Таня всматривалась в эти светлые, незнакомые лица, чуть исхудавшие после поста, и с удивлением осознавала, что настоящий праздник тут, вот у этих людей. Они слегка придерживали его в себе, будто поводьями, – служба кончится, и еще будет много-много времени для веселья и застолья, – но он все равно просвечивал через каждую морщинку, через каждую трещинку на их коже. И этим праздником они были готовы делиться с каждым, даже случайно зашедшим, – ты только подставь свою душу, и маленькие искорки духовной радости посыплются туда, как наколядованные конфетки…
Тане показали, где начинается очередь на исповедь, и она послушно встала туда, удивленная, притихшая. Двигалась очередь медленно, и непонятно было, как все эти люди успеют пройти до начала службы. Становилось душно, и узел платка все ощутимее давил на шею. Как-то некстати вспомнилось, что она ничего не ела с утра. Сумки с продуктами так и остались стоять в коридоре.
«Надо было медсестрам их оставить, накрыли бы стол», – с сожалением подумала Таня. Ее вдруг замутило, и она двинулась к выходу сквозь толпу, чтобы подышать.
Вышла на улицу и вдохнула искрящийся, праздничный воздух. Ослабила наконец узел платка и взглянула наверх. На темном, шелковом небе мерцали нарядные звезды. Танцевали ликующие снежинки. И если прислушаться, то наверняка услышишь, как ангелы поют. Отломить бы кусочек этой картинки, сунуть в карман и носить с собой! А в мрачные, смутные дни отыскивать осколок где-то на дне и, оставляя мелкие порезы на пальцах, доставать, чтобы ярким светом Рождественской звезды осветить себе путь…
Татьяна постояла еще немного и посмотрела на светящиеся окна храма.
Ольга Глембоцкая
Дед Мазай и птицы
Холодной январской ночью я ехал в полупустом вагоне навстречу городу моего детства. Мои попутчики давно спали, а я, чтобы не проспать свою ночную двухминутную остановку, сидел прислонившись к замерзшему окну купе, в ожидании встречи с таким родным для меня городом. И так же быстро, как проносились мимо огни полустанков, в моей памяти мелькали воспоминания о самом лучшем в жизни Рождестве…
Я вырос в небольшом городке, один из дворов которого составляли полукругом четыре больших дома.
Наш двор был похож на отдельное государство или на сцену театра с хорошо всем знакомыми актерами. Конечно, не все были знакомы друг с другом лично, но наглядно я мог описать каждого жителя нашего «государства», а уж если нужна какая информация о ком-либо – то всегда можно обратиться в «информбюро» – так мы называли с ребятами «творческий коллектив» бабушек, что восседал на длинной лавке под раскидистым тополем. От их зоркого глаза не уходило ничего. И перипетии личной жизни каждого жителя нашего двора им были известны «от и до». А если кто-то по каким-либо соображениям старался скрыть свою личную жизнь от «информбюро», то тут включались творческие способности данного коллектива, и уж потом не обижайтесь!
Еще одной колоритной личностью нашего двора был дворник – дед Мазай. Вообще-то его звали не Мазай, а Макар, а точнее – Макар Егорович, но за его любовь к братьям нашим меньшим мы его прозвали Мазаем. Правда, зайцев у него не было, но вместо них он вечно кого-то спасал: то кот на чердаке застрял, то этот же кот птенца какого-то потрепал. А когда пришло распоряжение местных властей очистить город от бродячих собак, то, дабы не стряслось ничего со всеми любимой дворовой овчаркой Багирой, дед Мазай забрал ее жить к себе. Багира быстро прижилась «в неволе», но вскоре родила 11 щенков, которых тоже надо было спасать. И посему дед Мазай свободное от работы время проводил на птичьем рынке, пристраивая бедолаг в хорошие руки.
Мы же потешались над незадачливым дворником, которому привалило такое счастье. И вообще дед Мазай был для нас злобным стариканом, который вечно ворчал и ругал жилконтору. А жилконтора была у нас самая что ни на есть лучшая на весь город! Именно благодаря ей наш двор считался образцовым. Чистота и порядок – всегда и везде! В любое время года. Кроме того, высаженные цветы, ухоженные деревья, всякие там кормушки-скворечники выкрашенные… ну не двор, а птичник – честное слово! По долгу службы всю эту чистоту и красоту приходилось поддерживать деду Макару.
Вот он и ворчал вечно: «Опять разнарядка из жилконторы пришла!» Нашей же ватаге ребят все эти цветочки были ни к чему. Поэтому, иногда от нечего делать, иногда от желания досадить Мазаю, а иногда просто без всякой цели, мы запросто могли проехаться караваном велосипедов по клумбам, лазили по деревьям и зачастую ломали их, а в неравном бою с воробьиным войском частенько не брезговали рогатками.
Соответственно, дед Макар нас тоже особо не жаловал за нашу «помощь»: то, поливая улицы, из шланга водой окатит, а то и метлой запустить может! Мы же вечно строили стратегические планы мести Мазаю, портили ему нервы и результаты трудов своими выходками, а также постоянно дразнили дворника и высмеи вали его бывалую шапку-ушанку, которая, казалось, одного года рождения с ним.
Как вы уже поняли, в свои тринадцать я не был примерным ребенком (невзирая на интеллигентную семью), а был одним из капитанов дворовой «банды», как нас окрестило местное «информбюро». И редко какая уличная драка или школьная разборка обходилась без моего непосредственного участия. Родителям мое веселое детство добавило немало седых волос, хоть они и применяли на мне все свои педагогические, дипломатические и военные таланты. Но эти таланты я оценил позже, гораздо позже…
Благодаря своей отличной памяти, в школе я слыл «хорошистом», и только математичка люто ненавидела меня. Впрочем, я ее не осуждаю, так как вполне заслуживал именно то, что имел. Но тогда я так не думал. Даже напротив.
Как раз закончилась вторая четверть, и я шел домой злой. Почему? Да потому что эта самая математичка испортила мне табель тройкой в четверти! Видите ли, контрольную работу я сорвал! Ну сорвал… и что? Портить из-за этого табель человеку? Ситуация усугублялась тем, что на носу был Новый год, и я знал, что сейчас начнутся мамины слезы, папины угрозы… В общем, праздники пойдут коту под хвост! Такая перспектива меня не сильно радовала, и я обдумывал варианты разрешения ситуации. Сначала самой подходящей мне показалась идея с «потерей» табеля или его «случайным» уничтожением. Но потом я выбрал более щадящий вариант – запрятал табель подальше, а родителям сказал, что забыл его в школе. Естественно, добавил, что заберу после каникул, а с оценками все в полном порядке.
И все было бы хорошо, но моя дорогая мамочка так старательно наводила чистоту в доме в канун Нового года, что нашла этот самый злополучный табель даже за батареей (хотя мне это место казалось совершенно беспроигрышным).
Ох и досталось же мне… и за тройку по математике, и за вранье! Не знаю, почему, но в тот момент мамины слезы вместо сожаления вызывали во мне только раздражение, а папины крик и угрозы вместо угрызений совести вызывали агрессию и досаду. В результате я сказал, что если им табель дороже сына – то пусть с ним и остаются, а я ухожу! И ушел! На ночь глядя и громко хлопнув при этом дверью. Куда идти – я совершенно не знал. Сначала наматывал круги по району, дрожа от холода и злости, а когда окончательно замерз, решил пойти к своему другу Юрке. Но тут я подумал о том, что если меня и будут искать, то в первую очередь как раз у Юрки, поэтому от посиделок у лучшего друга пришлось отказаться.
Я бесцельно бродил вокруг двора, когда вдруг увидел, что на нашем катке кто-то скребется. Я притаился и с удивлением разглядел нашего дворника Макара, который чистил широкой лопатой каток, а потом заново заливал его водой из длиннющего шланга.
«Чего это он среди ночи на катке возится? Это же не его территория. Это вообще пустырь. Зачем ему здесь убирать?» С такими мыслями я побрел дальше. Немного покрутился у елки в нашем дворе, прячась под ней от ветра. Это была высокая старая ель. На ней уже висело несколько гирлянд – это народ перед Новым годом украшал ее чем кому не жалко. А еще у нас к Рождеству развешивали на елке деревянные игрушки – зверей, птиц и еще конфеты.
Особенно конфеты нас всегда радовали! Нет, все-таки замечательная у нас жилконтора – о детях беспокоится! Кстати, игрушки эти деревянные исчезали всегда так же быстро, как и конфеты, но никто не жаловался. На следующий год, в Рождество, всегда появлялись новые игрушки. Да, и вот что удивительно: никто никогда не видел, кто и как эти игрушки и конфеты развешивает. Поэтому все говорили, что это делает Дед Мороз!
Смешно, конечно. Но людям нравится верить в Деда Мороза…
Ближе к ночи мороз крепчал. От холода я почти не чувствовал пальцев на ногах и руках, но домой не шел – это бы означало мою полную капитуляцию, чего я допустить никак не мог. Вдруг мой взор привлек огонь, видневшийся в конце двора. Там находилась так называемая сторожка, представлявшая собой хозяйственное помещение дворника. Мы называли ее «бункером». Я подошел ближе и увидел Макара Егоровича, сидевшего у костра в своей глупой шапке и задумчиво смотрящего на огонь. Он что-то бормотал себе под нос.
– С кем это ты разговариваешь, Егорыч? – ничего лучше спросить я не придумал.
Он обернулся, поглядел на меня и устало ответил:
– С птицей-синицей. Вот, видишь, лапу ей перебило, я отходил, теперь отогреваю в сторожке. Ничего – поправится…
– Вот чудак ты, Егорыч – с птицами разговариваешь!
– А ты что это тут делаешь? Не поздновато ли для прогулок? – он улыбнулся во весь рот. – Мне слышалось, что и ты с кем-то беседу вел…
Я и вправду до сих пор мысленно вел баталии с родителями, и лучшие свои изречения проговаривал вслух.
– Да я так… сам с собой…
– А! Так, значит, с собой говорить можно, а с птицами нельзя? Что, значит, считаешь себя более важной птицей, чем синица?
Я не нашел что ответить.
– Да ты садись, погрейся, а то вон сосульки уже под носом выросли, – Егорыч подвинулся и освободил мне место у костра.
Некоторое время мы сидели молча. Немного отогревшись, я осмелел.
– Слышь, Егорыч, а что это ты делал там, на катке? Что, опять разнарядка из жилконторы?
– Угу, – старик с удивлением посмотрел на меня, затем снял с себя свою бывалую ушанку и надел мне на голову. – Уши отморозишь, следопыт!
Ушей я и правда уже не чувствовал, так что особо не возражал.
Мне нравилось, что дед меня ни о чем не спрашивал. Но мало-помалу я выболтал ему всю свою обиду на родителей. Он внимательно слушал.
– Шел бы ты домой, сынок. Любят они тебя, – старик многозначительно на меня посмотрел.
– С чего это ты взял, что они меня любят?
– А с того и взял! Вот проживешь с мое на свете – сам поймешь! А впрочем, дело твое личное… Я вчера видел, как твой отец новый велосипед домой тащил – небось, тебе под елочку. Ждешь ведь! А ты вот своим родителям какой подарок приготовил? Никакого? А они ничего от тебя не ждут, разве что – доброты немного.
Я нахохлился, как воробей, но не проронил ни слова. Подарка у меня действительно не было. Но я вдруг вспомнил, как мама всегда радовалась моим детским рисункам и поделкам, ну и хорошим оценкам тоже.
– Шел бы ты домой. А у меня еще дела есть, – повторил Егорыч. – Вон, качели детские поломались. Завтра надо отремонтировать, а то каникулы ведь, а ребятне кататься не на чем будет…
Неожиданно меня вдруг охватило жгучее чувство стыда. Как никто другой, я-то знал, кто сломал качели. Это мы вчера на них баловались. Но качели явно не были предназначены для таких великовозрастных балбесов, как мы с Юркой. Признаться в этом дворнику я, конечно, не мог, но вдруг как-то выпалил:
– Может, помочь?
Дворник вздохнул.
– Ну помоги, коли не шутишь. Пойдем в сторожку, доску выберем.
Я зашел в «бункер» и увидел, что, помимо метел, лопат и шлангов, там много инструментов, деревянных заготовок и еще куча всякого добра. Мне такие мес та нравились, и я с интересом начал все разглядывать под тусклым светом единственной лампочки. Тут я неудачно оступился в полумраке и, споткнувшись о какой-то ящик, чуть не упал. Желая поставить все на место, я подвинул назад тот самый ящик, о который споткнулся, и мой взгляд уперся в его содержимое – это были вырезанные из дерева, разукрашенные красками фигурки птиц и зверей, в углу ящика лежал сверток – пакет с конфетами.
Я замер от неожиданности…
– Так это ты?! Это ты – Дед Мороз?!
Егорыч явно ничего не понимал.
– Ты что, парень, совсем перемерз? Какой я тебе Дед Мороз? Я – дворник. Макар.
– Ничего я не перемерз! Это ты украшаешь елку игрушками и конфетами на Рождество! А никакая не жилконтора…
И тут вдруг меня осенило!
– Нет никаких разнарядок жилконторы. …Это ты сам заливаешь каток и горку, ремонтируешь качели, делаешь скворечники и цветочки высаживаешь. …Это все ты сам…
Дед Макар занервничал и начал было что-то отвечать. Но я его перебил.
– Ты врал! Ты – старый дед Мазай – всем врал! Зачем?!
– Да… просто… я хотел чуда… Вот, чтоб деткам было чудо… чтоб людям…
– Да как ты мог?! Какое чудо?! Чудо – это когда явление никто объяснить не может, даже наука! А тут всем понятно, что это человек делает!
Меня вдруг охватила волна злости. Я даже не мог понять, почему – то ли оттого, что такой старый дед одурачивал весь двор, то ли потому, что выяснилось, что Дед Мороз – это простой дворник.
– Я вот завтра всем-всем расскажу, что это ты! Пусть знают! Нечего тут чудеса выделывать!
– Ну, ладно-ладно, успокойся. Ты прав. Никакое это не чудо. Это я для себя все делал, для своего чуда… – голос Егорыча задрожал. – Видишь ли, у меня ведь тоже сын есть – Антон. Вот когда я его видел в последний раз, он был таким, как ты. И мы с ним наряжали елку во дворе, и заливали каток, и кормушки для птиц делали… А потом… так случилось, что они с мамой уехали. И я не смог их найти. Вот я и делаю все это для других детей в надежде, что долетят мои птицы до Антона, и расскажут ему все, и он найдет меня…
По жестким жилистым щекам деда Макара предательски покатились слезы.
Я был потрясен! У деда Мазая есть сын? И это все он делает для него? Для сына? Мысли, как пчелы в улье, роились в моей голове. Я пытался вспомнить все, что когда-либо знал о дворнике Макаре. И понимал, что он, наверное, был дворником в этом дворе уже тогда, когда я родился. И все настолько привыкли к нему, что даже его не замечали. Каждый день все спешили по своим делам, и так привычно было все вокруг: и клумбы, и побеленные деревья, и кормушки, и каток зимой, и привычный дед Макар в своей ушанке. Никто не задавался вопросом – зачем он это делает? Дворник – значит должен! Разнарядки из жилконторы! А ведь ему и спасибо никто не говорил! А мы с ребятами еще и напакостить старались. При виде плачущего старика моя злость мгновенно улетучилась.
– Почему ты не смог найти сына? Почему он не нашел тебя? – приглушенным голосом спросил я.
– Я ведь не всегда был дворником. В молодости я был археологом. Постоянно ездил в экспедиции. У меня была чудесная семья. Вот только жене моей надоели все эти экспедиции, и однажды она забрала Антона и уехала с ним в неизвестном направлении. Я пытался найти их, но безуспешно… Затем сам уехал в очередную экспедицию на восемь месяцев, а когда вернулся, то оказалось, что меня выселили из моей квартиры, так как семьи у меня нет, и я не появлялся почти год. Волею судеб оказался в этом городе да так и остался. Дворникам давали бесплатное жилье – вот я и пошел в дворники.
– А цветы ты тоже для сына высаживаешь? Или для жены?
– Нет, цветы – это для мамы. Она у меня их очень любила…
В моей душе переливалась буря эмоций, просто шквал, цунами и вулкан одновременно. Я ничего не понимал из того, что со мной происходит, но мне так хотелось хоть как-то утешить этого старого человека! Я сам чуть не плакал.
– Макар Егорович, ты… прости меня. Я ведь не знал. Я никому не скажу, что это ты – Дед Мороз! Можно, я в этом году с тобой на Рождество елку наряжать буду? Я тоже хочу, чтобы для всех было чудо…
Егорыч улыбнулся.
– Можно. Только сначала качели починим, хорошо? Иди домой, поздно уже. Твои волнуются, места себе не находят. Да, возьми вот это, подаришь своим родителям. – Он протянул мне одну из своих фигурок, птицу. – Это голубь. А голуби символизируют мир. Вот и помиришься с родителями.
Я взял голубя, поблагодарил Егорыча и побрел домой. Потрясенный услышанным и увиденным, я забыл отдать деду ушанку.
Родители были счастливы моему появлению. Мы поговорили. Я обещал исправить оценку по математике (в тот момент она меня волновала меньше всего) и подарил им голубя. Голубь мира был водружен на домашнюю елку, Новый год мы встретили в теплом семейном кругу.
На следующий день вместо развлечений с друзьями я пришел к деду Макару – чинить качели. Пока мы с ним ремонтировали качели, мне удалось узнать, что сына он не видел 18 лет. Я обещал никому не говорить о том, что знаю, и дед Макар рассказывал мне о своей былой жизни. Вечером, уходя домой, я достал из пакета свою прошлогоднюю меховую шапку и протянул ее старику.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=72679837&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
