Борис Конофальский "Глубокий рейд. Книга 3 НОВЫЕ"

«Вот он. Идёт точно за нами. Боится потерять».

Дальномер камер не выдаёт точного расстояния до цели, цифры на дисплее всё время скачут с большим разбросом, никак не фиксирует дальномер цель: дрон далеко, он очень маленький, да и света слишком много.

– Хлопнуть его хочешь, что ли? – догадывается Карасёв.

– Думаю, – нейтрально отвечает прапорщик.

«Да, неплохо было бы».

И вправду, было бы неплохо приземлить этим… он толком так и не знает кому… эту дорогостоящую «птицу». Чтобы не таскались за ним… Саблин не отводит камер от цели. В прошлый раз, когда за ними гнались переделанные, они не могли избавиться от дрона. Тогда у них не было дорогостоящих ракет. А теперь у него полная лодка всякий всячины. Неплохо, неплохо бы проучить этих людей. Но он не будет тратить драгоценный боеприпас впустую.

«Если бить, то наверняка, а так… Нет».

Тем более, Саблин уверен, что сейчас он удаляется от лодки, в которой находится оператор дрона. Но Аким на всякий случай интересуется:

– Мирон, а ты их моторов не слышишь?

– Нет, хотя аппарат этот твой чувствительный, хороший аппарат, – отвечает радист и добавляет: – Я даже нашего рыбачка ещё слышу, а других моторов в округе не слышно. Видно, далеко они.

Ну раз так… Саблин не будет рисковать дорогой ракетой.

«Выйдем на русло Таза, там уж точно от них оторвёмся».

А тут и плёс кончается, снова пошли протоки меж стен рогоза, показались отмели, заросшие кувшинкой, и Калмыков, не дожидаясь советов, снова снизил скорость. А Саблин ему и говорит:

– Мы с Мироном позавтракали, иди в кубрик, покушай. А заодно и поспи немного. На ночь останавливаться не будем.

Дроны – дронами, а есть-то человеку надо.

– А… Ну ладно, – соглашается Денис, кажется, он не против завтрака, он передаёт руль Акиму.

Денис скинул пыльник, стал снимать жёсткие части брони, чтобы не тащить в кубрик пыльцу. А после специальным шлангом с плоским раструбом обдувает себя, чтобы сдуть пыльцу с нижнего, эластичного костюма. Компрессор выдаёт хорошее давление, воздух шипит, очищая любую поверхность. Очистившись, Калмыков скрывается в кубрике. Раз есть герметичный кубрик, нужно его держать в чистоте. Всё-таки поесть и поспать без респиратора – это настоящее удовольствие.

А Аким остался с Карасёвым. Шёл, выглядывая чистую воду, держал невысокие обороты. А радист так и не отходил от станции и рации. И тогда Аким и уточняет:

– Слушай, Мирон, а долго нам ещё до русла?

– Так уже почти пришли, – отвечает Карасёв. – Минут десять, и просветы увидим.

Глава 2

«Минут десять» продлились минут двадцать, только тогда он вышел из протоки на большое открытое пространство. Вроде компрессор нагнетает воздух в шлем так же, как и раньше, а как будто легче задышалось. Сначала от левой стены рогоза до правой было метров пятнадцать, а потом и все двадцать.

Таз.

«Сто лет тут не был, ничего уже и не помню. Да и как упомнить, если каждый год всё вокруг меняется».

Но это ещё и не река. Приток какой-то. Только русло почти без течения, поэтому то тут, то там плавают пятна кувшинок, ряска иной раз перекрывает всё русло, но опытному рыбарю сразу было ясно, что глубины тут хорошие, и Аким уверенно прибавляет оборотов. Но, как выяснилось, этого было недостаточно.

– Слышь, прапорщик… Мотор.

Саблин думает несколько секунд, а потом и уточняет:

– За нами идёт?

– Ну а куда…? – отвечает ему радист, как будто с ухмылочкой.

Аким вздыхает. Не нравится ему Карасёв; вот не нравится – и всё тут. Ведь в каждой фразе урядника, в каждом его слове слышится какой-то намёк, упрёк какой-то. Ухмыляется там, за забралом шлема. Вроде и не видно его, но тон старого казака всё передаёт так, как надо. Словно хочет сказать: ну и влип я с этими прохиндеями. А рука прапорщика сама собой ещё выкручивает акселератор. Выхлоп из моторов бьёт назад и вверх чёрными струями. И моторы от низкого воркования переходят к раскатистому рыку.

Таз. Через полчаса хода русло стало ещё шире, а вода потемнела, из бурой превратившись почти в чёрную. Ряска ещё лежала кое-где на поверхности, верный призрак отсутствия течения, но кувшинки теперь жались к стенам рогоза. В общем, всё говорило о том, что глубины здесь приличные: три-пять-десять метров. И тогда Саблин опять прибавляет. Теперь моторы уже не рычат. Они ревут. А прапорщик, подкрутив камеры, вглядывается в даль, чтобы заранее увидеть опасность. Но пока поверхность воды ровная, никакой растительности в русле. И через двадцать минут такого хода Карасёв докладывает:

– Импульса мотора нет. Отстал. Видать, моторчик у них слабее твоих. Одни мы теперь.

«Одни?!».

Саблин не удерживается, хотя мог бы и не спрашивать:

– А дрон?

– Этот-то висит. Два километра севернее нас. Идёт нашим курсом.

«Надо ещё подержать эту скорость. Оператор должен отстать, отвалиться полностью, тогда и дрон пропадёт».

Впрочем, это было несложно. Моторы греться даже ещё и не начинали, а вода впереди была чистой, глубокой. Так что… Аким не снижал оборотов полчаса, прежде чем радист сообщил ему:

– Ну всё – отвалилась «птичка». Никого вокруг. Берег далеко на юге. Тишина. Даже рыбарей нет.

– Принял, – отвечает Саблин, но обороты всё равно не сбрасывает.

От той лодки, в которой был оператор дрона, надо отрываться как можно дальше.

«Там тоже не дураки, понимают, что мы по руслу пойдём. За нами потащатся, в надежде снова нас найти».

Но всё равно, как понял, что никто за ними не следит, так стало вроде как-то и поспокойнее на душе. Захотелось закурить. Но это через респиратор можно покуривать, чуть его отодвинув, а шлем… Тут забрало нужно полностью раскрывать. Ладно. Потом… потом… когда Денис проснётся. А Денис не просыпался ещё три с половиной часа.

Вот теперь он и смог покурить, но прежде чем встать с банки у руля, он чуть скинул обороты, а Калмыкову приказал:

– Держи так.

Не то что он не доверял товарищу, просто теперь, как ему казалось, можно было уже так не гнать. И тогда он отпускает Карасёва:

– Мирон, ты давай иди в кубрик, пообедай, а я за станцией подежурю пока.

– Есть пообедать, – отвечает радист и встаёт.

Он расправляет плечи. Тянется. Даже в удобном «скелете» брони, облегчающем все движения, от неподвижности мышцы всё равно затекают. Потом начинает «раздеваться». И скрывается в кубрике. И уже через минуту связывается с Саблиным по внутреннему селектору.

– Слушай, прапорщик, а тут чан какой-то…

– Не трогай там ничего, – отвечает ему Аким. Конечно, радист рано или поздно должен был увидать бочку. Так что всё нормально.

– Есть не трогать… Просто индикатор какой-то на ней красным мигает.

– Какой ещё индикатор? – не понимает Саблин и оборачивается на Калмыкова. И тот и говорит, как будто оправдываясь:

– А… Ну да… Аким, забыл тебе сказать… Там и вправду мигает что-то.

Саблин идёт к кубрику, на ходу скидывая пыльник. Вот только всю броню он не снимает, а начинает обдувать себя сжатым воздухом и после кое-как через узкую дверь протискивается в кубрик.

На пульте среди маленьких прямоугольных кнопок, горящих зелёным и жёлтым, одна мигает красным. Под нею надпись «2Ш».

«Бог его знает, что это…».

Карасёв – места в кубрике мало, – чтобы не мешать ему, влезает на лежанку у стены с ногами. А Аким, распахнув забрало и скинув перчатки, присаживается возле стазис-станции и открывает дверцу. Голова так и «висит» в жидкости, хорошо закреплённая в зелёно-жёлтой подсветке, и жидкость вроде никак не изменилась. Он достаёт свой блокнот с записями.

«2Ш… 2Ш… Что это такое? – Аким наконец находит нужные пояснения. – «2» – это общий баланс электролита в плазме. Символ «Ш» обозначает хлор и магний».

Он находит на компьютере таблицы с нужными показателями. Ну да… так и есть, они почему-то упали. Аким вручную повышает их до нормы. В принципе, компьютер сам должен был с этим справиться. Это прапорщику не нравится. Из-за этого… из-за Олега, по большому счёту-то, он и пошёл в этот рейд… А тут уже в самом начале система начинает барахлить. Он оборачивается к радисту:

– Звуковой сигнал был? Пищала станция?

– Нет, – тот качает головой. – Только диод мигал, – он, несомненно, разглядел голову Савченко.

В критической ситуации станция будет подавать и звуковой сигнал. Раз не было, значит, не всё ещё плохо… Но тем не менее… Почему компьютер сам не повысил уровень хлора в плазме? Ещё Саблин замечает, что температура состава выросла на полградуса. И опять же вручную выставляет правильную: тридцать один и семь. После этого захлопывает крышку бака. И после бросает взгляд на старого казака, что так и сидел на лежанке и смотрел на него: ну что, Мирон, вопросы есть? И вопросы у того, конечно же, были.

– Слышь, прапорщик, а там… ну, тот человек, это кто? – интересуется Карасёв, кивая на стазис-станцию.

– Товарищ мой старый, – отвечает Саблин и, видя удивлённые глаза радиста под кустистыми бровями, больше ничего не поясняет. А сам, раз уж он тут, в кубрике, просит у того:

– Мирон, а дай-ка сигаретку, мои в пыльнике остались.

– Угу, бери, раз так, – соглашается Карасёв и достаёт из пачки и протягивает прапорщику курево и зажигалку. А когда Саблин закуривает, он и продолжает: – Аким… ты меня это… извини, конечно… А чего ты его с собой-то возишь?

– Я его лечить везу, – отвечает Саблин, выпуская дым и отдавая зажигалку радисту.

– Лечить? – тут Карасёв удивляется ещё больше.

– Ну да…

– Так у вас в Болотной вроде свой хороший госпиталь есть? – продолжает радист.

– Госпиталь-то… он у нас есть, конечно… – соглашается Аким. – Да только в нём такое, – он сигаретой указывает на стазис-станцию, – не очень-то лечат.

И тогда Карасёв задаёт следующий вопрос:

– А там, куда ты его везёшь, такое лечат, что ли?

– Да, вроде должны, – с некоторым сомнением отвечает Аким.

– Это на реке Талой? – после некоторого раздумья уточняет урядник.

– Угу, – кивает Саблин. И смотрит на старого связиста, а тот, мягко говоря, в некотором недоумении. И во взгляде его легко читается мысль: «Рогата жаба… Он же сумасшедший. Или не сумасшедший… Погоня с дроном… Голова в бочке… Прапорщик этот темнит всё время… А может, всё-таки сумасшедший…? Рогата жаба, куда же это я завербовался? В какую кугу попал?».

А Саблин по взгляду радиста как будто всё это понял, засмеялся и, потушив окурок, говорит:

– Не робей, казак, вернёшься ты домой.

– Да я особо-то и не робею, – хорохорится Карасёв.

А тут как раз и красный индикатор на дисплее становится жёлтым: значит, баланс солей в плазме восстановлен. Значит, всё возвращается к норме. И тогда прапорщик кивает радисту: вот и славно; забирает перчатки, захлопывает забрало и выходит из кубрика.

Но, выйдя и поднимая с палубы пыльник, он думает:

«И вправду, куда я Олега везу? Ведь там, на Талой, никогда жизни не было. Может, Пивоваровы напутали что?».

Но он отгоняет эту мысль, смотрит на Калмыкова; тот, как и всегда, на руле, ведёт лодку с заданной скоростью. И интересуется:

– Ну, что там, Аким?

– Всё нормально, – отвечает Саблин, идёт и присаживается возле станции РЭБ. Запрашивает отчёт за последние полчаса: не было ли кого рядом с ними на воде или в воздухе?

***

А к вечеру пошёл дождь. Ну, не такой безостановочный ливень, который льёт с неба в сезон воды, нет, конечно, но чуть-чуть покапало. Для Саблина и Калмыкова явление было необычным, а Карасёв и сказал им:

– В это время чем ближе к реке, тем чаще капает. От океана заносит иногда.

Саблин смотрел, как на выгоревшем рукаве его пыльника появляются почти чёрные пятна от капель. Хотя облаков на небе всего-то ничего. Всё равно ему нравилось. Дождь – это здорово. А там, если встать в лодке, то можно увидеть на востоке и тучи. Настоящие. А ещё в русле появилось течение. Несильное, конечно, но ряска и кувшинки почти исчезли с воды.

– Денис, – говорит Саблин.

– Я, – отзывается тот.

– Прибавь малость, тут вроде чисто.

– Есть, – говорит Калмыков и прибавляет скорости.

Карасёв же замечает:

– Быстро идём, хорошо идём; если и дальше так пойдём, утром можем и на Реку выйти.

– Ну, ночью-то так лететь не будем, – говорит ему Саблин. – Я рисковать не хочу.

– Нет, ну это понятно, это правильно, – соглашается радист, – всё равно хорошо идём.

– А есть кто рядом с нами?