываю дверцу духовки, и оттуда вырываются еще клубы дыма, а в центре лежит наша пицца, точнее, оставшиеся от нее угольки.
– Кажется, пицца готова, – робко произношу я, обернувшись к спустившейся следом Полли.
– Охренеть, – отвечает она, и, хотя мне стоит сказать ей следить за языком, я помню, что сама только что выругалась.
– Совсем забыла про нее, – оправдываюсь я. – Прости. Приготовлю нам что-нибудь еще.
– Да я все равно не хочу.
– Знаю, но что-то съесть надо. – Я роюсь в ящиках. Сейчас Полли снова закроется в своей комнате, а мне очень хочется, чтобы она осталась, – может, попробовать убедить при помощи еды? – Тост с фасолью? Постараюсь его не сжечь.
Она пожимает плечами и садится за стол, пока я готовлю нам новый ужин.
