Ольга отпила глоток душистого и очень вкусного чая, зажмурилась от удовольствия.
– Зачем вам знать обо мне?
– Мне скучно, а ты сумела развлечь. Почему бы нам не подружиться для взаимного удовольствия. Тебе фрукты бесплатно, а мне общение. Я тут полгода живу, но так и не отыскал занятных собеседников.
Оля запила кусочек плюшки, пахнущей ванилью и мёдом большим глотком чая. Медленно прожевав, улыбнулась уголком рта.
– До вас я никого не интересовала, Обычно на меня орут, ругают или просто отворачиваются.
Подняв брови, Данила Сергеевич ухмыльнулся.
– Это из-за того, что узнали о твоих походах по садам и огородам? Раз витамины потребовались, значит, не только фруктами промышляешь?
– Не только, – согласилась Ольга, пару секунд помолчала, потом с некоторой гордостью продолжила: – Меня никто ни разу не поймал. А терпеть не могут из-за мамы. Особенно тётки. И старые, и молодые. Все подряд.
– Почему?
Ольга зарделась. На худенькое лицо, шею и узкие плечи словно плеснули розовую краску. Белокожая от природы девочка загорала плохо, даже жгучему южному солнцу не удалось сделать её смуглянкой. Даниле Сергеевичу показалось, что даже корни коротких светло-пепельных волос покраснели.
– Моя мама разлучница. Уводит из семей мужчин, поэтому её все ненавидят. – Ольга замялась. – Сильно плохими словами обзывают, все говорят: я стану такой же, когда вырасту. Мол, вишенка от яблоньки… – Глаза девочки сердито засверкали. – А я не стану. Никогда! Ни за что!
Хозяин сада растерялся.
– Ты поэтому, называя свою фамилию, решила, что я её уже слышал?
– Про маму наверно вся станица знает. Дети со мной не дружат, им родители не разрешают, думают, что я на них плохо повлияю. А с теми, кто мог бы со мной общаться, я сама не хочу.
– Послушай есть такое точное выражение: тот, кто способен краснеть, не имеет чёрного сердца. Я вот уверен: ты хороший человек. У тебя совсем нет друзей?
– В садике были, а теперь нет, – понурилась девочка. – Но мне и одной хорошо.
Данила Сергеевич видел: несмотря на то, что гостья хорохорилась, в её тёмных глазах стыла тоска и разочарование. У маленького человечка были совершенно взрослые глаза.
– Хочешь, я буду твоим другом?
Ольга уставилась на него с недоумением.
– Вы же старый. Разве я могу с вами дружить?
– Ну не такой уж я и древний. Мне всего сорок лет. А тебе сколько?
– Скоро одиннадцать.
– Для дружбы возраст не имеет значения. Я уверен, что ты чудная и очень необычная, – Данила Сергеевич засмеялся, – несмотря на твои воровские замашки. – Заметив, что гостья допила чай, он подлил ещё немного в кружку. – Твоя мама это одно, а ты совсем другое. Даже на одной яблоньке бывают вишенки, тьфу, яблочки разного сорта. Ты не можешь отвечать за поведение взрослого человека. Твоей вины в этом нет. Ты ответственна лишь за себя и свои поступки. Скажи-ка мне правду, почему вынуждена добывать витамины у чужих людей? И кто такая тётя Ася?
– Тётя Ася нянечка в детском саду, она сказала: раз маме на меня плевать, то я должна сама о себе заботиться. Чтобы быстрее вырасти, надо летом набираться витаминов, тогда у меня зубы не выпадут и волосы не вылезут. А как стану взрослой, уйду от мамы, смогу жить самостоятельно.
У Данилы Сергеевича вдруг кольнуло в сердце. Что же это за женщина, которой настолько безразличен её ребёнок? И как же всё достало девочку, что она мечтает сбежать от матери. Окинув взглядом щуплую фигурку гостьи, бледное лицо со впалыми щёками, волосы, торчащие на макушке ежиком, осторожно поинтересовался:
– Тебе мама не покупает фрукты? Она хотя бы тебя кормит?
– Я сама варю суп, если есть картошка. И кашу могу. Крупа у нас всегда остаётся. Мама считает мне и каши достаточно, с голоду не помру.
– Поэтому ты добываешь свои витамины, – кивнул Данила Сергеевич. Он понял, что неравнодушная нянечка в детском саду так напугала облысением и выпадением зубов впечатлительного ребёнка, что невольно толкнула на кражи.
– В детском саду нам давали фрукты, – пояснила Оля. – А потом я перестала в него ходить, взрослая стала. В школу пошла. Мама сказала, что у неё нет лишних денег… – объяснила она сбивчиво. – А у соседки тёти Гали клубника покраснела, и так пахла… Я попросила у неё немного, но она стала кричать: «Пусть твоя шлюха мать посадит клубнику и кормит тебя, а то лежит-загорает целыми днями в саду, мужиков чужих соблазняет». Тогда я предложила собрать ягоду, а за это поделиться со мной. У тёти Гали больная спина. Но она заявила: «Пусть сгниёт, но ни одной клубничины не перепадёт такому отродью как ты».
– И тогда, разозлившись, ты сама нарвала ягод у тёти Гали? – предположил Данила Сергеевич.
– Ага, – подтвердила Оля. – На рассвете перелезла через забор и набрала целое ведёрко клубники. Вечерами тётя Галя отпускала собаку с цепи, думала, что я Дуная боюсь. Она не знает: меня собаки не трогают.
– Не трогают? Все? Или только знакомые? – поразился Данила Сергеевич. Девочка не переставала его удивлять.
За свои небольшие лета Ольга ни с кем, кроме тёти Аси, не откровенничала, хотя очень хотелось о многом расспросить и посоветоваться. Узнать, почему она находит общий язык с животными? Почему фоном слышит музыку, когда общается с людьми. Отчего если она неприятная, то человек оказывается плохим, а если красивая, то хорошим. И все ли люди это слышат? После выпускного в детском саду, соскучившись по нянечке Асе, Оля попыталась с ней встретиться, но оказалось, что та уволилась. Для девочки это стало большим ударом: она потеряла единственного человека, которому доверяла. Мужчина, сидящий за столом, звучал замечательно. Его мелодия напоминала нежное, тихое пение скрипки, журчание ручья и негромкие переливы жаворонка. Монах явно относился к типу добрых людей. Ольга решилась на доверительный разговор. Желание поделиться тем, что мучило так давно, перевесило все опасения.
– Однажды возле речки меня окружили бродячие собаки. Я так испугалась, что не могла пошевелиться от страха. До сих пор помню жуткие жёлтые глаза пса, он рычал громче всех. Я заплакала и стала просить: «Не трогайте меня, я слабый щенок, маленький и невкусный». Не помню, что ещё говорила, но звери как будто всё поняли и убежали. Позже догадалась: я могу разговаривать с собаками. Они сразу начинают ластиться ко мне и не лают.
Заметив, что на тарелке закончились плюшки, Данила Сергеевич подвинул к гостье вазочку с конфетами.
– Ты просто чудо, – искренне произнёс он. – У тебя талант к общению с животными, а с птицами пробовала?
Оля потянулась за конфетой. Но потом передумала. Доев плюшку, ответила:
– Пробовала с кошками, но они меня не слушают. Как-то петуху приказала спать, он закрыл глаза и задрых без задних лап. Тётя Галя думала: он сдох. Так переживала. Только у меня это лишь один раз получилось, больше не вышло. Ещё разговаривала с вороной, она в палисаднике на сирени сидела – тоже не удалось.
– Если я правильно соображаю: ты лазала по садам и огородам у тех людей, кто плохо следил за урожаем.
– Ну да. Я замечала, у кого под деревьями валяются яблоки, груши, сохнут ягоды, желтеют огурцы и гниют помидоры, к тем и наведывалась. Брала понемногу, чтобы незаметно было. Ведь всё равно пропадало.
Данила Сергеевич фыркнул.
– Ну… такое себе оправдание. Воровство всё равно остаётся воровством, как его не называй.
Ольга насупилась.
– Конечно, лучше пусть сгниёт.
– А почему ко мне залезла, груши ведь не пропадали?
– Я не знала, что теперь вы тут живёте. У деда Сергея сад всегда в запустении.
– Получается, ты с прошлого года сюда не заглядывала?
– А зачем. В этом саду ранние груши поспевают в конце июня, средние в начале августа, а поздние яблоки к октябрю. Ягодник дед сначала вырубил, потом снова посадил, поэтому ягоды появились только этим летом.
– Ты запомнила, что, когда и где созревает?
– Конечно. За три года экспро-ри-при. Фу, – сплюнула девочка, так и не совладав с трудным для неё словом. – Я наизусть выучила. И не всё время беру бесплатно. Некоторым старикам помогаю собрать урожай, они со мной делятся. У меня даже свои заказчики появились, – заявила она гордо.
– Я рад, что ты не совсем пропащая, – не удержался от подколки Данила Сергеевич. – Ты сказала, что от меня исходит музыка без скрипа. Что ты имела в виду?
Оля вздохнула. Немного подумав, решила поведать Монаху о том, что стоит любому человеку заговорить с ней, тотчас вместе со словами фоном идут звуки. Прямо как музыка в фильмах. У каждого человека своя мелодия, и она никогда не повторяется. Иногда она приятная и красивая, иногда как шум, а бывает просто отвратительная. По тому какая музыка можно определить, что за человек. Стоит его опасаться или нет.
– Ты эту мелодию всегда слышала? – поинтересовался Данила Сергеевич. Девочка его изумляла.
– Нет. После того как я испугалась собак, пришла домой, тогда впервые и услышала. Мама на меня орала, а вместе с её криками в уши лезли звуки рвущихся струн, скрип песка и какое-то жужжание. С тех пор стоит кому-нибудь заговорить, сразу раздаётся звучание. Так я это называю, но на музыку это не всегда похоже.
– Мне кажется, ты слышишь голос человеческих душ, – пояснил Данила Сергеевич. – Редкий и удивительный дар тебе достался. О чём-то похожем я читал в трактате древнегреческого философа Анаксимандра[1 - Анаксимандр – древнегреческий философ милетской школы, родился в Ионии около 610 года, умер примерно в 547–549 годах до н. э.Он считается родоначальником древнегреческой философской научной мысли, облечённой в письменную форму.Анаксимандр предложил модель апейрона – первоматерии, «которая всё порождает и в которую всё возвращается». Учёный сделал попытку объяснить возникновение жизни на планете и предположить её окончание.]. С этим даром можно определять кто друг, а кто враг, но и жить с ним сложнее. А вот возможность повелевать животными – это по-настоящему классное умение. В будущем пригодится при выборе профессии.
– Хотите сказать, что голос душ редко кто слышит? – удивилась Оля. – Я боялась об этом спрашивать. Меня и так чокнутой называют.
– Во всяком случае, я таких людей не встречал. Ты первая, – подтвердил Данила Сергеевич. – Может, на планете ещё есть, ведь в жизни много удивительного и непознанного. А ты молодец, что никому о своих способностях не говорила: большинство людей консерваторы – настороженно относятся ко всему необычному, опасаются и не принимают. Поэтому помалкивай о том, что можешь и умеешь.
– А вам я могу доверять? – В широко распахнутых глазах девочки промелькнуло опасение и отголоски страха.
«Какой же она ещё глупый и наивный ребёнок», – подумал Данила Сергеевич.
– Мне да. Я тебе не наврежу. – Он чиркнул по горлу ладонью. – Могила.
Оля посмотрела на солнце, окрасившее верхушки деревьев в жёлто-малиновый свет. Оглушающее пение птиц смолкло, словно кто-то невидимый нажал на кнопку стоп. Ароматы цветов, запахи спеющих фруктов, усиленных росой, почти рассеялись в воздухе.
– Ой! Почти шесть часов. Пора домой. Не хочу, чтобы сожитель мамы обнаружил моё отсутствие. Он меня воспитывать взялся, изображает из себя папашу… вот дурак… думает, что задержится в нашем доме. Не понимает: матери скоро надоест и она его прогонит.
– Да уж, – покачал головой Данила Сергеевич. – Нелегко тебе приходится. И много таких временных папаш?
– По три штуки в год. Бывает чаще. Обычно им на меня начхать, я для них пустое место, но попадаются и такие, кто хочет со мной подружиться. Но когда понимают, что маме на меня пофиг, быстро отстают. Спасибо за чай. Я побежала.
Нацепив рюкзак на спину, Оля потопала к забору.
– Стой! Ты куда? Есть же калитка. Зачем лезть через штакетник.
– Ой! Я по привычке.
– Жду тебя в гости в любое время. Приходи поболтать, пообщаться, выпить чаю, – крикнул Данила Сергеевич вслед.
Оля помахала рукой.
Убрав со стола, он решил чуть позже наведаться к соседям и осторожно расспросить о Гараниных. Услужливая память наконец подкинула воспоминание: эта фамилия часто звучала во время громких скандалов у Степановых. Хочешь, не хочешь, но иногда Данила оказывался невольным слушателем их бурных разборок. Что произошло, он точно не понял, но приблизительно догадался, во время ссор к имени Лидка и фамилии Гаранина, часто добавлялись эпитеты шлюха подзаборная, сука, сволочь, гнида и ведьма. Разброд и шатание в семье Степановых точно дело рук этой женщины. Ему никакого дела не было до матери Ольги, хотелось узнать о девочке и её жизни. А тут и повод подвернулся: пора отдать заказанные табуретки.
Вздохнув, Данила оглядел сад, заросший травой, и подумал, что надо бы скосить траву, покрасить забор, а то с него вся краска облезла, неплохо бы привести в порядок дорожки, вон бетон весь в ямках и выбоинах. Едва эти мысли пришли в голову, он осознал, что впервые за несколько месяцев начал что-то планировать и чем-то интересоваться. Раньше его не волновало, в каком состоянии усадьба и только работа с мебелью немного отвлекала от грустных и тяжёлых мыслей. Этот дом на улице, расположенной рядом с плавнями, после смерти отца Данилы пустовал пять месяцев. Решение переехать из большой благоустроенной квартиры в центре Краснодара в станицу, Данила принял спонтанно, ему показалось, что на природе он избавится от затяжной депрессии и быстрее придёт в себя. Однако оглушённое, болезненное состояние не проходило и здесь. Он без цели слонялся по саду и дому, и, лишь заходя в мастерскую, ненадолго отвлекался от гнетущих мыслей, мастерил из звонкой, хорошо высушенной древесины ящички для шкафа, отец не успел его доделать. В детстве и юности он часто помогал ему в столярной работе, многому научился, но такой любви к дереву, к созданию мебели, какая была у отца, не имел, чем сильно его разочаровал. Но теперь в его состоянии монотонная, механическая работа стала спасением. Соседи и старые знакомые отца подкидывали Даниле не слишком сложную работу, а он не отказывался, радуясь возможности занять себя. В юности уехав из станицы Анапской поступать в университет, в родительском доме стал гостем. После окончания учёбы, поступил в аспирантуру, а затем начал преподавать в университете. Жизнь потекла по накатанной колее: женился, родился сын, карьера пошла в гору. Сначала стал кандидатом философских наук, потом профессором, его научные статьи печатались не только в нашей стране, но и за рубежом. Данила стал известен в научных кругах, как учёный с интересным подходом к извечным вопросам жизни, смерти и устройстве мира. Его закружила общественная жизнь, на семью оставалось всё меньше времени. Жену Нину и сына Александра он любил, но как-то отстранённо. Его устраивала спокойная, без всплесков семейная рутина, главной страстью оставалась философия. Иногда он чувствовал вину перед близкими: слишком мало уделял им внимания. Каялся и обещал самому себе: вот после этой конференции обязательно вместе поедут на море, проведают родителей, и даже отправятся в путешествие. Но за одной конференцией, следовала другая, время тратилось на новые статьи, выпуск научного сборника, жена с сыном отправлялись в поездку без него. Без него посещали родственников, ходили в походы, в гости. Нина оказалась понимающей, мудрой женой, он ценил, уважал её за это и не замечал грусти и разочарования в глазах самого близкого человека. А потом в один миг её не стало. Утром Нина не проснулась, ночью остановилось сердце, а он даже не знал, что она болела. Вернувшись после похорон в опустевший дом, Данила впервые полностью понял слова отца.
– Сынок, ты всё философствуешь, ищешь смысл жизни, бытия, но свою жизнь не наполняешь смыслом, так и профукать её недолго.
Данила оказался не первым и не последним человеком, осознавшим, что потерял, когда уже стало поздно, и ничего не исправить. Но горе у каждого своё, он впал в депрессию настолько, что больше не мог преподавать, забросил научную работу и перестал выходить из дома. Уволившись из университета, целыми днями лежал на диване, отвернувшись в стене. Глядя на угасающего отца, Александр после заслуженных упрёков заявил:
– Мама очень любила тебя и считала твою работу важной. Да ты совершил много ошибок, не находил для нас времени, но она знала, что ты нас любишь и никогда не предашь, поэтому не смей так распускаться. Ты сам говорил: сознание человека сохраняется и после смерти, а душа вечна – значит, мама не исчезла, погибло лишь её тело. Твои слова! Ты доказывал это в своих работах. Разве тебе не стыдно будет, когда встретишься с ней в вечности. Не дай мне окончательно разочароваться в тебе отец! Не можешь больше преподавать, найди другое занятие, смени обстановку.
Слова сына встряхнули Данилу, спустя два дня после этого разговора, он поехал в станицу, решил, что достаточно поработал головой, пора занять руки, вспомнить чему учил отец. Так невольно он выполнил желание отца, продолжил его дело. Приходил в себя Данила медленно, будто просыпался от тяжкого сна. Его немного взбудоражил воришка, повадившийся в сад за фруктами. И воришка же, оказавшийся необыкновенной девочкой, окончательно пробудил угасший интерес к жизни.
***
– Соседи, ау, – позвал хозяев Данила Сергеевич. Поставив табуретки на траву, отпер задвижку калитки, крикнул снова: – Миша, Поля вы дома? Я могу к вам зайти?
Из летней кухни, стоящей рядом с большим нарядным домом из белого кирпича, выглянула Полина, небольшой полноты женщина лет пятидесяти. Сдвинув на затылок ситцевый платок в чёрный горошек, прищурила голубые глаза.
– Данила, ты что ли?
– Он самый. – Приподняв над штакетником табуретки, добавил: – Вот обещанное принёс. Впустишь?
Соседка махнула рукой.
– Заходи. Мог бы и не спрашивать. Мы тебе всегда рады. – Повернув голову в сторону сада, зычно позвала: – Миша, если нарвал ягод, то иди, встречай гостя.
Данила Сергеевич ухмыльнулся: его всегда поражало, как внутри такой маленькой женщины помешался басовитый гулкий голос, совершенно не подходящий не только к фигуре, но и к миловидному лицу.
В проходе между домом и кухней появился невысокого роста лысый мужичок, одетый в широкие шорты. Его круглое, как большой арбуз пузо, нависало над резинкой шорт. В руках он держал ковшик, доверху наполненный ежевикой.
– Сергеевич, привет. Ты как раз вовремя. Поля пирожки с ежевикой затеяла. – Вручив жене ягоду, Михаил забрал у гостя табуретки. Рассмотрев работу Данилы, удовлетворённо хмыкнул: – Не хуже отца смастерил. – Погладив фигурные резные ножки табурета, провёл ладонью по гладкой наборной древесине сиденья. – Такой красоте место в музее, а не на кухне.
Довольный похвалой Данила улыбнулся.
– Скажешь тоже, но я рад, что угодил.
Поставив табуреты у стены, Михаил показал на обеденный стол под виноградной беседкой.
– Присаживайся. Позавтракай с нами. Таких пирожков, как у моей жены, ты нигде больше не попробуешь.
Даниле есть не хотелось, начаёвничался с Олей, но отказываться не стал, во время еды удобнее всего приступить к расспросам.
– Не откажусь. Давно домашней выпечки не ел. – Сев за стол, Данила оглядел уютный двор, ухоженный палисадник с цветущими розами. – Хорошая у тебя хозяйка, а дочка матери помогает?
Михаил провёл по столешнице пальцами, вздохнул.
– Сами пока справляемся и с подворьем, и с садом. Молодые работают, им некогда.
Данила не стал говорить, что и Михаил, и Поля тоже работают, вопрос задал лишь для затравки разговора.
– Ну да, ну да. Я вот хоть моложе и посвободнее вас, а подворье своё запустил. Пора бы порядок навести. Миша, ты не мог бы тример одолжить, траву хочу в саду выкосить.
Михаил погладил лысую, как у гостя, голову, в круглых карих глазах, утопающих в полных щёках, промелькнуло одобрение.
– Это хорошо, что интерес не только к столярничанью появился. С триммером умеешь обращаться?
Данила покачал головой.
