Месть. Цена доверия
Лея Вестова
Я сидела в кабинете нотариуса и смотрела на Стаса. Он сиял, предвкушая свой триумф, свою окончательную победу. Он был абсолютно уверен, что сейчас я подпишу бумаги, которые передадут ему все. Мою жизнь, наследство отца – все. Я взяла ручку и подняла на него глаза.
– Знаешь, Стас, – мой голос прозвучал ровно. – Ты всегда говорил, что я ничего не понимаю в бизнесе. Но одному ты меня научил. Всегда внимательно читать то, что подписываешь.
Я с наслаждением наблюдала, как улыбка медленно сползает с его лица, сменяясь недоумением. Я положила ручку на стол и отодвинула его бумаги. А на их место положила свою папку.
Он заглянул в нее, и его лицо окаменело. В этот самый момент дверь открылась. Я даже не обернулась – я знала, кто там. В кабинет вошли двое, и их тяжелые шаги по паркету прозвучали для меня музыкой. Музыкой моего возмездия.
Лея Вестова
Месть. Цена доверия
Глава 1
Тишина в нашем доме давила. Не уютная, домашняя тишина, а стерильная, музейная. Сегодня она казалась особенно душной. Стас улетел утром в Цюрих – очередная «неотложная» встреча – и я металась по комнатам, словно запертая в клетке.
Вчера мы снова поругались. Опять из-за ребенка. Я показала ему фото новорожденной дочки Лены, моей подруги, и он поморщился, как от чего-то неприятного.
– Анна, ну сколько можно? Мы же договорились – пока рано.
– Рано? Мне двадцать восемь, Стас. Когда, по-твоему, будет не рано?
– Малыш, давай сначала поставим на ноги твою компанию, ты же знаешь после смерти твоих родителей она переживает не лучшее времена, а потом… Я же хочу дать нашему ребенку все самое лучшее.
Как всегда, убедительно. Как всегда, логично. Но что-то внутри меня всегда съеживалось от этих объяснений.
В два часа дня раздался звонок. Игорь Семенович, наш финансовый консультант.
– Анна Владимировна, простите за беспокойство. Мне срочно нужна копия договора с «Гермес Логистик» для налоговой. Станислав Игоревич вчера сказал, что оставил ее в нижнем ящике своего стола.
Я никогда не лазила в его личных вещах. Не потому что запрещал, просто не было повода. И его кабинет был его территорией, куда я редко заходила.
Массивный стол из мореного дуба стоял у окна. Нижний ящик заперт. Ключ, как я помнила, он прятал в стакане для ручек – мужская логика в чистом виде.
Ящик открылся легко. Сверху лежали папки с документами, подписанные его четким почерком. «Налоги 2023», «Страховка», «Инвестиции». Договор с «Гермес Логистик» нашелся быстро.
Но доставая его, я случайно сдвинула еще одну папку. Под ней обнаружилась плоская коробочка. Что он там хранит? Может, колье? Он недавно намекал на годовщину свадьбы. Или документы и ключи на новую машину – он хотел поменять мой «Мини» на что-то «более солидное».
Любопытство победило. Я открыла коробку… фотографии. Целая стопка. Верхняя лежала изображением вверх.
И мир для меня остановился.
Парк. Яркая, сочная зелень. И он – мой муж Стас. Тот самый Стас, который вчера говорил мне, что дети – это «серьезная ответственность». Он держал на руках младенца в смешной голубой шапочке. Рядом с ним, доверчиво прижавшись к его плечу, стояла незнакомая женщина. Красивая, светловолосая, с ямочками на щеках.
Они смеялись. Не позировали для фото, а именно смеялись – открыто, искренне, как может смеяться только счастливая семья.
Но самое страшное было выражение лица Стаса. Я никогда, ни разу за семь лет нашего брака, не видела его таким. На его лице было написано чистое, незамутненное обожание. Он смотрел на этого младенца так, словно держал в руках весь смысл своей жизни.
Я перевернула следующую фотографию. Роддом. Та же женщина, бледная от усталости, но светящаяся, держит новорожденного. Стас целует ее в лоб с такой нежностью, что у меня перехватило дыхание. Рядом букет белых роз – именно такие он дарил мне на первом свидании.
Еще фото. Стас кормит малыша из бутылочки. На заднем плане детская кроватка, мобиль с зайчиками, куча игрушек. Стас в домашней футболке, растрепанный, усталый, но безумно счастливый.
Следующее: Стас меняет подгузник, смеется над чем-то. Ребенок лежит на пеленальном столике, размахивает крохотными кулачками. На стене календарь – прошлый год, март.
И еще: Стас спит на диване, ребенок сопит у него на груди. Оба в одинаковых полосатых футболках. Семейная фотосессия в стиле «папа и сын».
А под фотографиями лежали документы…
Кровь отлила от лица так резко, что потемнело в глазах. Ком жгучей обиды застрял в горле, который не получалось проглотить, а в груди разливалась тупая боль, словно кто-то медленно выкручивал мое сердце.
Свидетельство о рождении, заявление на оформление загранпаспорта для несовершеннолетнего. И квитанция об оплате госпошлины за срочное оформление.
Вольский Арсений Станиславович Дата рождения: 15 марта 2023 года. В графе «Отец»: Вольский Станислав Игоревич.
Я перестала дышать. Совсем. Воздух застрял в горле, отказываясь проходить в легкие. А внутри что-то оборвалось с таким звуком, будто лопнула туго натянутая струна.
Март 2023-го. Я помнила этот месяц. Помнила каждый день.
Мы тогда только похоронили моих родителей – автокатастрофа в феврале. Я была разбита, опустошена, цеплялась за Стаса как за единственную опору в мире. И именно тогда, когда я больше всего нуждалась в поддержке, он… он был там. В роддоме. С другой женщиной. Встречал своего сына.
Передо мной промелькнул флешбек – тот самый мартовский вечер. Я сидела на нашей кровати, держа очередной отрицательный тест на беременность. Рыдала так, что не могла говорить. В комнате пахло его парфюмом и моим горем.
– Стас, пожалуйста, – задыхалась я от слез. – Мне так нужен ребенок. Мне нужно о ком-то заботиться, кому дарить любовь. После смерти родителей я чувствую себя такой… одинокой.
Он сел рядом, обнял за плечи. Его голос звучал тепло и убедительно:
– Любимая моя, я понимаю тебя. Но ребенок – это не лекарство от горя. Я хочу, чтобы наш малыш был желанным, а не способом заполнить пустоту. Давай сначала поставим тебя на ноги, пройдем через это вместе, а потом подумаем о детях.
Он целовал мои мокрые щеки, гладил волосы.
– У нас с тобой особая история, Анечка. Мы можем позволить себе не торопиться.
А в это время его сын уже неделю как лежал в кроватке в другом доме. Плакал, когда хотел есть. Улыбался, когда видел папино лицо. Жил своей маленькой, настоящей жизнью.
Я взяла последнюю фотографию из стопки. Стас и та же женщина сидят в кафе. Она в летнем платье, заметно беременная. Он держит ее за руку, смотрит на нее так нежно, что хочется выть. На заднем плане календарь кафе – июль 2022-го.
Июль. Тогда мы с ним отдыхали в Греции. Я помнила, как он постоянно отвлекался на телефон, извинялся – «дела, малыш, ты же знаешь». А сам, выходит, строчил сообщения ей. Беременной. Носящей под сердцем его ребенка.
Острая, как лезвие, мысль пронзила меня насквозь: дело было не в том, что он не готов к отцовству. Дело было в том, что он не готов к отцовству со мной.
Я была недостаточно хороша. Недостаточно красива, умна, достойна. Я была удобной партией. Девочкой с наследством, которую можно держать в красивой клетке, пока он живет настоящей жизнью где-то там.
А настоящая жизнь – это она. Светловолосая, с ямочками. Мать его сына. Женщина, ради которой он готов вставать по ночам, менять подгузники, собирать детские кроватки.
Руки тряслись так сильно, что фотографии едва не рассыпались по полу. Я с трудом сложила их обратно в коробку, положила документы на загранпаспорт поверх фотографий. Представила, как он планирует поездку во Францию со своей настоящей семьей, пока рассказывает мне сказки о том, что «не готов к отцовству».
Закрыла ящик. Повернула ключ. Сунула его обратно в стакан с ручками.
Договор для Игоря Семеновича так и лежал на столе. Я взяла его механически, не понимая, зачем он мне нужен. Ах да, работа. Обычная жизнь. Которой больше нет.
Ноги подкашивались, но несли меня. Через кабинет, через холл с его идеальным мраморным полом, мимо картин, которые он покупал не потому что нравились, а потому что «правильно смотрелись». Мимо всех этих красивых, дорогих, мертвых вещей.
Этот дом перестал быть моим домом. Он стал декорацией. Театром одного актера, где я играла роль счастливой жены, не подозревая, что на самом деле исполняю роль дурочки.
Я позвонила Игорю Семеновичу. Голос звучал как чужой – ровный, деловой:
– Документ нашла. Положу на ресепшене, заберите когда удобно.
– Спасибо, Анна Владимировна. А Станислав Игоревич когда вернется?
– Не знаю, – ответила я и впервые за семь лет это была правда. Я действительно не знала, когда он вернется. И хочу ли я, чтобы он возвращался.
Не стала брать ни сумку, ни пальто. В кармане джинсов лежали телефон и кредитка. Этого хватит, чтобы добраться туда, где можно напиться и забыться.
На улице стоял теплый июльский вечер, но меня била мелкая дрожь. Я вызвала такси через приложение. Руки дрожали так, что с трудом попала пальцем по экрану.
Черный «Камри» подъехал через пять минут. Водитель – пожилой мужчина с добрыми глазами – посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
– Куда поедем?
Не к друзьям. Не смогу выносить их сочувствующих взглядов, расспросов, советов «поговорить с мужем». Мне нужно место, где можно раствориться в полумраке и никого не знать.
– В «Спикизи». На Покровском бульваре.
– Знаю, – кивнул водитель. – Хорошее заведение. Тихое.
Именно поэтому я его и выбрала. Там не будет знакомых лиц, назойливых вопросов, фальшивого сочувствия.
Машина тронулась. Я откинулась на сиденье и закрыла глаза. В голове крутилась одна навязчивая мысль: сколько еще тайн? Сколько еще лжи скрывается в этом идеально выстроенном мире, который я считала своим?
За окном мелькали огни вечернего города. Каждый квартал уносил меня дальше от дома, который оказался декорацией. От мужа, который оказался чужим человеком. От жизни, которая оказалась иллюзией.
Телефон завибрировал. Сообщение от Стаса: «Любимая, встреча затягивается. Вернусь на день позже. Скучаю.»
Я смотрела на экран, и меня накрывала волна такой ярости, что потемнело в глазах. «Скучаю». «Любимая». Какая наглая, циничная ложь. Интересно, пишет ли он такие же сообщения ей? Той, настоящей? Или с ней он честен?
Выключила телефон. Больше никаких сообщений. Больше никаких дурацких эмоджи-сердечек. Больше никакой лжи, красиво упакованной в слова о любви.
– Приехали, – сказал водитель.
Я расплатилась, вышла на тротуар. Ноги все еще дрожали. «Спикизи» выглядел именно так, как я рассчитывала – никаких ярких вывесок, просто тяжелая деревянная дверь и приглушенный свет в окнах.
Толкнула дверь и шагнула в полумрак. Здесь можно было стать никем. Раствориться в анонимности и попытаться понять, что делать с руинами того, что еще утром казалось жизнью.
Я подошла к барной стойке и впервые за много лет почувствовала себя по-настоящему свободной. Свободной от иллюзий, от наивной веры, от счастья, которое было фикцией.
Больно? Невыносимо.
Но честно. Впервые за долгое время – честно.
Глава 2
Дверь за моей спиной закрылась, отсекая шум Покровского бульвара. И я шагнула в полумрак, почувствовав, как напряжение в плечах начинает медленно отпускать.
«Спикизи» оказался именно таким, каким я его представляла – убежищем для тех, кто хочет раствориться в тишине. Воздух был густым, пропитанным запахом старого дерева, качественного табака и едва уловимым ароматом дорогого парфюма. Приглушенно играл джаз – саксофон плел меланхоличную, тягучую мелодию, подстать моему настроению.
Интерьер напоминал английский клуб прошлого века. Вдоль стен тянулись низкие диваны, обитые темно-коричневой кожей, в глубоких нишах которых угадывались силуэты посетителей. Их голоса сливались в тихий, ровный гул – не раздражающий шум, а часть общей атмосферы спокойствия. Никто не обратил на меня внимания, и это было прекрасно. Здесь анонимность была не просто уважаемой – она была священной.
Я прошла к длинной барной стойке из темного дерева, отполированного до зеркального блеска. Села на высокий стул с мягкой кожаной обивкой и впервые за последние часы почувствовала, что могу дышать полной грудью. За стойкой работал бармен – мужчина лет сорока с аккуратной седеющей бородой и абсолютно непроницаемым лицом. Он молча протер передо мной стойку белоснежным полотенцем и ждал заказа, не пытаясь завязать светскую беседу.
– Двойной виски, – голос прозвучал хрипло, словно я не говорила несколько дней.
