И словно тень, перекрывая собой свет из прихожей, в дверном проеме появился пожилой мужчина. Он был одет в строгий, немного поношенный сюртук. Вежливо, с легким покашливанием, он снял свою шляпу, прижимая ее к груди в немом приветствии. В его другой руке была потертая кожаная папка, вид которой вызывал тревожные ассоциации с судебными повестками и долговыми расписками.
Леди Абедьён подняла бровь, выражая холодное любопытство. Виконт так и замер в неловком полуприседе, с бархатной коробочкой в руке, выглядев вдруг совсем по-мальчишески смущенным. Волшебство момента было безвозвратно разбито. В гостиной воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на каминной полке. Незнакомец обвел взглядом собравшихся, и его глаза на мгновение остановились на мне.
– Прошу прощения, что прерываю столь… важное собрание, – произнес он глуховатым голосом. – Мое дело не терпит отлагательств. Я – мистер Грэйсон, официальный представитель магистрата. И я пришел сообщить скорбную весть. Ваш супруг, леди Аннабель Стилнайт, в девичестве Уинтер, скончался неделю назад. Примите мои искренние соболезнования.
Все присутствующие застыли в немой сцене. Первой ожила виконтесса.
– Ее…ее…кто, позвольте уточнить? – визгливым тоном поинтересовалась мадам.
– Лорд Виктор Стилнайт, муж леди Аннабель, – спокойно пояснил мистер Грейсон.
– Вот даже как …
Теперь все взгляды метнулись ко мне, а я судорожно сглотнула ком вставший в горле и буркнула:
– Ну…хорошо хоть не повестка в суд на мошенничество.
– А что, должна была прийти? – голос виконтессы сорвался в истеричный фальцет, послышался грохот – это маменька упала в обморок, а батюшка бросился ее поднимать.
– Ну… может еще пронесет…– с надеждой протянула я.
Глава 2
Гробовую тишину, последовавшую за моими словами, разорвал леденящий душу, высокий звук – нечто среднее между свистом парового котла и криком раненой птицы. Это оказался голос леди Абедьён.
– Она…эта…эта… замужем?! – прошипела виконтесса, вскакивая с такой стремительностью, что подол ее платья захлестнул чашку, стоящую на столе. Та с грохотом покатилась по полу, оставляя за собой лужу на ковре. – Мой сын… мой единственный наследник… чуть не сделал предложения… чужой жене?
– Леди Абедьён, умоляю вас, успокойтесь! – маменька, которую папа кое-как привел в чувство, метнулась к аристократке, протягивая дрожащие руки. – Это чудовищное недоразумение! Вы же слышали, этот господин сказал – муж… то есть, этот лорд… он… скончался! Аннабель свободна! Она девица! Ну, почти девица! Теоретически!
Казалось, эти слова не успокоили виконтессу, а подлили масла в огонь. Ее лицо из бледного стало землистым, а глаза сверкали стальным блеском.
– Теоретически?! – презрительно фыркнула она. – Ваша дочь, сударыня, либо аферистка мирового масштаба, либо… я даже не могу подобрать слов, приличных для светской беседы! Льюис! Немедленно! Мы покидаем этот вертеп!
Она бросила на нас уничтожающий взгляд, обводя им всю семью.
– Вы… – ее палец, указующий на маменьку, дрожал от ярости, – отчаянная выскочка, готовая на все ради титула! Вы… – взгляд перешел на папеньку, который снова уставился в камин, будто надеясь провалиться в него, – безвольная тень, позволяющей жене вертеть собой! А ваша дочь… – ее глаза остановились на мне, полные холодного презрения, – либо беспринципная интриганка, либо бестолковая дурочка, не способная уследить даже за собственными любовными похождениями. В любом случае, она не пара моему сыну! Никогда!
С этими словами она, величественно вздернув подбородок, направилась к выходу, не глядя по сторонам.
Льюис замер посреди гостиной, бледный, как полотно. В его бессильно опущенной руке всё ещё была зажата бархатная коробочка с кольцом. Он выглядел потерянным, словно ребёнок, у которого отняли только что подаренную игрушку, объявив её краденой. Его взгляд скользнул по мне, но не встретился с моими глазами – в нём читались стыд и растерянность, но не обида. Не сказав ни слова, он повернулся и, сутулясь, поплёлся вслед за грозной матушкой. Нераскрытая коробочка так и осталась в его ладони – немой символ рухнувших надежд и несостоявшегося предложения.
Дверь захлопнулась с таким звуком, который поставил жирную точку не только на сегодняшнем дне, но и, казалось, на всем будущем семьи Уинтер.
В наступившей тишине был слышен лишь тяжелый, прерывистый вздох маменьки, которую папенька безуспешно вновь пытался привести в чувство, обмахивая ее газетой, и мерное тиканье часов. Казалось, сама атмосфера в доме стала густой и удушливой от позора и разочарования.
Мистер Грэйсон, стоявший все это время в стороне с видом человека, видавшего и не такие сцены, вежливо кашлянул.
– Мисс… то есть, леди Стилнайт, – поправился он, – позвольте вручить вам документы. Покойный лорд Виктор оставил вам в наследство свое родовое имение, Блэкхилл-холл. Все необходимые бумаги здесь. – Он аккуратно положил потертую папку на столик рядом с чайным сервизом. – Примите еще раз мои соболезнования. Если потребуется, я буду в городе до послезавтра в гостинице «Корона». Мое дело сделано. Откланиваюсь.
Мистер Грэйсон так же тихо и незаметно исчез, как и появился, оставив нас наедине с нашим рухнувшим миром.
Как только дверь закрылась за ним, маменька чудесным образом пришла в себя. Не было больше ни блаженных улыбок, ни заискивающих интонаций. Ее лицо исказила гримаса ярости.
– Как?! – выдохнула она, поднимаясь с пола с помощью папеньки. – КАК ты могла, Аннабель?! Когда ты успела? С кем? Этот… Стилнайт! Кто он вообще такой? Ты что, тайком бегала на свидания? Опозорила нас!
– Доченька, почему ты нам не рассказала? Он воспользовался твоей слабостью и сбежал, как ухажер матушкиной племянницы Летисии?– подал голос папенька, заставив маму на секунду замолчать и одарить его пламенным взглядом.
– Нет уж, дорогой, – рявкнула она. – Это все твое воспитание, моя родня тут не причем! Ты слишком много позволял Аннабель, разрешил оборудовать лабораторию в кладовке, чем она там занималась? Кто знает…
– Она дяде Роберту мазь от подагры сварила, отличная мазь…-виновато промямлил папа, жалея, что вмешался в разговор.
– Ты запятнала честь семьи навсегда! -продолжила кричать мама. – Леди Абедьён раструбит эту историю по всему свету! О каком замужестве теперь может идти речь? Ни один приличный человек не посмотрит в твою сторону! Ты поставила крест не только на себе, но и на нас! Мы разорены, ты понимаешь? РА-ЗО-РЕ-НЫ! И все благодаря твоему безрассудству! – Она рыдала, но это были злые, беспомощные рыдания. – Как ты могла нас так разочаровать!
Я пыталась оправдаться, взывала к логике, что это абсурд, что я впервые слышу это имя, что это какая-то чудовищная ошибка. Но мои слова разбивались о каменную стену их горя и гнева. Папенька смотрел на меня с немым укором, и это было хуже всех истеричных воплей маменьки. Они не верили мне. Ни на секунду. В их глазах я была либо обманщицей, либо безумной.
Ночь была долгой и беспросветной. Я не сомкнула глаз, ворочаясь в постели. Обида стояла в горле колючим комом. Они не поверили мне. Самые близкие люди решили, что я способна на глупость или сумасбродство. Все их мечты о блестящей партии разбились вдребезги, и виноватой в этом оказалась я – не незваный гость из магистрата, не нелепая ошибка в документах, а я.
Но сквозь обиду и отчаяние пробивалась упрямая, шальная мысль. Мистер Грэйсон сказал… дом. Муж, о котором я не знала, оставил мне в наследство дом. Блэкхилл-холл.
Что мне оставалось здесь? Смотреть на разочарование родителей? Выслушивать упреки? Стать посмешищем для всего света?
Решение созрело внезапно, с кристальной ясностью. Если этот дом мой – значит, мне там и быть. Что бы меня ни ждало, это не может быть хуже, чем оставаться здесь, в этой атмосфере упреков и недоверия.
Едва первые лучи солнца пробились сквозь портьеру в спальне, я встала. Действовала быстро, почти машинально. Сложила в небольшой саквояж самое необходимое – пару платьев, белье, туалетные принадлежности. Не забыла и свою заветную шкатулку с алхимическими формулами и заметками – моим главным сокровищем и, возможно, единственным средством к существованию. Документы из папки мистера Грэйсона заняли почетное место внутри сумочки.
На цыпочках я вышла из дома, не простившись ни с кем. Что я могла сказать? Они все равно не стали бы слушать.
Когда почтовая карета тронулась, унося меня от родного дома, я не обернулась. Впереди была неизвестность. Но по крайней мере, это была моя собственная неизвестность, а не навязанный кем-то позор.
Через несколько часов, экипаж, подпрыгивая на ухабах, оставил меня на краю дороги, у указателя с полустертой надписью «Честная собственность. Посторонним вход воспрещен». Кучер лишь мотнул головой в сторону узкой, заросшей колеи, уходящей в чащу леса:
–Пешком, мисс, отсюда только пешком. До самого поместья.
Воздух здесь был другим – густым, тяжелым и пряным, пахло хвоей, мхом и влажной землей. После душной кареты было даже свежо. Подхватив свой нехитрый саквояж, я ступила на тропу. Колючие ветки кустарников цеплялись за подол платья, словно не желая отпускать чужака дальше.
Тропа вилась между древними дубами, стволы которых были обвиты плющом, и внезапно вывела на опушку. И тут я замерла. Передо мной, на невысоком холме, стоял Блэкхилл-холл. Он был именно таким, каким, должно быть, и должен быть старинный дом с привидениями – величественным, немного печальным и безумно красивым. Серый камень его стен был скрыт под бархатным ковром темного плюща, кое-где пробивались оконные проемы, словно слепые глаза. Массивная дубовая дверь с коваными петлями казалась неприступной. Черепичная крыша кое-где просела, а одна из башенок и вовсе лишилась своего остроконечного завершения. Повсюду царило запустение: сад с яблочной аллеей перед домом превратился в дикие заросли, фонтан был сухим и покрытым мхом, а каменная ограда местами развалилась.
Но в этом запустении была своя, гордая красота. Дом не выглядел развалиной. Он скорее напоминал спящего льва – могучий, но безмятежный в своем сне. Солнечный луч, пробившийся сквозь облака, золотил каменную кладку, и на мгновение плющ заиграл изумрудными оттенками. Воздух звенел от тишины, нарушаемой лишь щебетом птиц и шелестом листьев.
Моё сердце сжалось от странной смеси трепета и страха. Это было не похоже на уютный дом родителей. Это было место из легенд, полное тайн. Шаг за шагом, почти неслышно, я приблизилась к тяжелой двери. Под ногами хрустела гравийная дорожка, почти полностью скрытая сорняками. Рука сама потянулась к массивной железной ручке в виде кольца. Было ли это началом чего-то нового или входом в ловушку? Я не знала. Но это был мой дом. По крайней мере, так говорили бумаги в моей сумочке.
С глубоким вдохом, как перед прыжком в холодную воду, я робко постучала.
Тишина.
Может не слышат?
Подождав некоторое время, я постучала более настойчиво. Вновь тишина.
Постояв еще несколько минут, я нажала на ручку. Дверь с глухим скрипом поддалась, и внутрь хлынул поток света, освещая частицы пыли, танцующие в воздухе.
Я застыла на пороге, не решаясь войти.
И вдруг из-за куста разросшейся гортензии на дорожку выскочило… нечто.
Я вздрогнула и замерла на месте, пальцы судорожно впились в ручку саквояжа. Прямо передо мной, неестественно выгнув шею и склонив голову набок, застыло нечто, лишь отдаленно напоминавшее петуха. Вернее, это было то, что от него осталось. Грязно-белые перья местами клочьями обвисли, обнажая сероватую, иссохшую кожу. Движения его были резкими, дерганными, словно куклой-марионеткой управлял невидимый и неумелый кукловод. Но больше всего поразили несколько ярко-розовых перьев, нарочито воткнутых ему в основание хвоста, – чья-то трогательная и в то же время жуткая попытка украсить неживое.
Существо уставилось на меня пустыми глазницами. Из его приоткрытого клюва доносилось тихое, хриплое клокотание, похожее на предсмертный хрип. Оно сделало шаг вперед, неуклюже волоча лапы.
–Кх-кх-кудах-тах-тах… – просипело оно, и от этого звука по моей спине побежал ледяной холод.
Петух внезапно взмахнул крыльями – не с громким хлопком, а с сухим, шелестящим звуком, будто трясли старую пергаментную бумагу, – и бросился ко мне. Не для атаки, а скорее из немого любопытства, что делало его приближение еще более жутким.
Я инстинктивно отшатнулась, сердце заколотилось где-то в основании горла. Отступая назад, я споткнулась о корень, выпирающий из-под земли, и едва удержала равновесие.
– Фу! Кыш! Бяка какая… – вырвалось у меня сдавленным, дрожащим шепотом.
Зомби-петух, словно удовлетворив свое любопытство, остановился, еще раз хрипло клокотнул и, повернувшись, заковылял прочь, скрывшись в зарослях. Несколько розовых перышка выпали из его хвоста и медленно, словно нехотя, опустились на гравий.
Я стояла, тяжело дыша, и смотрела на пустующую дорожку. Первый обитатель Блэкхилл-холла дал мне ясно понять, что привычные правила здесь не действуют. Сердце все еще бешено колотилось, а по телу бегали противные мурашки.
И тут из-за того же куста гортензии появилась новая фигура.
– Это не бяка! Это Берти! Вот ты где! Не убегай больше!
Голосок был звонким, детским, полным легкого упрека. На дорожку выпорхнула маленькая девочка лет шести. Солнечные лучи поймали ее золотые кудряшки, уложенные в аккуратные завитки, и она вся словно светилась изнутри. На ней было нарядное розовое платьице, щедро украшенное кружевами и бантиками, и безупречно белые носочки – живая картинка невинности и очарования. Она выглядела так, будто собралась на праздник в самом фешенебельном салоне, а не бродила по заросшим тропинкам заброшенного поместья.
Девочка совсем не испугалась вида полуразложившейся птицы. Наоборот, она подбежала к тому месту, где скрылся петух, и нежно наклонилась.
– Ах ты непослушный мальчик, – с укором сказала она, подбирая с земли выпавшие розовые перья. – Опять твои перышки теряешь. Придется тебя снова украшать.
Затем она подняла голову и устремила на меня широко распахнутые, бездонные глаза. На ее лице расцвела самая дружелюбная и открытая улыбка.
– Берти вас не напугал? Он очень добрый, просто немного… несмышленый.
Она сделала шаг мне навстречу, и ее розовые туфельки звонко скрипнули по гравию. Воздух вокруг словно замер, и контраст между этой картинкой невинной прелести и только что увиденным кошмаром был настолько оглушительным, что у меня перехватило дыхание.
– Я Джоди, – весело представилась девочка. – А вы кто?
– Кхм… я…
Прежде чем я успела найти хоть какой-то вразумительный ответ, из-за угла дома появилась пожилая женщина в простом темном платье и белом, безукоризненно чистом фартуке. В ее натруженных руках была плетеная корзина, полная румяных, налитых соком яблок.
– Мисс Джоди, заходите вечерком, я как раз сварю джем из этих яблочек, заберете баночку к чаю, – сказала она ровным, хозяйским голосом, но, подняв взгляд и увидев меня, резко запнулась на полуслове.
Ее взгляд, только что мягкий и усталый, стал жестким и оценивающим. Она медленно, с неохотой поставила тяжелую корзину на землю, выпрямилась во весь свой невысокий рост, и на ее лице появилась недовольная гримаса, в которой смешались холодная вежливость и легкая, но отчетливая толика отвращения.
– Ах, – произнесла она, и это короткое слово прозвучало как приговор. – Это вы. Леди Аннабель. Вот уж не ожидала вас здесь увидеть.
– З-здравствуйте, – пролепетала я, чувствуя, как горячая краска стыда заливает щеки. Я была обескуражена не только ее тоном, но и тем, что эта незнакомка говорила со мной так, будто мы давно знакомы, будто она знает обо мне что-то, чего не знаю я сама.
– А вы на похороны опоздали, – продолжила она, и ее голос зазвенел ледяной сталью. – Хозяина на той неделе схоронили. Так что, полагаю, вы пришли не на кладбище, чтобы цветок положить. Значит, за наследством. Я так и думала.
В ее тоне не было ни капли тепла, лишь горькая, выстраданная обида.
Вот те раз. Да что вообще здесь происходит?
Глава 3
Женщина, тяжело вздохнув, решительно протянула руку к моему саквояжу.
– Давайте уж, – буркнула она без всяких любезностей.
– Не стоит беспокоиться, он совсем не тяжелый, – попыталась я возразить, инстинктивно прижимая свои пожитки к себе.
Она лишь фыркнула – короткий, выразительный звук, полный скепсиса, – и почти выхватила саквояж из моих рук. Развернувшись, она двинулась к тяжелой дубовой двери, давая мне понять, что разговоры окончены. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней, чувствуя себя непрошеным гостем.
Как только я переступила порог, то застыла на месте, осознав, как было обманчиво первое впечатление. Дом не был заброшенным. Нет. Здесь царила почти стерильная, суровая чистота. На темном резном дереве столов и консолей не было и намека на пыль, каменные плиты пола были выскоблены до блеска. Но от этого становилось только тревожнее. Потому что сквозь эту чистоту проступало безжалостное дыхание запустения – не от грязи, а от бедности. На стенах, обитых когда-то дорогими тканями, а ныне поблекшими и потертыми, зияли призрачные прямоугольники и овалы – следы от снятых картин и гобеленов. Взгляд невольно скользнул вверх, к потолку, от которого расходились замысловатые трещины, словно паутина. Там, несомненно, когда-то висела массивная хрустальная люстра, осыпавшая холл алмазной россыпью света. Теперь же ее заменял одинокий, дешевый канделябр с оплывшими свечами, чей тусклый свет лишь подчеркивал мрак, копившийся в углах.
Это было не жилище, а тень былого величия. Призрак богатства и знатности, давно покинувший эти стены и оставивший после себя лишь стойкое, горькое послевкусие упадка.
Пока я пыталась осмыслить открывшуюся мне картину, в холл впорхнула Джоди. Она бесцеремонно ухватилась за складки моего платья и, закинув голову, уставилась на меня своими бездонными глазами.
– Так вы правда вдова? – без всякого предисловия выпалила она. – Мой папуля тоже одинок. Было бы неплохо вас познакомить! – на ее лице расцвела довольная улыбка, будто она нашла решение самой сложной головоломки. – У вас много общего, оба похоронили супругов. Только представьте – романтические прогулки по кладбищу! – продолжила она с воодушевлением. – Можно устраивать там совместные семейные пикники.
Ее слова, произнесенные таким звонким, невинным голоском, повисли в напряженном воздухе холла. Пожилая женщина, ставившая мой саквояж, застыла на полпути и, сжав переносицу, тихо, с болью прошептала:
– Мисс Джоди, ради всего святого…
Цок-цок-цок! – в холл, отряхивая лапы, забежал петух. Он деловито ткнул клювом протертый ковер, оставив на нем комочек земли, и направился к корзине с яблоками.
– Ах ты, нечисть ходячая! – взвизгнула дама и отчаянно замахнулась на него передником. – Мисс Джоди, умоляю, уведите это чудище! Немедленно!
Берти, нимало не смущенный, вдруг взлетел с сухим шелестом крыльев на плетеную ручку корзины и с этой высоты попытался схватить клювом самое румяное яблоко.
– Берти хороший! – закапризничала Джоди, подбегая и сгребая птицу в охапку. – Он просто проголодался!
– Он же неживой! – взмолилась женщина, сжимая в руках свой передник. – Я слыхала, зомби на людей нападают и мозги пожирают!
– Вовсе Бертольд не такой! – возразила девочка, прижимая к себе петуха, который беспомощно свесил голову. – Он, конечно, негодник, и почтальона один раз клюнул в задницу, но тот его шлепнул газетой. Ладно уж, пойду, пока няня не хватилась, а то вечером опять нажалуется на меня папуле, а я не люблю, когда он сердится. Мы потом вместе на чай придем, к леди Аннабель!
